С годами война мисс Броди с начальством из-за ее просветительских принципов принимала все более ожесточенный характер, и мисс Броди сумела внушить девочкам, что каждый раз, когда в этой борьбе назревает кризис, их моральный долг — выступать единым фронтом. В подобных случаях она после уроков находила своих любимиц, чаще всего болтавших с мальчиками-велосипедистами, и велосипеды мгновенно уносили мальчиков прочь, а девочки приглашались к ней на ужин на следующий день.

Они пошли с ней на трамвайную остановку.

— Мне снова намекнули, что будет лучше, если я перейду в одну из экспериментальных школ, где мои методы более уместны, чем здесь. Но я не собираюсь искать вакансию в какой-нибудь новомодной школе. Я останусь здесь, на этой фабрике массового просвещения, как того требует мой долг. Им тут нужна свежая струя. Дайте мне девочку в соответствующем нежном возрасте, и она — моя на всю жизнь. У этой шайки ничего не выйдет.

— Конечно, — сказали все, — конечно, не выйдет.

Директриса пока еще не совсем отказалась от попыток выудить у девочек то, что они знали о мисс Броди. От огорчения, что ее планы не дают результатов, она подвергала девочек репрессиям, когда это удавалось делать под благовидными предлогами, которые, кстати, возникали не часто.

— Если они не попытаются подсидеть меня, опорочив мою просветительскую деятельность, они постараются бросить тень на мою личную жизнь, — однажды сказала мисс Броди. — Как ни печально, но действительно из-за моих отношений с бедным мистером Лоутером имеются обстоятельства не в пользу моей репутации. Как вам хорошо известно, девочки, я положила немало сил, заботясь о здоровье мистера Лоутера. Я к нему прекрасно отношусь. А почему бы и нет? Разве мы не должны любить ближнего? Я ближайший друг мистера Лоутера, его доверенное лицо. В последнее время я, к сожалению, его забросила, но я по-прежнему для него дороже всего на свете, и мне достаточно пошевелить мизинцем, чтобы он был тут как тут. Злые языки извращают природу наших отношений...

Мисс Броди вот уже несколько месяцев как забросила учителя пения, и девочки больше не проводили субботние дни в Крэмонде. Сэнди решила, что мисс Броди перестала спать с Гордоном Лоутером потому, что передоверила удовлетворение своих плотских желаний Роз, предназначенной в любовницы Тедди Ллойду.

— Мне пришлось вынести массу инсинуаций, перечеркивающих все то полезное, что я делала в Крэмонде, — сказала мисс Броди. — Но ничего, я это как-нибудь переживу. Если бы я захотела, он бы на мне женился хоть завтра.

Наутро после этого заявления газета «Скотсмен» сообщила о помолвке Гордона Лоутера с учительницей естествознания мисс Локхарт. Этого никто не ожидал. Мисс Броди была совершенно ошеломлена и сперва, опережая события, страдала, думая, что ее предали. Но, кажется, ей удалось заставить себя вспомнить, что настоящая любовь ее жизни — отвергнутый Тедди Ллойд, а Гордон Лоутер был просто временно удобен. Вместе со всей школой она внесла деньги на фарфоровый чайный сервиз, который вручили жениху и невесте на последнем в семестре общем собрании. Мистер Лоутер произнес речь, называя присутствующих «девоньками» и время от времени робко поглядывая на мисс Броди, которая любовалась облаками за окном. Иногда он бросал взгляды на свою будущую жену, а та спокойно стояла рядом с директрисой в центре зала и ждала, когда он закончит речь, чтобы они с мисс Маккей могли подойти к нему. Как и всем остальным, мисс Локхарт внушала ему доверие: она не только хорошо играла в гольф и водила машину, но и могла взорвать школу своей банкой с порохом, хотя никогда об этом не помышляла.

Карие глаза мисс Броди были устремлены на облака, она выглядела очень красивой и хрупкой, и Сэнди неожиданно пришло в голову, что, может быть, она отвергла Тедди Ллойда, сознавая, что не в силах сохранить свою красоту навсегда: ее красота была непостоянна и то вспыхивала, то вновь угасала.

В следующем семестре, когда мистер Лоутер вернулся после медового месяца с острова Эйг, мисс Броди вложила высвободившуюся энергию в разработку плана действий Сэнди и Роз с их прозорливостью и инстинктом, а энергию, которая у них оставалась сверх этого, она теперь направила в русло политических идей.

Директриса мисс Маккей по-прежнему не переставала прощупывать клан Броди. Она знала, что спрашивать девочек в лоб бесполезно, и поэтому применяла тактику наводящих вопросов, надеясь, что девочки попадутся в ловушку и случайно проговорятся о каком-нибудь факте, который можно будет пустить в ход, чтобы вынудить мисс Броди подать в отставку. Раз в семестр девочек приглашали в кабинет мисс Маккей на чай.

Но теперь ситуация была такова, что они почти ничего не могли рассказать про мисс Броди, не компрометируя при этом себя. Дружба с мисс Броди продолжалась уже семь лет, она стала неотъемлемой частью жизни девочек, пропитывала их до мозга костей, и они не могли поломать сложившиеся отношения, не переломав собственные кости.

— Вы по-прежнему встречаетесь с мисс Броди? — спрашивала мисс Маккей с ослепительной улыбкой. У нее были новые зубы.

— В общем, да...

— Да, конечно... иногда.

Когда на чай к директрисе была приглашена Сэнди, мисс Маккей повела беседу в доверительном тоне, потому что она обращалась со старшеклассницами как с равными, точнее, как с равными, но все-таки одетыми в школьную форму.

— Ах уж эта наша милая мисс Броди! Все так же сидит под вязом и рассказывает малышам свою удивительную биографию. Я помню ее, когда она еще только начинала работать в школе: в то время она была энергичной молодой учительницей, но сейчас...

Она вздохнула и покачала головой. У нее, была привычка вставлять в разговор мудрые крылатые выражения, произнося их на шотландском диалекте, чтобы они казались еще мудрее:

— Чего не исцелить, то нужно терпеть. Но, боюсь, мисс Броди уже давно не та. Сомневаюсь, что ее ученицы в этом году сдадут переходной экзамен в среднюю школу. Но не думай, пожалуйста, что я осуждаю мисс Броди. Она, конечно, любит пропустить стаканчик-другой, я в этом уверена, но, в конце концов, кому какое дело, пока это не отражается на ее работе и на вас, ее воспитанницах.

— Она не пьет, — сказала Сэнди. — Разве что рюмку хереса в день своего рождения. Мы в этот день всемером выпиваем всего полбутылки.

По лицу мисс Маккей можно было догадаться, что она мысленно вычеркнула алкоголизм из списка пороков мисс Броди.

— Да-да. Я про это и говорю, — сказала мисс Маккей.

Теперь, когда девочкам было уже по семнадцать лет, они могли судить о мисс Броди не только как об учительнице. Когда они разбирали ее между собой, им пришлось в конце концов признать, что она, без сомнения, интересная женщина. Глаза ее сверкали, нос был с гордой горбинкой, все еще темные каштановые волосы тугими колечками вились на затылке, придавая ей вид почтенной матроны. Учитель пения, как бы его ни устраивала мисс Локхарт, ставшая ныне мисс Лоутер и навсегда потерянная для школы, всякий раз, встречаясь с мисс Броди, бросал на нее из-под рыжих бровей взгляды, полные робкого восхищения и воспоминаний.

Одной из самых ярых поклонниц мисс Броди была новая девочка Джойс Эмили Хэммонд, которую определили в школу Блейн недавно. Эта школа была последней надеждой родителей Джойс, уже перепробовавших несколько дорогих школ по обе стороны границы Шотландии, но Джойс неизменно отовсюду приходилось забирать, так как за ней закрепилась репутация хулиганки, пока ничем не подтвержденная в школе Блейн, если не считать того, что она иногда кидалась бумажными шариками в мистера Лоутера, не причиняя ему никаких травм, кроме душевных. Она настаивала, чтобы ее звали полностью: Джойс Эмили. Каждое утро ее привозил в школу собственный шофер в большом черном автомобиле; домой она, правда, должна была добираться сама. Она жила в большом доме с усадьбой и конюшнями в одном из ближних пригородов Эдинбурга. Родители Джойс Эмили, хоть и были богаты, попросили у школьного начальства разрешения до конца испытательного срока не покупать еще одну школьную форму. Поэтому Джойс Эмили пока носила темно-зеленую форму, в то время как остальные ученицы школы Блейн ходили в лиловой. Она хвасталась, что дома в ее шкафу висят без употребления пять наборов школьной формы разных цветов, а рядом с ними хранятся реликвии, некогда принадлежавшие ее гувернанткам, а именно: толстая фальшивая коса, отрезанная Джойс Эмили собственноручно; сберегательная книжка гувернантки по имени мисс Миши и обуглившиеся остатки подушки, на которой покоилась голова еще одной гувернантки, некой мисс Чемберс, когда Джойс Эмили подпалила ее постель.