Когда Сэнди стала монахиней, члены клана Броди одна за другой периодически приезжали к ней в монастырь, потому что надо же им было чем-то себя занять, а Сэнди к тому же написала книгу по психологии, да и вообще приятно посетить монахиню — это вызывает религиозные чувства и духовное очищение, с которым хорошо возвращаться домой, — особенно если монахиня разговаривает с вами, вцепившись в прутья решетки. В монастырь как-то приехала Роз, давно вышедшая замуж за удачливого бизнесмена, который занимался широким кругом дел, начиная от производства консервов и кончая коммерческими банковскими операциями. Они разговорились о мисс Броди.

— Она много говорила о призвании, — сказала Роз, — но она не имела в виду то призвание, которое выбрала ты. А тебе не кажется, что сама она в какой-то степени нашла свое призвание в нас?

— Да, конечно.

— Почему же ее выперли? — спросила Роз. — За секс?

— Нет. За политику.

— Я и не знала, что ее интересовала политика.

— Только между делом, — ответила Сэнди, — но это послужило предлогом.

Моника Дуглас приехала к Сэнди потому, что переживала жизненный кризис. Она вышла замуж за ученого и в одном из очередных приступов гнева швырнула в его сестру пылающей головешкой. В связи с этим ученый потребовал развода, раз и навсегда.

— Я не очень разбираюсь в подобных вопросах, — сказала Сэнди.

Но Моника и не думала, что Сэнди сумеет по-настоящему ей помочь, — она ведь знала Сэнди много лет, а люди, которых знаешь много лет, никогда не могут помочь по-настоящему. Поэтому они разговорились о мисс Броди.

— Ей все-таки удалось заставить Роз переспать с Тедди Ллойдом? — спросила Моника.

— Нет, — ответила Сэнди.

— А сама она любила Тедди Ллойда?

— Да, — сказала Сэнди. — И он ее любил.

— Значит, она, в общем-то, на самом деле отвергла его любовь?

— Да, это правда. Что ни говори, а тогда она была женщина в расцвете лет.

— А ты еще думала, все ее разговоры про отвергнутую любовь — шутка, — сказала Моника.

— Ты тоже так думала, — ответила Сэнди.

Летом тысяча девятьсот тридцать восьмого года, после того как последние девочки клана Броди кончили школу Блейн, мисс Броди поехала в Германию и Австрию, а Сэнди в это время изучала психологию и ходила к Ллойду позировать для собственного портрета. Иногда на эти сеансы заглядывала и Роз.

Диэдри увезла детей за город, но Тедди Ллойду пришлось остаться в Эдинбурге, так как летом он преподавал в художественной школе. Сэнди продолжала два раза в неделю ему позировать, и Роз иногда приходила вместе с ней.

Однажды, когда Сэнди была с Тедди Ллойдом наедине, она сказала ему, что теперь все его портреты, включая даже портрет самого маленького из его детей, получаются похожими на мисс Броди, и при этом посмотрела на него дерзким шантажирующим взглядом. Он поцеловал ее, как три года назад, когда ей было пятнадцать, и почти целых два летних месяца они занимались любовью в его пустом доме, лишь изредка открывая дверь заходившей к ним Роз, а по большей части вовсе не обращая внимания на вопли звонка.

В эти два месяца он понемногу работал над ее портретом, но она сказала ему:

— Ты по-прежнему делаешь из меня подобие Джин Броди.

Он начал писать заново, но повторилось то же самое.

Она спросила:

— Почему ты словно околдован этой женщиной? Разве ты не видишь, что она смешна?

Он сказал, что да, он понимает, что Джин Броди смешна, но, может быть, Сэнди будет так любезна и перестанет заниматься психоанализом — это неестественно для восемнадцатилетней девушки.

В начале сентября мисс Броди позвонила Сэнди по телефону и пригласила к себе. Она только что вернулась из Германии и Австрии, где теперь был наведен отличный порядок. После войны, когда они с Сэнди сидели в отеле «Брейд-Хиллз», мисс Броди признала, что «Гитлер действительно слегка зарывался», но в то время она была полна впечатлений от своего путешествия и абсолютно уверена, что новый режим спасет мир. Сэнди было скучно это слушать, ей казалось, что нет необходимости спасать мир, достаточно облегчить жизнь эдинбургских бедняков и обитателей трущоб. Мисс Броди сказала, что войны не будет. Сэнди вообще об этом не думала. В конце концов мисс Броди перешла к делу:

— Роз мне сказала, что ты стала его любовницей.

— Да. Разве не все равно, я или Роз?

— Что это вдруг на тебя нашло? — типично по-шотландски спросила мисс Броди, как будто Сэнди ни с того ни с сего задаром отдала фунт мармелада английскому герцогу.

— Он меня интересует, — ответила Сэнди.

— Интересует — как же! Умная девочка, прозорливая! Он католик, и я не понимаю, что у тебя общего с человеком, который не может думать собственной головой. Роз, та ему подходила. У Роз есть инстинкт, но нет прозорливости.

Тедди Ллойд продолжал воспроизводить Джин Броди в своих портретах.

— У тебя есть инстинкт, — сказала ему Сэнди, но у тебя нет прозорливости, иначе ты бы понимал, что эту женщину нельзя принимать всерьез.

— Я знаю, что нельзя, — ответил он. — Для твоего возраста у тебя чересчур аналитический ум и ты слишком раздражительна.

Семья Ллойда вернулась в Эдинбург, и встречи с Тедди теперь волновали Сэнди своей рискованностью. Чем больше она понимала, что он все еще влюблен в Джин Броди, тем больше ее интересовала психика человека, любящего эту женщину. К концу года она совершенно охладела к нему самому, но зато с головой ушла в анализ его психики и, препарируя ее, извлекла оттуда среди прочего его религию, как извлекают орех из скорлупы. Религия заполняла его психику настолько же, насколько видимые и невидимые тела заполняют небо. Сэнди ушла от него, но взяла его религию и со временем стала монахиней.

В ту осень, когда она все еще изучала психику, заставляющую каждый новый портрет быть портретом Джин Броди, Сэнди встречалась с мисс Броди несколько раз. Вначале та просто примирилась с мыслью о связи Сэнди с учителем рисования, но потом постепенно пришла от этого в восторг и теперь снова без конца расспрашивала Сэнди о деталях их отношений.

— Его портреты по-прежнему напоминают меня?

— Да, очень.

— Тогда все в порядке, — сказала мисс Броди. — Что ни говори, Сэнди, тебе на роду написано быть великой любовницей, а я никогда бы и не подумала. Правда диковинней вымысла. Признаюсь, я прочила ему в любовницы Роз, хотя иногда жалела, что уговорила юную Джойс Эмили поехать в Испанию сражаться за Франко: она бы прекрасно подошла для Тедди Ллойда, у нее был инстинкт и...

— Она уехала сражаться за Франко? — переспросила Сэнди.

— По крайней мере так было задумано. Я заставила ее трезво взглянуть на вещи. Бедняжка, ей так и не удалось вообще принять участие в войне.

Когда Сэнди по заведенному порядку пришла осенью к мисс Маккей, директриса, глядя на эту трудную выпускницу с ненормально маленькими глазками, спросила:

— Надеюсь, ты иногда видишься с мисс Броди? Надеюсь, ты не забываешь старых друзей?

— Мы виделись раза два, — ответила Сэнди.

— Боюсь, она вбивала в ваши юные головы разные идеи, — сказала мисс Маккей, понимающе подмигивая Сэнди, чтобы показать, что теперь, когда Сэнди кончила школу, она может без опаски откровенно рассказать о похождениях мисс Броди.

— Да, массу идей, — ответила Сэнди.

— Хотела бы я знать каких, — с неподдельным беспокойством спросила мисс Маккей, обмякая в кресле. — Потому что все это по-прежнему продолжается. Я хочу сказать: из года в год, класс за классом, а теперь она сколотила себе новый клан, и они настолько отличаются от остальных, эти девочки Броди! Они не по годам развиты. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, — сказала Сэнди. — Но на сексе вам ее подловить не удастся. А вы не хотите приглядеться к ее политическим убеждениям?

Мисс Маккей придвинула кресло почти вплотную к Сэнди. Разговор принимал деловой оборот.

— Дорогая моя, как тебя понять? Я не знала, что она интересуется политикой.

— А она ею и не интересуется, — сказала Сэнди, — разве что между делом. Она прирожденная фашистка, вы когда-нибудь об этом думали?