— Но почему же Володе нельзя ничего сказать? — сердито настаивала Аннушка. — Он же наш, мы же его принимали в октябрята! Неужели ты забыл об этом?

— Ничего я не забыл. — Теперь Коля сбивал капли росы уже ногой. — Но мы с тобой одно, а класс — совсем другое, и дядя Володя для них чужой. Да к тому же он и взрослый.

— А почему же это взрослым нельзя ничего говорить? — не успокаивалась Аннушка.

Я уже давно понял, о ком шёл этот разговор и кого защищала Аннушка. Правда, неизвестно ещё было, от кого она меня защищала. Но на всякий случай я мысленно поблагодарил её.

А Коля всё не сдавался:

— Нельзя говорить потому, что взрослые сами всё сделают, а нам останется только смотреть… Но если ты хочешь знать, я с самого начала был за дядю Володю.

— Вот за это ты молодец, — похвалила его Аннушка. — Но кто, как не взрослые, покажет нам, как нужно всё делать?

Что именно они собираются делать, Аннушка так и не проговорилась.

Немного подумав, Коля сбил ещё несколько капель.

— Для этого есть Вера Николаевна, — ответил он. — И вожатые тоже есть.

— Ну, хорошо, — согласилась Аннушка. — Вера Николаевна, конечно, нам всё покажет. Но только кто нам поднимет тяжёлый котёл, кто его поставит на плиту, а? Вы же его вчера еле-еле втроём оторвали от земли… А Володя вон какой сильный — целых восемьдесят килограммов весит! Он сам мне об этом говорил.

Задумался Коля, даже росу перестал сбивать. Наверное, его больше всего смутили мои восемьдесят килограммов.

— А ещё нужно рубить дрова. И не какие-нибудь, а толстые-претолстые… Кто это сможет сделать, а? — продолжает Аннушка наступать.·

Опять молчит Коля.

— А потом, Володя знает такие места, о которых никто из вас даже не догадывается! Он мне сам говорил об этом. А сад школьный кто начинал садить, не знаешь? А я знаю Володя!

«Молодец, Аннушка!» — похвалил я её и дал себе честное слово, что с сегодняшнего дня буду покупать для неё самое вкусное мороженое и столько, сколько она сама пожелает.

А Коля тем временем затылок себе чешет.

— Ладно, я ещё раз поговорю с ребятами, — наконец согласился он. — Только мы ничего ему не скажем, пускай он сам обо всём догадается.

Теперь уже Аннушка задумалась.

— А если другие ребята не, согласятся?

— Ничего, согласятся, — успокоил её Коля. — Когда я с ними говорил о дяде Володе, почти половина согласилась со мной…

Я на цыпочках отогрёл от окна и начал одеваться.

Интересно, куда это они собираются меня приглашать?

Я так задумался об этом, что надел рубашку задом наперёд.

На школьном дворе настоящее столпотворение.

Но это только так говорится — столпотворение. На самом деле никаких столбов здесь не творили. Стояла только одна радиомачта с красным флагом на верхушке.

Зато было очень много ребят. Может, тридцать, а может, и целых сто. Разве их можно пересчитать, если они носятся как угорелые? И шум стоял невообразимый.

Всё это и называется столпотворением.

Да ещё из школьного репродуктора на полную мощь гремела грустная песня:

Вот мчится тройка почтова-а-я

Вдоль по дороге столбовой.

Ямщик, уныло напева-а-я-а,

Качает буйной головой…

Аннушка, которая пригласила меня сюда, на минуту остановилась у ворот. Выслушала песню до конца, горестно покачала подстриженной головой:

— Очень хорошая песня… Даже плакать захотелось.

Я уже полез в карман за платочком, но она, выпустив мою руку, с весёлым криком бросил ась в школьное столпотворение.

А я стоял посреди двора и растерянно озирался. Хорошо, что, кроме меня, в школе оказался ещё один взрослый.

— Ты мне не скажешь, что всё это значит? — спросил я у подошедшей учительницы, Веры Николаевны. Мы с ней когда-то занимались в одном классе. Помню, я ещё в неё стрелял из резинки. За то, что не давала задачи списывать…

— Об этом ты у Аннушки спроси, — посоветовала Вера Николаевна. — Она обо всём знает.

— Спрашивал, — вздохнул я. — Только она ничего мне не сказала.

— Молодец Аннушка, твёрдый она человек, — похвалила её Вера Николаевна. — Ну что же, придётся тебе самому обо всём догадываться. Могу только сказать, что вся эта затея началась с письма Аннушкиной мамы…

— А я уже, кажется, догадался, и давно, — перебил я Веру Николаевну. — С сегодняшнего утра догадался.

— Ну и что же они решили? — заинтересовал ась Вера Николаевна.

— Сказать?

Я украдкой оглянулся — не собирается ли кто-нибудь подслушивать нас?

— Будете варить варенье… Верно?

Вера Николаевна кивнула головой и приложила палец к губам: молчи, мол!

— Но где же вы достанете столько фруктов? — негромко спросил я. — А сахар где достанете, а банки? А варить кто вам будет? А…

— Всё заключается в случайностях, — загадочно ответила мне Вера Николаевна. — Мы случайно прочли Аннушкино письмо, вчера случайно достали у председателя колхоза банки, сахар, меня случайно вызвали из отпуска.

— Всё это хорошо, — согласился я. — Но где вы достанете столько фруктов?

Вера Николаевна снова приложила палец к губам.

— Дело в том, что сегодня директор школы случайно придёт сюда — он тоже в отпуске — и скажет: «Вот вам, ребята, школьный фруктовый сад, вы в нём полные хозяева, делайте что хотите». Как видишь, всюду одни только случайности. А так никто из взрослых ни о чём даже не догадывается.

Я даже засмеялся от удовольствия: ну и хитрые же эти взрослые! Почти как я сам.

Но в это время кто-то дёрнул меня за рукав. Оглядываюсь — Аннушка.

— Что-нибудь случилось?

Аннушка извинилась — вот какая вежливая! — перед Верой Николаевной за прерванную беседу и протянула мне небольшой листик бумаги.

— Что это у тебя? –

— Стихи. Только что сочинила…

Беру листик в руки и читаю вот что:

Ребята с БАМа, пейте с чаем,

Берите ложкой и рукой.

Мы, за подарок отвечая,

Качаем буйной головой.

— Ну как? — застенчиво спросила Аннушка. — Правда, неплохо?

— Вообще-то первые две строки будто бы неплохие, — осторожно начал я, — При условии, что ребята с БАМа окажутся точно такими же поросятами, как и вы, — будут управляться с вареньем без ложек.

— А откуда тебе известно, что мы будем делать варенье? — перебила меня Аннушка и подозрительно посмотрела на Веру Николаевну. — Кто тебе об этом сказал?

Ну кто меня дёрнул за язык! Теперь придётся спасать и Веру Николаевну.

— Какое варенье? — сделав круглые глаза, поразился я. — Если я сказал — варенье, то это просто так, для примера… А вот вторые две строки у тебя, Аннушка, слишком уж грустные. Потом, скажи, пожалуйста, откуда ты научилась выдавать слова из чужой песни за свои собственные?

— Из какой песни? — теперь уже наступила Аннушки на очередь удивляться.

— Из той самой, в которой ямщик, уныло напевая, качает буйной головой,

— А-а… — вспомнила Аннушка. — Но ведь он только напевает, а у меня тут написано, что мы отвечаем за подарки и совсем не поём.

— Хорошо, — согласился я, — но когда вы отвечаете за подарки, что вы при этом делаете? Прочти, пожалуйста, последнюю строку.

Аннушка опустила голову и сказала:

— Качаем буйной головой…

— А ямщик что делал? — спросил я уже потише, потому что к нашему разговору начали прислушиваться новые Аннушкины, друзья во главе с воробышком Колей.

— Он делал то же самое… — Аннушка подняла голову и честно призналась: — Ты же знаешь, Володя, что я умею хорошо сочинять только первые две строки, а вторые две я ещё не пробовала ни разу. Вот если бы ты мне помог.

— Извини, Аннушка, сейчас мне некогда, — вежливо отказался я. — Но ты не очень-то унывай, а лучше представь себе, что первые две строки придумал кто-то другой, а тебе приходится их продолжать, — посоветовал я. — И у тебя обязательно всё получится, сама увидишь.

— Хорошо, я ещё подумаю, — согласилась Аннушка. Она подошла ко мне после собрания, на котором выступил директор школы. За ней следовали воробышек Коля с приятелями и приятельницами.