— Послушай, девочка, ты заставляешь Скотти «попотеть» или нет?

— Я и Скотти? Нет, мы просто друзья.

— Но ведь он такой клевый, настоящий мачо, — вздохнула Хай, положив руку на сердце, притворяясь, что сейчас упадет в обморок. — Ты знаешь, сколько пустоголовых девиц в школе хотели бы его попробовать?

— Знаю, — ответила я. — Только я не представляю себя рядом с ним.

— Почему?

Я не слишком-то хотела рассказывать ей про Пола Парлипиано. Поэтому использовала отговорку номер 2.

— Потому что в школе я не числюсь в «фанах». Я не в команде поддержки. Ненавижу собрания. Не тащусь ни от футбола, ни от других игр. И не могу бухать и оттягиваться.

Она вздохнула:

— То, что ты встречаешься с «качком», еще не означает, что тебе надо быть «фаном». Скотти уже оценил тебя навсегда. Разве он не знает, что ты не можешь стать «фаном»?

Боже мой. Это заговор?

— Ты что пытаешься заставить меня встречаться со Скотти?

Хай улыбнулась:

— Детка, я тебе ничего не навязываю. Я просто говорю, что твои встречи со Скотти смогут изменить иерархию, сложившуюся в Пайнвилльской школе.

Хай — единственный человек, который сможет превратить вопрос о Скотти в оружие борьбы за угнетенных подростков-пролетариев.

— Ты бы могла стать образцовой подружкой двадцать первого века, так сказать, эталоном для всех остальных в этом миллениуме.

— О, да, — фыркнула я. — Невротичка с плоской грудью, предменструальным синдромом…

— Все, что я хотела сказать, так это то, что ты могла бы революционизировать само понятие популярности, качественно изменив его.

— Только потому, что я не типичный представитель «Фанов».

— Слова-слова.

До меня дошло. Мои свидания со Скотти — это бунт, это то, что разрушит привычный уклад, точно так же, как и Маркус, носящий футболку с изображением Бэкстрит Бойз, тоже бунтарь. Мы внесем сумятицу в культуру большинства, просто влившись в нее. Теория революционная по своей сути. Но я не могу представить себя целующейся со Скотти и выполняющей… ммм… другие обязанности подружки.

— А что, если меня целиком поглотит эта культура — футбольные игры и вечеринки с пивом — и я превращусь в тупоголовую девицу, у которой на уме одни наряды и парни? — спросила я.

— Хм-хм.

— Хм-хм… ну что?

— Если ты хочешь быть правильной, что же ты тусуешься с Бриджит, Мэндой и Сарой?

— А при чем здесь они? — спросила я, хотя знала ответ.

— Ты ненавидишь их.

Еще одно тонкое наблюдение Хай: не в бровь, а в глаз.

Я улыбнулась:

— Это так очевидно?

— Не играй со мной, — сказала она, помахав в воздухе CD. — Ты общаешься с девчонками, которых ты ненавидишь, потому что боишься остаться одна.

Я и в правду опечалилась. Если бы Хоуп была здесь, мне бы не пришлось делать выбор. Вместе мы бы оторвались от Безмозглой команды. Но без нее…

— Это правда?

На этот вопрос был только один ответ. Если бы я сказала его вслух, клянусь, порвала бы с ними сегодня же, раз и навсегда. Но Хай не заставит меня.

— Перестань заблуждаться. Ты обо всех здесь все знаешь, хотя не родилась и не воспитывалась здесь. Ты смотришь свысока на меня и моих подруг.

Я немного подумала, прежде чем дать ей этот ответ, чтобы не выглядеть печальной и чтобы мои слова не звучали надрывно и слезливо.

— Тупоголовые девицы, — сказала Хай, улыбаясь. — Все это такое дерьмо. Мы выше этого. И хотя я не знаю его, Скотти видит что-то в тебе, что, возможно, означает, что у него есть здравый смысл.

— Может быть, ты права.

Надо сказать, что этот разговор очень воодушевил меня и помог. Слышать, что Хай не только принимает меня, но и ставит нас в один ряд, повысило мою самооценку. Может быть, позже мы будем друзьями. И я не буду чувствовать себя виноватой перед Хоуп. Ведь то, что я подружусь с Хай, вовсе не означает, что я стану меньше дружить с Хоуп.

Я боялась сегодня идти в школу, опасаясь, столкновений с Маркусом Флюти. Но ничего не произошло. Маркус даже не взглянул в мою сторону. Я решила, что в основе его внимания или невнимания к моей персоне нет злого умысла. Его колкости не имеют отношения ко мне. Они могли бы относиться к любому. Каждый мог оказаться на моем месте.

Во всяком случае, Сара хотела сообщить более важные вещи.

— О мой бог! — радостно прошептала она. — Я занималась в Канкуне сексом.

Маркус отошел далеко на второй план.

Мы с Хай узнали подробности за обедом. Очевидно, что Сара и Мэнда провели целую неделю, обманывая всех насчет своего возраста и заставляя подвыпивших студентов покупать им коктейли «Маргарита». Не буду рассказывать все грязные детали их семидневной пьянки, потому что это утомительно.

Расскажу только о том, как Сара лишилась своего цветка, то есть девственности. Это произошло на шестой день их поездки, в номере 203 в отеле «Домик у моря» — заведение, которое их богатенькие дружки-студенты, упражняясь в остроумии, переименовали в «Дом тараканов». Он — член братства Каппа Сигма в каком-то колледже в Аризоне и известен под фамилией Бендер. (Крепыш и Бендер. Разве это не изысканно?) У него был презерватив. Когда наступил кульминационный момент, своими криками: «Ну давай же, давай!», он засвидетельствовал свое почтение одному из известных персонажей с мексиканской фамилией — мышонку-гонщику Спиди Гонзалесу, что, впрочем, было правомерно, поскольку он сам напоминал мышонка и весь этот чертов акт продолжался не более двух минут.

Подождите, станет еще более отвратительно. Мэнда смогла подтвердить рассказ Сары, потому что в этой же комнате и у нее была сексуальная сиеста. Мэнда занималась извращенными формами секса с дружком Бендера, членом того же братства, что и он, по имени Шерм и по прозвищу Червяк. (Все это сопровождалось грязными шуточками, вызванными текилой.)

Они обе считали это самым прикольным из того, что с ними когда-либо было.

Ну самое трогательное то, что Сара все еще продолжает считать Бендера своим бойфрендом или кем-то вроде этого. Она уверена, что он будет поддерживать с ней связь. Мэнда никак не помогала в том, чтобы разубедить Сару, и всячески поддерживала ее фантазии.

— Ну а зачем он попросил у Крепыша адрес электронной почты?

У нас с Хай просто в голове не укладывалось, что они могли быть такими наивными: ведь узнать адрес электронной почты — это известная уловка парней, переспавших с девушкой одну ночь, чтобы хоть как-то реабилитировать себя. Затем Хай решила вызвать бурный спор, задавая провокационные вопросы. Это самая ее привлекательная черта.

— Знает ли Бендер, что тебе только шестнадцать?

— Пятнадцать, — поправила Сара.

— Пятнадцать, — исправилась Хай.

— Нет, я подумала, что скажу ему правду позднее.

— Хмммм.

— Хмммм. А что?

— Ну с точки зрения закона — это изнасилование.

— Что?

— Ему двадцать один. Тебе пятнадцать. Это изнасилование малолетки.

— О мой бог! Нет. Хотя я и была пьяной в стельку, но я хотела этого.

— Не имеет значения, — сказала Хай. — Закон есть закон.

Меня заинтересовали вопросы юрисдикции: сможет ли он быть подвергнут преследованию в США, если преступление было совершено к югу от границы? (Ха. Сто против одного, что не может.) Но Хай настолько правдоподобно убеждала Сару, что ее лицо покрывалось разноцветными пятнами несколько раз. Оно напомнило мне мексиканский закат солнца или текиловый рассвет.

— Ну я не буду обращаться в полицию и выдвигать обвинения, — сказала Сара.

— Думаю, ты не будешь. — Хай взглянула на меня, как ни в чем не бывало потягивая Ред Бул. В первый раз я прочитала ее мысли.

— Но твои родители могут это сделать, — сказала я, подхватывая незаконченную Хай фразу. — А что, если ты залетела или подхватила заразную болезнь или еще что-то?

— О мой бог! Теперь и ты начала на меня нападать?

— Как же Флай? — атаковала Мэнда. — Ему девятнадцать. Тоже изнасилование. Верно?