И так далее и тому подобное.

Когда оставалось пять минут до звонка, я надела рюкзачок и потянулась за костылями, чтобы успеть прийти к другому кабинету до того, как начнется перемена. Вот тогда я заметила, что он поднял руку.

— Мистер Флюти? — спросил мистер Риккардо снисходительным, вежливо подтрунивающим тоном, который используют учителя, чтобы выразить свою нелюбовь к трудным ученикам.

— Мне нужно кое-что сказать Джессике Дарлинг, прежде чем она уйдет, — сказал Маркус.

— Хорошо. Но только побыстрее, — разрешил мистер Риккардо.

Маркус встал с места и подошел прямо ко мне. Затем он намеренно посмотрел на Сару. Ее глаза вылезли из орбит и напоминали очки-маску для подводного плавания. Он снова посмотрел на меня и сказал: «Задай себе вопрос: кто настоящий позер?»

Затем он быстро прошел на свое место.

Он понятия не имел, как долго я ждала от него этих семи слов. Конечно, не эти в точности, а любые другие.

Не надо говорить, что я постаралась побыстрее убраться из класса, чтобы Саре не удалось догнать меня. Но я не могла прыгать достаточно быстро.

— Что это он такое сказал? — спросила Сара, догоняя меня.

— Черт! — закричала я, дернувшись от неожиданности. — Ты что тут делаешь? Так можно и заикой оставить!

— Я сказала мистеру Риккардо, что ты забыла учебник химии, — сказала она. — Что это между вами происходит: тобой и Мистером Съемпончик?

— Понятия не имею, Сара.

— Правда? — В ее голосе послышались ядовитые нотки. — Если бы я не знала наверняка, то подумала бы, что поняла, что он имел в виду.

— Но я не поняла.

— Если ты не спросишь Мистера Съемпончик, в чем проблема, я сама его спрошу, — сказала она с твердым намерением осуществить задуманное. И я была уверена, что она так и сделает.

Ей не потребовалось много времени. Шесть минут спустя, до урока истории, Сара уже собиралась докопаться до сути.

— Почему ты вечно привязываешься к моей подруге Джесс? — спросила она требовательным тоном, перегораживая ему руками дорогу в класс. Но Маркус даже не остановился. Он прошел на свое место и сел.

— Не игнорируй меня! — сказала Сара, встав рядом с ним. — Почему ты привязываешься к моей подруге?

Маркус смеялся. Это был беззвучный смех. Его плечи тряслись, вокруг глаз образовались морщинки, а изо рта выходили потоки воздуха. Но звука, напоминавшего смех, не было. Сара тем не менее все поняла.

— Что смешного? — спросила она, сжав в кулаки руки, опушенные вдоль туловища.

Маркус продолжал беззвучно смеяться.

— КАКОГО ЧЕРТА ТЫ СМЕЕШЬСЯ?

Весь класс затаил дыхание. С самого начала учебного года все ожидали, что случится нечто подобное. Но, к их разочарованию, Маркус, вопреки своей репутации спорщика и задиры, держал себя в руках.

— Ты не подруга Джессики, — сказал Маркус. — Она едва вас выносит.

В первый раз за все время моего знакомства с Сарой она не знала, что ответить. Она дулась и пыхтела несколько секунд, стоя в проходе между рядами. Затем Сара разразилась гневной тирадой.

— О МОЙ БОГ! ОТКУДА ТЫ ТАКОЙ ПОЯВИЛСЯ И С КАКОЙ ЭТО СТАТИ ТЫ СМЕШИВАЕШЬ С ДЕРЬМОМ МЕНЯ И МОИХ ДРУЗЕЙ? МНЕ ПЛЕВАТЬ НА РЕЗУЛЬТАТЫ ТВОИХ IQ-TECTOB, КОТОРЫЕ УТВЕРЖДАЮТ цитирую — ЧТО ТЫ — ГЕНИЙ — конец цитаты ТЫ ГРЯЗНОЕ ОТРЕБЬЕ, БУДЕШЬ ВКАЛЫВАТЬ НА БЕНЗОКОЛОНКЕ В ПАЙНВИЛЛЕ ДО КОНЦА ТВОЕЙ ГРЕБАНОЙ ЖИЗНИ!

Как раз в этот момент в класс вошел Би Джи, находясь в полном неведении относительно той драмы, которая разворачивалась в классе.

— Итак, молодые люди. Готовы ли мы к мировой войне?

Сара была готова, на все сто.

— Я НЕ МОГУ ЖДАТЬ, ПОКА ТЫ ОБЛАЖАЕШЬСЯ И УБЕРЕШЬ ОТСЮДА СВОЮ ЧЕРТОВУ ЗАДНИЦУ РАЗ И НАВСЕГДА. НЕ ЛУЧШЕ БЫ ТЕБЕ ОКАЗАТЬ НАМ ВСЕМ УСЛУГУ И ВКОЛОТЬ СЕБЕ БОЛЬШУЮ ДОЗУ НАРКОТИКА И ОТРУБИТЬСЯ НАВЕКИ, ТЫ — ГРЕБАНЫЙ НЕУДАЧНИК!

И Би Джи, что редко случается в «юридической» практике Пайнвилльской школы, отправил Сару в кабинет директора, конечно, это все было для видимости, поскольку все знали, что директор и его зам были в дружеских отношениях с отцом Сары.

Сара с шумом вышла из класса, Маркус наклонился через парту, потянул меня за волосы и прошептал на ухо:

— Я пытался отплатить тебе услугой за услугу, подруга.

«ЧТО? Это благодарность мне за то, что я оказалась вовлеченной в это происшествие с коробочкой из-под „Данона“? С каких это пор за услугу платят нежеланием говорить с тобой два месяца, а затем пытаются сделать так, чтобы все в школе объявили мне бойкот».

Конечно, я не сказала этого.

Сара вернулась из офиса к ленчу, во время которого она засыпала меня вопросами обо мне и Маркусе.

— Что, черт побери, связывает тебя с Мистером Съемпончик?

— Понятия не имею, — сказала я, стараясь держаться как можно невозмутимее.

— Ты единственная, о ком он отпускает эти свои чертовы замечания.

— Должно быть, ты задела его за живое, — вмешалась Мэнда. — Может быть, он чувствует в тебе скрытую угрозу, поскольку ты — самая умная девушка в классе, а он считается гением.

— Понятия не имею, — повторила я свои слова, не меняя тактики.

— Нет, здесь что-то не так, — сухо заметила Сара. — Это началось в прошлом году, до того, как это отребье объявили цитирую — гением — конец цитаты. Нет, это случилось в первый раз перед кабинетом директора, а в другой раз на утренней перекличке перед весенними каникулами, помнишь?

Сара никогда ничего не забывает.

— Но что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Я понятия не имею, почему Маркус начал это делать. Зачем он выбрал меня для своих упражнений в остроумии.

Все это правда. Пока что.

— Почему он тогда сказал цитирую — что она терпеть не может никого из нас — конец цитаты?

— Понятия не имею.

Хорошо. Вот эта была ложь. Первая из череды лжи, последовавшей за ней.

Я не испытываю к вам ненависти. Я ничего не сделала, чтобы спровоцировать Маркуса. Я ни в чем ни виновата.

И вдруг на меня снизошло прозрение — БАМ! Маркус был прав. Моя ложь превратила меня еще в большую лгунью и притворщицу, чем Мисс Хайацинт Анастасия Вэллис.

Сара грубо вернула меня на землю:

— Джесс? Что с тобой? Ты опять выглядишь странно.

Прикоснувшись пальцами к губам, я поняла, что улыбаюсь. Глупой, но настоящей улыбкой во весь рот. Но Сара не могла этого знать. Поэтому я казалась ей такой странной.

Мне не составило труда убедить Хэви-силок, что я изменю тему статьи, потому что пообещала принести ее к девяти часам сегодня утром, с тем чтобы она отправила ее в печать.

— Какая прекрасная идея! — сказала она. — Об этом все еще говорят, но она воздействует на читателей на персональном уровне. Может быть, это вызовет какие-либо изменения в школе.

— Сомневаюсь в этом, — сказала я. — Никто здесь не читает газет.

Она подергала носом.

— Тогда зачем это все делать? — спросила она очень серьезно.

Я не знала ответа. Может быть, я полагала, что Хэви-силок не одобрит моей идеи и пристыдит меня и тогда мне не придется воплощать свои планы в жизнь? Получив одобрение на изменение темы статьи за одиннадцать часов, я понятия не имела, как сказать то, что хотела сказать, чтобы не звучать банально. У меня не возникло проблем с тем, чтобы унизить и раскритиковать Хай в своем первом наброске статьи. Но теперь я хотела написать, что в том, что она появилась, виноваты мы все. Те мысли, которые мне надо было высказать 400 словами, не возможно было высказать и четырьмя миллионами.

Самое досадное, что я писала и писала и не могла себя остановить, поскольку мне совершенно не хотелось спать.

Разница в том, что все это не имеет особого значения. Это все достаточно глупо, и я не могу нагружать Хоуп, потому что у нее у самой может быть куча неотложных проблем, которые ей надо безотлагательно решать. А может быть потому, что она не одобрит этого или не поймет. Мне, конечно, следует наплевать на все происшедшее, хотя это и не дает мне спать. Но статья об этом — совсем другое дело. Это важно, даже если никто ее не будет читать, кроме меня.