Я едва узнала ее комнату. Все фотографии и безделушки «Бриджит и Берк» были убраны. На их месте висели плакаты с изображением кумиров кино: Мэрилин Монро, Одри Хепберн и Джеймса Дина.

Бриджит присела на краешек кровати. Это выглядело очень по-деловому. Я села в кресло, пытаясь вести себя как можно непринужденнее и не показать волнения, охватившего меня.

— Знаю, тебе интересно, зачем я позвала тебя, — сказала она.

— Да, точно, — согласилась я.

— Помнишь ту первую твою статью «Мисс Хайацинт Анастасия Вэллис: еще один позер?»

— Как я могу забыть статью, которая стала причиной драки в команде поддержки.

Она нервно хихикнула:

— А, да.

Бриджит встала и включила радио. Последнюю и самую неудачную песню Орландо напевала какая-то группа. Парень выл, что девушка « слишком хороша и слишком плоха для него». Я пила диетическую колу маленькими глотками. Жуткая преснятина. Надо три пакетика сахара, не меньше, чтобы улучшить ее вкус.

— Я поняла все, что ты пыталась сказать, с первого раза, как прочитала твою статью, — начала разговор Бриджит. — Я не сказала тебе, потому что разыгрался скандал, прежде чем я успела это сделать.

— Понятно.

— Во всяком случае, я нашла сегодня эту газету, когда убиралась в комнате. Сначала я собиралась выбросить ее, но вместо этого прочитала снова.

— Угу!

— И когда перечитала, почувствовала себя идиоткой. Как глупо с моей стороны сердиться на тебя.

— Правда?

— Я никогда не просила тебя рассказывать мне правду о Берке. Наоборот, лезла из кожи вон, чтобы не узнать правду. Мне не хотелось ее знать, как ты и сказала в статье, потому что легче лгать о том, что другие хотят от тебя слышать. За исключением того, что я лгала самой себе. Понятно?

Я не совсем поняла ее, поэтому не смогла что-то ответить.

— Мне не очень хорошо удается выражать свои мысли, — продолжала она, зажимая кончик хвоста между носом и верхней губой, так что получились усы. — Ты знаешь, почему я поехала в Лос-Анджелес этим летом?

— Ну чтобы стать актрисой?

— Ну что-то вроде этого, — ответила Бриджит. — Ты сказала это сама, до того как я уехала. Я — не актриса, — она вскинула руки вверх перед портретами на стене, словно перед иконами. — Еще не актриса. — Она высунула язык, дразня свое отражение в зеркале.

— А. — Я понятия не имела, куда она клонит.

— Это был предлог для поездки. Единственное, из-за чего мама согласилась бы меня отпустить.

— Угу! — Хотя все еще не догадывалась, что она имеет в виду.

— А вот настоящая причина, из-за которой я уехала. Мне казалось, что Берк будет скучать по мне, когда я буду в отъезде, и оценит меня больше, когда вернусь, — сказала Бриджит. Ну в общем, идиотский поступок.

— У вас с Берком дела шли не очень хорошо уже до твоего отъезда?

Бриджит покачала головой в знак согласия.

— А что было не так?

— Мне бы не хотелось вдаваться в подробности, — ответила она. — Дела шли не плохо. Просто нам стало скучно. Мы были вместе уже три года.

Я догадывалась, поэтому ее признание меня не удивило. Берк скучал. Я просто предположила, что и Бриджит тоже скучала, но ей было наплевать. Точно так же как Бетани и Г-кошелек ничего не имели против того, чтобы поскучать вместе.

— Мне следовало бы порвать с ним.

— Но почему ты этого не сделала?

Она глубоко вздохнула и сделала паузу, прежде чем ответить.

— Потому что я боялась остаться одной.

Слова эти эхом отдались у меня внутри, как слова песни: «Я боюсь остаться одной».

— Но у тебя ведь были Мэнда и Сара…

Она вздохнула:

— Я знаю, что ты слишком сильно переживала по поводу отъезда Хоуп, чтобы заметить, что я общалась с ними после школы по той же самой причине, что и ты.

— Что? Как такое может быть?

— Это правда, — подтвердила она. — Меня также оставляли за бортом довольно часто, как и тебя.

Затем рассказала несколько случаев, которых я не заметила: Бриджит не пригласили вместе провести весенние каникулы, она не ездила в Нью-Йорк за покупками, не позвали на вечеринку после бала.

Когда Хай заправляла всем, Бриджит оставалась посторонним наблюдателем. Но так как она была не Хоуп, я обвиняла ее во всем, как Мэнду и Сару.

— Чем сильнее они сближались, тем больше и отчаяннее мне хотелось оставаться с Берком.

Я подумала, что и я была точно в таком же положении, когда решила вернуться к Скотти, чтобы мне было чем заняться в свободное время. И не имею права ругать Бриджит за то, что она сделала. Просто не за что.

— Поэтому просто нет причины, почему бы нам не помириться и снова не начать разговаривать, — сказала Бриджит. — Это так глупо. Особенно теперь, когда ты — единственный человек, который понимает то, что происходит со мной. И ты и я долгое время общались с людьми, которые нам дороги: ты с Хоуп, а я с Берком.

Вот это да. Я и не заметила сходства в том положении, в котором мы оказались. По крайней мере, Хоуп в эмоциональном плане была всегда рядом со мной. Для Бриджит же Берк исчез навсегда. Я подумала, что у Бриджит феноменальные способности соединять несоединимое, и это очень удивило меня. Я могу признать свои ошибки, когда не права. Да, я ошибалась на счет Бриджит. Она не гений, но и не такая безмозглая, как я думала.

Я сказала ей об этом.

Конечно, этот разговор не изменит все моментально. Бриджит и я не станем снова лучшими подругами. Но, по крайней мере, в мире стало меньше на одного человека, который ненавидит меня. И это неплохо.

В День благодарения все происходит раньше, чем обычно.

Встаешь в восемь утра, чтобы посмотреть на салют, устраиваемый во время этого старомодного парада по случаю Дня благодарения крупнейшим в мире универмагом «Мейси». К девяти часам уже ругаешься с отцом, говоря ему, что готова еще раз сломать ногу, лишь бы не наносить красно-белую краску на лицо и не сопровождать его на товарищеский футбольный матч на стадионе в Пайнвилле. В одиннадцать говоришь маме, что она приготовила слишком много еды на четверых, и из-за этого она выпивает слишком много бокалов «Шардоне». В полдень бабушка Глэдди уже миллион раз успевает спросить, есть ли у меня парень, а потом, забыв, повторяет свой вопрос еще миллион раз, и так до отъезда. К часу дня ты выключаешь телевизор, потому что весь день идет один футбол. Индейка на столе в три тридцать. Десерт в четыре. Еда и вино начинают действовать, и ты засыпаешь до пятичасовых новостей.

Вот, например, как все обстояло в этом году.

Я проснулась от голода в восемь утра. Нечего делать. Слишком рано, чтобы позвонить Маркусу. Я всегда звоню ему в полночь. Это наше расписание. Мы так решили. Однако подумала, что, может быть, он тоже в такую рань свободен. Поэтому взяла трубку и набрала номер.

Один звонок. Другой. Третий.

Затем незнакомый щелчок, переводящий меня в режим автоответчика:

— Маркус здесь, но на самом деле он не здесь.

Я запаниковала и повесила трубку, прежде чем он закончил. Я не могла заставить себя оставить сообщение. Оставить ему сообщение — это было бы жестом отчаяния или чем-то вроде этого.

В полночь, согласно нашей традиции, я позвонила снова.

Опять нет ответа.

Это было в первый раз, когда Маркуса не оказалось на месте, и я по-настоящему рассердилась. Мне пришлось прижать ладони друг к другу, чтобы помешать себе звонить каждые пять минут, пока он не поднимет трубку. Я не сделала этого только потому, что не знала, есть ли у него определитель номера. Не хотелось, чтобы мой номер высвечивался у него на экране миллион раз. Это уже из области психиатрии.

В какой-то степени я была даже рада случившемуся, потому что это помогло мне прийти в себя: больше я не буду звонить ему. Я отдаю этим, с позволения сказать, отношениям слишком много сил. Да, он помогает мне спать по ночам. Да, он заставляет меня чувствовать себя лучше, чем я есть на самом деле. Но если я продолжу использовать Маркуса, как обезболивающее лекарство, то могу стать зависимой от него. И никакая программа «Анонимных алкоголиков», состоящая из двенадцати ступеней, не поможет избавиться от этого.