Вся эта стихийная драма была накануне вечером. Утром небесный режиссер отдыхал: тихо и нежно-пасмурно. Вчерашнее грозовище фиолетовой полосой висело на горизонте. Они стояли на вокзале у вереницы общих вагонов. Кругом суетились, весело галдели и грустно целовались со своими родными бритоголовые парни. Одним из них был Семен. С бритой головой, в стареньких джинсах и видавшей виды рубахе он выглядел сиротой-переростком из послевоенных фильмов. Худым и непривычно серьезным.

Постояв в обнимку наедине с Олей, поцеловав родителей, он подошел к Степану, протянул ему руку, а затем неожиданно крепко обнял.

— Береги Олю, — шепнул в ухо.

Сберег. Да-да, сберег. Сберег именно Ольгу, а ее любовь к Семену он сберечь не обещал. Сберег...

Красота притягивает не только поэтов и художников. Не прошло и двух месяцев с этого дня, а за Ольгой стал ухлестывать местный «авторитет» из криминальной молодежи — Вова Серый. Степан знал о нем немало: начинал как фарцовщик, сколотил вокруг себя сначала небольшую банду, держал в страхе округу, поговаривали также о валютных махинациях, отсидел, но недолго, зато появился вновь в ореоле славы лихого уркагана, гуливал по кабакам, организовал подпольное казино, а когда пришло время Горбачева, пришло время и Вовы Серого...

В первый раз Ольгу бесцеремонно затащили в его машину, где он внимательно осмотрел объект своего вожделения, предложил свое покровительство и красивую жизнь. Затем несколько раз присылал ей домой огромные букеты роз, а потом заявился сам. Милиция в подобном преследовании или ухаживании состава преступления не находила. Да, похоже, он был вхож во всякие там РОВД и даже водил дружбу с крупняком из УВД. Боялся только чекистов и нарождающегося РУОПа.

И Ольга пришла к Степану. Вряд ли она тешила себя надеждой, что восемнадцатилетний первокурсник сможет ее защитить, но больше идти ей было некуда. Вряд ли она знала, что восемнадцатилетний студент к тому времени уже обзавелся своим «делом» и его «бригада» ни по численности, ни по дерзости не уступала банде Серого. И главная сила ее была в том, что о ней никто не знал! И не гнущие пальцы урки, обколотые и наколотые, а спортсмены да лихие диссидентсвующие умники входили в его бригаду. Сам Степан считался и тем и другим.

Чем они занимались? Пока что только искали, где применить свою силу. Их было человек тридцать, собирались они в спортивном клубе «Динамо». Не пили, не курили, не сквернословили, гопники назвали бы это тусовкой, но они называли это собранием. Вечерами — с семи до одиннадцати. Возраст — от 17 до 25. В основном спортсмены. Разговоры вели о спорте, о мотоциклах и машинах, о том, что неплохо бы открыть собственный клуб... И готовы были принять вызов хоть от кого. Но никто ни белых, ни черных перчаток им не швырял, и от нечего делать они вихрем налетали на дискотеки, чтобы встряхнуть рокеров, панков и прочих неформалов, бивали и урок. Ни один из них в милицию не попадал. Стоило поблизости завыть милицейской сирене, они растворялись в ночных улицах и переулках, чтобы следующим вечером собраться снова. Строительство социализма буксовало, двойная мораль тихо умирала, чтобы уступить место полному отсутствию морали, они чувствовали, что скоро наступит их время. И чем ближе оно подходило, тем короче становились их спортивные стрижки.

— Знаешь, Оль, мне придется сказать, что ты моя девушка, — в тот момент Степан вовсе не думал о своем к ней интересе, этого требовали неписаные правила их собрания. За седьмую воду на киселе никто заступаться не пойдет.

Ольга не поверила и не верила до тех пор, пока Степан не привел ее в спортивный зал «Динамо», где громко представил всем и индивидуально афганцу Феде, который без всяких демократических выборов и голосований единогласно считался лидером.

Его слово было непререкаемо, а благородство неиссякаемо. На второе делал ставку Степан. Федя недовоевал в своей разведроте, его хлебом не корми — дай заступиться за униженных и оскорбленных. Орденами он не бренчал, о личном героизме рассказывал редко, а вот под гитару пел часто, и слушала его братва с удовольствием. И когда Степан и Ольга подошли к нему, он как раз теребил струны. Выслушал их, мурлыкая что-то себе под нос, и все время с интересом смотрел на Ольгу. Степан даже испугался, что вместо одного «ухажера» получит двух.

— Это хамство, — культурно определил поведение Серого Федя, — можете считать, что он «трехсотый».

Но сказать одно, а сделать...

3

Весь город знал, что Серый при всем своем выпендреже далеко не главная фигура в темном мире. Поговаривали, что его покрывает сам дядя Коля. А вот кто такой дядя Коля, подавляющее большинство горожан имело самое смутное представление, ибо большинству криминальный мир представлялся «доцентом», сидящим на нарах и рыкающим на всю округу: «Пасть порву! Моргала выколю!». В собрании тоже не нашлось никого, кто лично знал бы дядю Колю, и даже не нашлось никого, кто хотя бы раз его видел. Но были ребята, кто знал тех, кто имел к нему хоть какое-то отдаленное отношение. Федя (он же Старшина) принял решение, что на аудиенцию к дяде Коле должен идти Степан, как лицо непосредственно заинтересованное. Для прикрытия ему дали молчаливого мастера спорта по дзюдо Юру Сбитня. Стали нащупывать тропинки к дяде Коле, но стоило только носом повести в его сторону, и он нашел их сам. Как-то вечером к корпусу «Динамо» подкатила черная «волга». Из нее вышли два вполне интеллигентных индивидуума в модных тогда замшевых пиджаках, в солнцезащитных очках-каплях (это в сумерки-то!) и по-хозяйски вошли в спортивный зал. Без лишних расспросов подошли к Феде:

— Старшина, кто искал дядю Колю?

После немногословной беседы Федя подозвал Степана, и тому было велено (иначе и не назовешь):

— Поехали!.. — и чуть позже: — Фраерок.

Коттеджей в полном смысле этого слова тогда еще не было. Степана и Юру привезли на шикарную двухэтажную дачу в престижном загородном районе. Провели через ухоженный сад мимо баньки и впервые в жизни увиденного небольшого частного бассейна под открытым небом и оставили ждать в просторной гостиной, сплошь уставленной антиквариатом, предметами искусства и роскоши.

Через минуту один из сопровождающих вернулся со второго этажа и предложил Степану последовать за ним, а Юре велел сидеть и пить все, что понравится. Для этого был сервирован маленький столик-самокат.

Степан же оказался в кабинете, стены которого состояли из плотно уставленных книжных полок. У окна в кожаном кресле сидел с какими-то бумагами седой мужчина лет сорока пяти-пятидесяти и вкрадчивым голосом давал указания склонившейся над ним чрезвычайно смазливой девице в мини-юбке. Министр на отдыхе, да и только!

— А вот и наша золотая молодежь! — ничуть не ерничая, поприветствовал тот, кого город величал дядей Колей.

Никаких тебе наколок по всему телу, вполне интеллигентное, немного усталое лицо. Белая сорочка, на шее шарф а ля Андрей Вознесенский, огромный золотой перстень с каким-то драгоценным камнем и домашние тапочки. Серые внимательные глаза из-под густых бровей как рентгеном прошили Степана насквозь.

— Иди Лора, а то юноша потеряет сознание, рассматривая твои ноги.

Девица, забрав папки и подмигнув Степе, покорно удалилась. Дядя Коля жестом предложил Степану сесть на один из стульев, продолжая его внимательно рассматривать.

— Меня зовут Николай Сергеевич. А тебя — Степан Андреевич?

— Так точно, — ответил вдруг по-армейски Степан и внутри себя смутился настолько, что на лбу выступила испарина.

— А че ты так волнуешься? — тут же распознал его Николай Сергеевич. — Чай, я не людоед какой. Мало ли обо мне слухов ходит, так о первом секретаре обкома не меньше. Что будешь пить?

— То же, что и вы.

— Хорошо. Лора, принеси нам с молодым человеком холодного клюквенного морса и по пятьдесят грамм «посольской»! За знакомство... — При этом он не пользовался никакими селекторами, а девица уже через полминуты вплыла, как пава, с подносом.

Выпили за знакомство, запили морсом, и дядя Коля перешел к делу: