Сергей Сергеевич Козлов

АНГЕЛ И МУЗА

повесть

Октябрь тихо перебирал свои жёлто-красные листья. Они перетекали по асфальту причудливыми ручьями, следуя разнонаправленным порывам ветра, закручивались спиралями, расползались подальше от дымных куч, сложенных вдоль тротуаров дворниками.

Сухая осень прекрасна. Но всего один дождь, и все это золотое великолепие превратится в жухлую гниющую массу, прилипающую к подошвам и автомобильным покрышкам, которая оттает весной в том же неприглядном виде, не взирая на тщетный, хоть и почетный труд уличных подметал. А сейчас — солнце, пусть и еле теплое, зато ностальгически прекрасное. Будто в нарушение всех законов природы вернулось лето, а то и весна...

Денис Баталов прошедшую весну даже не помнил. Суета о хлебе насущном — и более ничего. Перебивался случайными заработками да обивал пороги издательств с книгой стихов. Меценаты лениво отмахивались, как от назойливого комара, знакомые газетчики сострадательно подбрасывали халтуру, но все было не так, все было не то. В этой бессмысленной суете прошли и лето, и сентябрь, а в октябре Денису вдруг все опротивело: стремления и смыслы закончились ироничной апатией, а единственным маршрутом души стала ежедневная прогулка по улицам родного города. Тем более что погода к этому располагала.

Баталов в который раз открывал для себя знакомые улицы, завернувшись в плащ, как во взглядонепробиваемую оболочку, точно человек-ящик, он наматывал километры ногами и на автобусах, из тихого своего омута через триплексы глаз целился в озабоченных своими делами прохожих, и ему было хорошо, как хорошо бывает поэту, когда он чувствует обманчивую бесконечность вдохновения и ему кажется, что если он и не сможет выговорить Слово, то, во всяком случае, чувствует, как Оно звучит, каково Оно на вкус, чувствует, какой радостью понимания красоты каждой крупинки мироздания Слово падает в сердце. И бродить бы ему до Второго пришествия за Божьим Промыслом, если б Бог за его наивную назойливость не повернулся вдруг к нему лицом.

Лицо девушки на задней площадке автобуса удивительно и впервые так досконально совпадало с представлениями Баталова о женской красоте. И само явление его было сродни маленькому чуду. Она обернулась в его сторону из густонаселенной, обыденно воспринимаемой картины (старушечьи платочки, модная трехдневная щетина, поднятые воротники, перемалывающие жевательную резинку челюсти, рассредоточенные отсутствующие взгляды), и глаза их встретились. В это мгновение Денис Баталов был пронзен не стрелой амура, а молнией совпадения их жизненных ритмов, при этом сразу и основательно осознав, что заряды у них абсолютно разнополярные. В ее глазах и по цвету и по смыслу — морская буря, у него — серые, грустные стихи. Несочетаемое? Но ритм был один. Там — волна, тут — строфа... И еще Баталов понял: он один из тех индивидуумов, которые не представляют для нее никакого интереса, если вообще признаются органическими формами жизни. Бессмысленная скорость жизни еще больше наполнилась беспомощной грустью, что взвешенной пылью парила в последнем луче осеннего солнца.

Девушка отвернулась, доверив баталовскому взгляду фонтан темно-русых волос, перехваченный у затылка горлышком белой волнистой резинки. Всё — Баталов перестал быть, его даже стерли из всех видов памяти, как ненужный файл. В системе образов, воспринимаемых морскими глазами, не мог существовать худощавый, сутуловатый тип, облаченный в старый серый плащ, имеющий немодную стрижку и отрешенное выражение лица. Денис вздохнул так, что окружавшие его пассажиры встревожено посмотрели в его сторону. Все, кроме нее. Она же скользнула в открывшийся с шипением дверной проем, в пространство оказавшейся не к месту и не ко времени остановки. Ослепительно белый спортивный костюм начал исчезать в толчее осаждающих автобус фигур и удаляться в сторону старого, построенного еще при Сталине жилого массива. Жизнь кончилась бы, не успев начаться, но Денис сквозь ругань и недоумение ринулся следом. Он и не думал искушать провидение, он вообще не знал, что ведет его, ни на что не надеялся, просто хотел не упускать из вида легкую походку, придающую смысл хотя бы одному дню из его жизни.

Руки в карманы, и не семенить! Пусть это преследование приведет в никуда, и Баталов, никогда не веривший в уличные знакомства, просто вернется на исходную остановку, главное в настоящем — хотя бы еще раз увидеть ее лицо, пусть даже полные сочные губы будут криво ухмыляться его наивному поклонению, а из морских глаз окатит волной презрения.

Видимо, он шел за ней так неуклюже и откровенно, что пару раз она оглянулась, действительно облив его выразительным недовольством, но не увеличила скорость и не остановилась... А Баталов, включивший на полную всю возможную мощь своего зрения, с радостью обнаружил, что на пальцах ее нет обручального кольца, да и вообще нет никаких подобных украшений, что исключало ошибку и даровало надежду. Потеряв от волнения бдительность, Денис сократил дистанцию до неприличия и не заметил, что повернул следом за девушкой в арку пятиэтажного дома. Поэтому ему пришлось тормозить до жуткого содрогания в сердце. Девушка ждала его, сжав у груди кулаки, приняв какую-то боевую позицию, в наполненной сыроватым мраком нише. Баталов от растерянности даже начал читать непристойные и англоязычные надписи на стенах. Поворачивать было поздно.

— Ты что — маньяк?! — открыто и очень враждебно спросила девушка.

— Нет, вообще-то я поэт... Малоизвестный... Но уж точно не маньяк. — Теперь Баталов ожидал от нее груду современных ругательств, типа: «лох», «тормоз» и пр. Ожидал, чтобы разочароваться в этом наивно и/или походя опоэтизированном образе и спокойно повернуться к нему на сто восемьдесят градусов. Но ожидаемого не последовало.

— Тогда зачем ты наступаешь мне на пятки? Я же могла тебя побить? Ты не это?.. — она смутилась, подбирая слова, но Баталов уже понял смысл.

— И не это, — продолжил он, — с головой до сегодняшнего дня у меня было все в порядке.

— А что сегодня?

— А сегодня я увидел тебя, и... В общем... Я ничего прекраснее в своей жизни не видел... В нормальном состоянии я никогда не пошел бы вслед за незнакомой девушкой.

— И как следует воспринимать подобное признание?

— Не знаю, во всяком случае, морду бить тут не за что...

Денису стало вдруг мучительно стыдно. Стыдно за всё: за свой вид, за свою неловкость, за отсутствие спортивной мощи, выраженной буграми тренированных мышц, за все, написанные до сегодняшнего дня стихи, за потертые ботинки, за то, что именно в этот момент он не может подобрать нужных, сокрушающих своей очаровательной откровенностью слов.

— Как тебя зовут? — девушка опустила руки и подняла с асфальта спортивную сумку.

— Денис. А вас? — Он отдалился на «вы», потому как понял: сейчас она уйдет.

— Ксения, — ремень сумки взлетел на плечо. — Ну вот что, Денис, мы странно встретились, и быстро разошлись, ладно? Честно говоря, я на дух не переношу мужиков, с детства. Так что, поищи себе другую музу... — Уже повернулась уходить, но задержалась и продолжила с явным сочувствием к жалкому виду Баталова: — К тому же, я, если верить моему тренеру, жутко упрямая и вредная стерва. Ну, пока...

Еще минуту он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью подъезда прямо напротив арки. Что оставалось делать? Как водится, ничего. Вздохнуть, покурить, и повернуть назад. Курить Баталов бросил, а повернуть назад был не готов. Поэтому он для начала вздохнул и направился к скамейке у подъезда, в котором так безнадежно исчез предмет его обожания. Всё, и никаких стихов, только соль какая-то в душе...

Квадрат старого (сталинских времен) двора был обсажен по периметру древними тополями и кленами, в центре, как положено, песочница и остатки детского городка, покосившаяся беседка, где в данный момент бурно распивали пиво четверо юных оболтусов.