— Я хочу вернуться из философских глубин на бурную, кипящую поверхность жизни. Да, мои занятия вместо того, чтобы уводить меня от политики, толкают к ней. Я надеюсь, что там я встречу больше испытаний для иллюзий мышления, чем в глубоких дебрях, где обитает философия.

Хотя в провинции Жорес уже не мог наблюдать большую политику своими глазами, посещая заседания палаты, он внимательно следит за политической жизнью Франции. Его студенты видят, как в перерывах между лекциями он внимательно читает местную республиканскую газету «Депеш де Тулуз», которая печатала обильную политическую информацию. Жорес публикует свои первые заметки в этой газете за подписью «Читатель». Его друг ректор Перру называл некоторые из них настоящими шедеврами.

В 1881 году, когда Жан вернулся из Парижа, происходили новые парламентские выборы. Он даже принимает участие в избирательной борьбе, помогая избранию в Кастро нотариуса Кавалье, умеренного республиканца. Агитируя за своего кандидата, он проявил исключительный динамизм и огромную силу убеждения.

Жорес все еще сохраняет юношеское увлечение Гамбеттой, но он уже отказывается oт некоторых наивных иллюзий. Героический период Третьей республики, когда все республиканцы сплоченно выступали против монархистов, утверждая шумными реформами буржуазно-демократический строй, уже проходит. Окапавшись у власти, умеренные республиканцы давно стали консерваторами, а их знаменитый трубадур Леон Гамбетта изобрел политику беспринципного оппортунизма. Оппортунисты цинично использовали свое положение для мелкой борьбы за выгодные посты, не упуская случая поживиться. Жорес видит теперь в деятельности палаты прискорбный спектакль, где он не ощущает живого дуновения. Он наблюдает, как его кумир Гамбетта окончательно утрачивает свой прежний республиканский пыл, как резко падают его авторитет и влияние, особенно после непродолжительного существования первого и последнего правительства Гамбетты, не удовлетворившего никого.

— Да в прошлом, во времена своего расцвета, — говорил Жорес, — Гамбетта знал, чего он хотел. Но это было до тех пор, пока он не почувствовал усталости и отказался поэтому от своих прежних высоких целей.

Жорес еще очень смутно разбирается в политической обстановке. Он не понимает и не поддерживает прогрессивной в то время деятельности радикалов, возглавляемых Клемансо. Его симпатии по-прежнему на стороне Жюля Ферри, который в эти годы наряду с завершением буржуазно-демократических реформ устремляется в колониальные авантюры в Тунисе и в Индокитае. Жорес приветствует завоевание колоний. И он по-прежнему совершенно далек от социалистов, которые после своего Марсельского съезда впервые выходят на арену парламентской борьбы, участвуя в выборах 1881 года. Правда, социалистическая партия оказывала влияние лишь на незначительную часть рабочих. Гораздо больше их шло за Клемансо. Экономический кризис начала восьмидесятых годов привел к ухудшению положения рабочих. Французские пролетарии еще не имели сильной политической организации, боевых профсоюзов. Широко распространяется анархизм, опиравшийся на рабочих, связанных с мелкой буржуазией.

В момент, когда окончательно расколотые республиканцы занялись распрями между собой, снова поднимают голову монархисты-бонапартисты и орлеанисты. Словом в сложной политической картине трудно было бы разобраться даже более искушенному человеку, чем молодой Жорес. В конечном итоге он пришел к выводу, что выход заключается в оздоровлении республики путем строгого соблюдения принципов морали, путем разоблачения и изгнания карьеристов, спекулянтов, проходимцев и невежд.

Медленно, но все более властно им овладевает желание заняться политикой. К тому же друзья все чаще советовали ему воспользоваться даром удивительного красноречия на благо республики,

— Вы созданы для политики, — говорил ему старый друг Жюльен. — Признайтесь, что в душе вы стремитесь к ней.

— Я не отрицаю, что время от времени я прислушиваюсь к шуму политических бурь, что, возможно, меня подхватит течение. Но я еще не уверен в этом, я чувствую в себе внутреннее сопротивление. Все говорит мне, что я создан для более спокойной жизни. Будущее мне неясно…

Впрочем, если бы меня назначили секретарем парламентской группы, — внезапно оживляясь, продолжал Жорес, — я не только способствовал бы тому, чтобы наша бедная страна перестала быть посмешищем в мире, но имел бы мужество противопоставить свои убеждения этим политиканам из кафе, заставляющим дрожать наших политических противников.

— Вы будете депутатом!

— Как знать? Может быть, года через четыре… Если бы у меня была возможность оказать своей родине услугу путем устранения некоторых кандидатов, самых пустых и самых раболепных из ярых реакционеров, которых вы хорошо знаете, то сделать это было бы моим долгом. Думаю, что, наверное, я попытаюсь.

Однажды, закончив свою лекцию, Жорес, окруженный группой студентов, шел по коридору факультета. Сильный шум, доносившийся из большой аудитории, привлек его внимание.

— Что там происходит?

— Это бывший депутат империи Эстанселен читает политическую лекцию.

— А ну, пойдем послушаем, — сказал Жорес. Войдя в амфитеатр, он увидел полную аудиторию. Бонапартист громил республику и ее лидеров.

— Некий Жюль Ферри! — кричал он визгливо…

— Я требую слова! — загремел Жорес, охваченный внезапным волнением.

Все обернулись.

— Не мешайте оратору! — раздались крики.

— Я профессор этого факультета и, полагаю, имею право говорить здесь. — громко отвечал Жорес, чувствуя, что теперь отступать поздно.

Сначала слушатели встретила ледяным равнодушием пылкие доводы Жореса в защиту республики и Жюля Ферри. Здесь было много политических единомышленников г-на Эстанселена. Но постепенно Жорес растопил аристократическую аудиторию и закончил свою импровизацию под овацию всего зала. Он впервые столь сильно ощутил опьянение ораторским успехом. Жорес сумел одержать верх над противником, завоевать на свою сторону равнодушную и даже враждебную публику, взволновать ее и увлечь за собой.

— Какой замечательный подъем! — воскликнул ректор Перру. — Это Гамбетта на процессе Бодэна!

Выражение ректора обошло всю Тулузу. Многие предсказывали Жану успешную карьеру политического деятеля. Но Аделаида была встревожена. Его деятельность в университете, блестящая и спокойная, началась так хорошо. Мать опасалась, что политика вовлечет ее сына в опасные волнения и конфликты. Как раз недавно умер Гамбетта при таинственных и слегка скандальных обстоятельствах. Ходили слухи, что его любовница, фанатичная католичка Леони Леон, стреляла в него и ранила в руку. Рана оказалась пустяковой, но через месяц знаменитый оратор скончался от воспаления кишечника.

— Подумай, Жанно, Гамбетта умер, едва прожив сорок лет, — с тревогой говорила она сыну.

Мадам Жорес решила воспользоваться влиянием адмирала Жореса, которого Жан очень уважал. Адмирал, относившийся с симпатией к племяннику, не разделял опасений его матери.

— Дорогая кузина, — говорил он, — дайте ему свободу, он вас не огорчит. Он знает, что делает, и ни я, ни вы не можем ничего изменить. Все естественно и закономерно. Поверьте, Жан идет в политику, как утенок идет в воду.

Впрочем, ведь был еще один способ поставить Жана на стезю спокойной жизни: его надо женить! После печальной истории с Мари-Поль Пра мадам Жорес не переставала думать об устройстве личных дел своего сына, который так непрактичен. Надо срочно подыскать ему невесту.

События развивались в точном соответствии с классическими канонами буржуазных брачных обычаев. Мадам Жорес была знакома с одной торговкой зонтами на улице Тимбал в Альби. А у той была прекрасная знакомая, владелица поместья недалеко от этого города мадам Депла, также заядлая сваха. Обе почтенные дамы пришли к заключению, что для молодого профессора прекрасной партией будет мадемуазель Луиза Буа, дочь богатого торговца сыром. Ее уравновешенный и тихий, спокойный характер, а также ее приданое принесут сыну мадам Жорес недостающую ему респектабельность. А он в ней, несомненно, нуждается. Все говорят, что он станет депутатом. Что касается семейства Буа, то там решили, что зять-депутат, возможно министр, — это совеем неплохо.