И она представила, как лежит на тротуаре, вся в крови… 15-го числа бал не состоится… Будут говорить: «Этот ребенок не мог выбрать более подходящий день для самоубийства…» Как сказала ее мать: «Я сама хочу жить, сама…» Возможно, именно от этого ей было еще больнее, чем от всего остального… Никогда раньше Антуанетта не замечала в материнских глазах ледяную злобу соперницы…
«Мерзкие эгоисты, это я хочу жить, я, я, я же молода… Они лишают меня моей доли счастья на этой земле… О! Если бы чудом попасть на этот бал и быть самой красивой, самой ослепительной, повергнуть всех мужчин к своим ногам!»
Она шептала:
— Вы ее знаете? Это мадемуазель Кампф. Она не отличается, так сказать, классической красотой, но обладает невероятным шармом… А какое изящество… Она затмевает всех остальных, не так ли? Что до ее матери, то рядом с дочерью она выглядит просто кухаркой…
Она опустила голову на мокрую от слез подушку и закрыла глаза; ее усталые члены ощутили прилив какого-то слабого, вялого сладострастия. Сквозь рубашку она нежно и почтительно коснулась своего тела… Прекрасного тела, готового к любви… Она прошептала:
— Пятнадцать лет… Ах, Ромео, ведь это же возраст Джульетты…
Когда ей исполнится пятнадцать лет, мир приобретет иной аромат…
IV
На следующий день госпожа Кампф ни словом не обмолвилась о вчерашней сцене, но в продолжение всего завтрака старалась дать дочери понять, что она не в духе, постоянно делая Антуанетте отрывистые замечания, — это ей особенно хорошо удавалось, когда она была в плохом настроении.
— О чем это ты мечтаешь, разинув рот? Закрой рот и дыши носом. Как приятно родителям видеть, что их дочь вечно витает в облаках!.. Осторожно, как ты ешь? Ты что-то пролила на скатерть, я уверена… В твоем возрасте ты все еще не умеешь есть как все нормальные люди? И нечего хлюпать носом, очень тебя прошу, доченька… Тебе нужно научиться выслушивать замечания, не корча такие рожи… Не желаешь отвечать? Ты язык проглотила? Ну вот, теперь слезы, — продолжала она, вставая и бросая салфетку на стол. — Лучше я уйду, чем видеть перед собой лицо этой дурочки.
Она вышла, оглушительно хлопнув дверью. Антуанетта с гувернанткой остались вдвоем перед ее опрокинутым прибором.
— Доешьте десерт, Антуанетта, — прошептала мисс. — Вы опоздаете на урок немецкого.
Антуанетта дрожащей рукой поднесла ко рту четвертинку апельсина, который она только что очистила. Она изо всех сил старалась есть медленно, спокойно, чтобы лакей, застывший за ее стулом, понял, что она презирает «эту женщину» и равнодушна к ее крикам; но слезы сами собой катились из-под распухших век и падали на платье, как блестящий бисер.
Немного погодя госпожа Кампф вошла в классную комнату, держа в руке приготовленный пакет с приглашениями.
— Ты после полдника идешь на урок музыки, Антуанетта? Передашь Изабель ее конверт, а остальное вы отнесете на почту, мисс.
— Yes,миссис Кампф.
На почте было много народу. Мисс Бетти взглянула на часы:
— Ах… У нас нет времени, мы опоздаем, лучше я зайду на почту во время вашего урока, моя милочка, — проговорила она, отводя глаза. Ее щеки казались еще более румяными, чем обычно. — Вам… вам ведь все равно, не так ли, моя дорогая?
— Да, — пробормотала Антуанетта.
Больше она ничего не сказала, но когда мисс Бетти, советуя ей поторопиться, оставила ее перед домом, где жила мадемуазель Изабель, Антуанетта выждала несколько минут, скрывшись в проеме ворот и наблюдая. Гувернантка подбежала к стоявшему на углу такси. Машина проехала рядом с Антуанеттой, которая, привстав на цыпочки от любопытства, боязливо заглянула внутрь. Но ничего не увидела. Какое-то время она стояла неподвижно, провожая взглядом удалявшуюся машину.
«Я уверена, что у нее есть любовник… Сейчас они наверняка целуются, как в романах… Может, он говорит ей: „Я тебя люблю…“ А она? Неужели она… его любовница?» — думала Антуанетта, испытывая смущение и глубокое отвращение: мисс свободна, может остаться наедине с мужчиной… Как она счастлива… Они, разумеется, поедут в Булонский лес. «Хорошо бы, если бы мама их увидела… Ах! Вот было бы здорово! — бормотала девочка, сжимая кулаки. — Но нет, влюбленным сопутствует удача… Они счастливы, они вместе, они целуются… Весь свет полон влюбленных мужчин и женщин… Почему же мне не везет?»
С ненавистью взглянув на свой болтающийся на локте ранец, она вздохнула, медленно повернулась и пересекла двор. Она все-таки опоздала. Мадемуазель Изабель сказала: «Тебя так и не научили, Антуанетта, что пунктуальность — это первейшая обязанность хорошо воспитанного ребенка по отношению к его учителям?»
«Какая она тупая, старая, страшная…» — думала Антуанетта в отчаянии.
А вслух она подробно объяснила:
— Добрый день, мадемуазель, меня мама задержала. Я не виновата. Она просила передать вам это…
Протягивая конверт, она добавила в порыве вдохновения:
— И она просила, чтобы вы меня отпустили на пять минут раньше обычного…
Таким образом, она сможет увидеть мисс с ее приятелем.
Но мадемуазель Изабель не слушала. Она читала приглашение госпожи Кампф.
Антуанетта заметила, как внезапно покраснели ее сухие землистые щеки.
— Что? Бал? Твоя мама дает бал?
Она снова и снова вертела открытку в руках, затем украдкой провела ею по тыльной стороне руки. Выгравировано приглашение или просто напечатано? Разница составляет по крайней мере сорок франков… Она сразу же ощутила гравировку… С досадой пожала плечами. Эти Кампфы всегда отличались безумным тщеславием и расточительностью… В свое время, когда Розина работала в Парижском банке (и это было не так уж давно, ей-богу!), она тратила весь свой месячный оклад на туалеты… Носила шелковое белье… Каждую неделю новые перчатки… Но она, видимо, посещала дома свиданий… Только таким особам и везет… А другим…
С горечью она прошептала:
— Твоей матери всегда везло…
«Она в бешенстве», — решила Антуанетта. И с лукавой гримасой спросила:
— Так вы точно придете, да?
— Скажу лишь, что я сделаю для этого все возможное, потому что мне действительно хочется увидеть твою маму, — ответила мадемуазель Изабель. — Но, с другой стороны, я еще не знаю, смогу ли я… Мои друзья, родители одного ученика — Гросы (Аристид Грос — бывший директор компании, твой отец наверняка о нем слышал), я их знаю много лет — пригласили меня в театр, и я им обещала, понимаешь?.. Но я постараюсь это уладить, — заключила она без дальнейших уточнений. — В любом случае, скажи маме, что я с огромным удовольствием проведу у нее вечер…
— Хорошо, мадемуазель.
— Ну а теперь за работу. Давай, садись…
Медленно Антуанетта придвинула к пианино табурет. Его плюшевое сиденье настолько врезалось ей в память, что она и с закрытыми глазами видела все его пятна и дырки… Она начала с гамм. С угрюмым видом она не отрывала глаз от желтой вазы на камине, покрытой пылью… Никогда в ней не стоял ни один цветочек… А эти отвратительные, украшенные ракушками коробочки на этажерке?.. Как все это некрасиво, убого и тоскливо, как и вся эта темная квартирка, куда ее отправляли уже много лет подряд!..
Пока мадемуазель расставляла партитуры, Антуанетта украдкой повернулась к окну… (В Булонском лесу, должно быть, так чудесно сейчас, в сумерках, среди голых хрупких зимних деревьев под жемчужно-белым небом…) Три раза в неделю, каждую неделю, уже шесть лет… Неужели это будет длиться до самой ее смерти?
— Антуанетта, Антуанетта, как ты держишь руки? Еще раз сыграй, прошу тебя… А много будет народу у твоей мамы?
— Кажется, мама пригласила человек двести.
— Вот как! Она полагает, что у нее достаточно места? Она не думает, что будет жарко, что будет слишком тесно? Играй громче, Антуанетта, энергичнее. У тебя левая рука совсем вялая, милочка… Эту гамму приготовишь к следующему уроку, и еще упражнение № 18 из третьей тетради Черного…
Гаммы, упражнения… На протяжении многих месяцев: «Смерть Осе» [15], «Песни без слов» Мендельсона, баркарола из «Сказок Гофмана»… И под ее негибкими, неумелыми пальцами все это сливалось в бесформенную, оглушительную какофонию…
15
«Смерть Осе» — отрывок из сюиты Эдварда Грига «Пер Гюнт» (1876).