Даниэлем вдруг овладело нестерпимое, мучительное любопытство.

— Вардес, он какой? Старый? Больной?

— Старый? Смотря что мсье Даниэль понимает под старостью. Ему лет пятьдесят, не больше. Больной? Нельзя сказать, что Вардес совсем больной.

— У него бывали минуты просветления?

На сумрачном лице Ангела промелькнула улыбка. Даниэля удивила неуместная насмешливость.

— Бывали, — прозвучал бесстрастный ответ.

— А вы знали Вардеса до болезни?

Ангел вздохнул, словно подавил смешок.

— Я много кого знал, мсье Даниэль. Знал тех, кто теперь богат, знаменит и может из милости подать кусок хлеба, а когда-то приходил ко мне и клянчил: «Ангел! Помоги! Спаси меня! Ангел! Кроме тебя некому…» И Бог весть где бы они сейчас были без моего скудного кошелька. Я видел господина Вардеса, когда все целовали ему руки, почитали королем, видел и здесь, когда его сторожили как дикого зверя, когда все его оставили. Он повторял: «Ангел, ведь я не сумасшедший! Вы знаете это, правда?» Знал и его жен, вторая далеко пошла с тех пор, о которых я вам говорил… Бой-баба, по-другому не скажешь. Я знал и первую мадам Вардес. Тогда поговаривали — прошу прощения, мсье Даниэль, но вы мужчина, вы поймете, — не только поговаривали, клялись, что она близка с отцом мсье Даниэля, но никто не осуждал ее, муж ведь ее бросил.

Даниэлю показалось, что кровь застыла в жилах, потом прихлынула с неистовой силой, и сердце заколотилось.

Он еле выговорил шепотом:

— Я глубоко почитаю мадам Вардес и прошу вас, Ангел, не говорить о ней в таком тоне.

И в ту же секунду с ужасом подумал, что целую неделю каждый день вручал Ангелу письмо с просьбой отправить утренней почтой мадам Вардес.

Ангел смиренно пробормотал:

— Сожалею, если оскорбил…

Наклонился и поправил кочергой дрова в камине. Наклоняться ему было тяжело, он запыхался, подсовывая тонкие прутики под толстые поленья. Между черными волосами и воротником рубашки виднелась шея — темная, красноватая, почти бурая.

Ангел с трудом выпрямился и пошел закрывать фрамугу окна, выходившего в парк. Он ходил бесшумно, легкой пружинистой походкой, неожиданной для такого крупного человека, вот только его башмаки при каждом шаге поскрипывали. Он приблизился к Даниэлю, сидевшему в кресле, и взглянул на полупустую чашку с чаем.

— Унесите, — попросил Даниэль.

Ангел вышел с подносом. Даниэль остался один.

В следующие дни Даниэль старательно избегал Ангела. Из головы у него не шли слова управляющего. «Гнусная клевета», — думал Даниэль. Что могло быть общего между человеком вроде его отца и Сильви Вардес? Даже помыслить нельзя об их дружбе. Или как выразился Ангел? Близости?.. Даниэль чувствовал почти физическое отвращение, до дрожи, до зубовного скрежета, стоило ему остаться одному.

Он понял, что наедине с собой сойдет с ума. Разыскал друзей, живших в Каннах, каждое утро уезжал из «Каравеллы» и возвращался поздно ночью. Иногда он замечал Ангела на темной террасе. Казалось, тот ждал возвращения молодого человека. На секунду управляющий появлялся в дверях, тихо отдавал распоряжение слуге, который встречал Даниэля, затем исчезал.

Каникулы подходили к концу. В первое воскресенье после Пасхи Даниэлю пора было возвращаться.

Субботний день Даниэль провел в Каннах. В первый раз в жизни немного выпил, а потом сыграл в рулетку. Возвращался домой поздно, чувствовал себя разбитым и вместе с тем был страшно возбужден. Лег в постель, но заснуть не мог, мучила лихорадка. Он лежал, вытянувшись, заложив руки за голову, в темноте. Неужели возможно, чтобы его отец и Сильви?.. А история с заточением Вардеса?.. Со слов Ангела он догадался: тут что-то нечисто, сумасшедший ли он?

Даниэль попытался справиться с отчаянием.

«Меня это не касается, — уговаривал он себя. — У меня будут собственные страсти, грехи, своя жизнь. Какое мне дело до отца! Хотя нет сомнения, что все это низкие кухонные сплетни, грязь. Отец — урод, старик. Вдобавок, бессовестный циник. Сильви — святая, она не могла снизойти до него. Что же касается Вардеса… Надо разобраться, каковы мои подозрения? В чем конкретно я подозреваю отца? В том, что он насильственно запер Вардеса с согласия Элинор Вардес?..»

Да, такое вполне возможно. Элинор Вардес, по мнению Даниэля, была способна на все. Сейчас она в большой дружбе с его родителями. Часто обедает у них, приглашает их к себе. Они ходят куда-то вместе.

Даниэль встал с постели, уселся на подоконник, надеясь, что свежий ночной ветерок остудит лихорадочный жар.

Он размышлял о ненависти Ангела к Дарио. Наверное, управляющий имел в виду отца, сказав: «Знал тех, кто теперь богат, знаменит и может из милости подать кусок хлеба, а когда-то приходил ко мне и клянчил: “Ангел! Помоги! Спаси меня, Ангел! Кроме тебя некому…”». Неужели отец был так… низок? И почему он теперь не видится с Сильви?

Подозрения, догадки терзали Даниэля.

В горле пересохло. Всю воду из графина, стоявшего на тумбочке у изголовья, он выпил. Вода была пресной и теплой. Хорошо бы немного перье с газом, она бы ему очень помогла! Взглянул на часы: два часа ночи. Слуги спали во флигеле, на другом конце двора. Если бы он позвонил, то пришел бы Ангел. Управляющий жил внизу, возле кухни. В доме сейчас не было никого, кроме Даниэля и Ангела. Ангел как-то сказал ему:

— Если мсье Даниэлю станет ночью не по себе, пусть он не стесняется, позовет меня. По ночам у меня бессонница.

«Я позову, и он придет, попрошу бутылку минеральной воды с газом, — подумал Даниэль. — Вода в холодильнике. Кухню, должно быть, запирают на ночь. Ключа у меня нет. И еще, возможно… Я задам ему вопрос… Один-единственный. Хотя он мне не ответит. Испугается, что его лишат места. Сам говорил, что с ним «случилось несчастье». У него свои основания лгать и покрывать отца. Да, конечно… но дело не в корысти… В Ангеле кипит обида и ненависть. Я его раскусил, понял, что он за человек, я ведь уже не ребенок. Он безнадежно завидует отцу из-за его богатства и удачливости. Пусть он не скажет мне правды, я все равно догадаюсь по его косым взглядам, уклончивым намекам, приглушенным вздохам».

Какую правду он хотел знать? Прошлую о Сильви, нынешнюю о Вардесе…

Даниэль позвонил. Подождал.

Ждал долго. Никто не появлялся. Даниэль позвонил громче. Потом вышел из комнаты. На террасе было темно, на лестнице никого. Он позвонил еще раз, потом еще и еще. Внизу проснулись собаки и бросились к закрытой двери, рвались к нему, скреблись. Ангела не было. Даниэль перегнулся через перила, заглянул втемную прихожую и позвал:

— Ангел! Пойдите сюда! Поднимитесь! Где вы? Мне плохо! Мне нужна ваша помощь!

Никого. Даниэль бегом миновал прихожую и открыл дверь, что вела на кухню, в кладовые и в комнату Ангела. На кухне горел свет. Даниэль вошел туда. Ангел крепко спал, сидя за столом, положив голову на скрещенные руки, рядом стояла пустая бутылка из-под коньяка.

— Мертвецки пьян. Понятно, почему он не спит по ночам. «У меня бессонница, мсье Даниэль»…

У него вырвался нервный смешок. Он и сам был нетрезв, выпитое виски огнем жгло внутри. Он взял Ангела за плечо и потряс. Ангел поднял голову и с такой силой отпрянул, что Даниэль с трудом удержал его. Не подхвати он Ангела, толстяк управляющий рухнул бы на пол. Даниэль громко крикнул в самое ухо старику:

— Ангел! Ангел! Это я, мсье Даниэль, не бойтесь!

Тот медленно разлепил веки. Посмотрел на бледное растерянное лицо Даниэля и сказал тихо, но очень отчетливо:

— Я знал, что вы придете, мой мальчик.

И снова у Даниэля вырвался нервный смешок. Он с удивлением услышал его — хриплый, неприятно отдающийся в ушах. Потом подумал: «Чудно слышать от Ангела «мой мальчик». Все это смешно и дико».

— У вас не осталось капли коньяку. Ангел? — спросил он.

— Хотите выпить?

— Почему бы и нет, голубчик.

— Вы ведь ноги готовы об меня вытирать, — заговорил внезапно Ангел, сдвинув брови, налившись краснотой, — вы ведь тоже меня презираете, разве нет? Но почему, Господи Боже мой, почему? Всю жизнь вытирали об меня ноги. Люди подавали мне два пальца, когда я был метрдотелем, здоровались кивком… вот так — как дела, мол, Ангел? — а сами ничуть не лучше меня. Я делал свое дело, и все. А они меня презирали. И ваш отец тоже! Я тут сторожил этого! И что же, думаете, мне пожимали руку? Предлагали сесть? Ничего подобного. Мы спешили, видите ли! Всегда спешили. А куда, спрашивается? Занимать деньги? Бабешек уламывать? Скверные делишки обделывать, заперши человека на три замка, хотя он нормальнее нас с вами?..