«O.U. den I, VII,41

Kameraden. Wir Haben langere Zeit mit der Familie Epstein zusammengebelt und Sie als eine sehr anstandige und zuvorkom- mende Familie Kennengelernt, Wir bitten Euch daher, sie damitspechend zu behandeln. Heil Hitler!

Hammberger, Feldw. 23599 A» [27]Я по-прежнему не знаю, где находится моя жена. Дети здоровы, я держусь.

Спасибо за все, дорогой друг. Может быть, имеет смысл известить обо всем этом графа де Шамбрена [28]и Морана. Всегда ваш, Мишель.

27 июля 1942? Мишелю Эпштейну

Есть ли в произведениях вашей жены — романах, новеллах, статьях, — кроме эпизода в «Вине одиночества», другие эпизоды, сцены, рассуждения, которые могли бы быть истолкованы как прямо антисоветские?

27 июля 1942

Мишель Эпштейн — Андре Сабатье

Сегодня утром я получил Ваше субботнее письмо. Тысяча благодарностей за Ваши усилия. Я знаю, что Вы делаете и будете делать все возможное, чтобы мне помочь. Я набрался терпения и мужества. Лишь бы у жены хватило физических сил перенести этот удар! Тяжелее всего, что она бесконечно волнуется из-за детей и меня, а я ничего не могу ей сообщить, поскольку не знаю, где она находится.

Я приложил письмо, которое необходимо передать германскому послу, и КАК МОЖНО СКОРЕЕ. Если бы Вы могли найти человека, который лично увиделся бы с послом и передал письмо (возможно, граф де Шамбрен, который, я думаю, небезучастен к судьбе мой жены), это было бы замечательно. Но если Вы не видите никого, кто бы мог это сделать СРОЧНО, будьте так любезны и передайте его в посольство или опустите в почтовый ящик. Заранее благодарю Вас. Разумеется, если мое письмо противоречит уже предпринятым шагам, разорвите его. Если нет, я бы очень хотел, чтобы оно дошло до адресата.

Опасаюсь той же меры и для самого себя. Не могли бы Вы отправить м-ль Дюмон аванс в счет ежемесячных выплат 43 года? Это оградило бы нас от материальных забот. Боюсь за детей.

27 июля 1942

Мишель Эпштейн — послу Германии Отто Абецу

Я знаю, что обратиться к Вам напрямую с моей стороны большая дерзость. Но я делаю этот шаг, потому что верю, что Вы единственный, кто может спасти мою жену, Вы — моя последняя надежда.

Позвольте Вам сообщить следующее: прежде чем покинуть Исси, немецкие солдаты, которые прожили там несколько месяцев, оставили в благодарность за все, что мы делали ради их благополучия, письмо, вот его содержание:

«O.U/ den I, VII, 41

Kameraden. Wir Haben langere Zeit mit der Familie Epstein zusammengebelt und Sie als eine sehr anstandige und zuvorkom- mende Familie Kennengelernt, Wir bitten Euch daher, sie damitspechend zu behandeln. Heil Hitler!

Hammberger, Feldw. 23599 А» В понедельник 13 июля арестовали мою жену. Ее отправили в концентрационный лагерь в Питивье (Луаре), а оттуда дальше, но куда, я не знаю. Мне объяснили, что арест произведен согласно данным оккупационными властями общим инструкциям относительно евреев.

Моя жена, мадам М. Эпштейн, известная романистка И. Немировски. Ее книги переведены во многих странах, и две из них — «Бал» и «Давид Гольдер» — в Германии. Моя жена родилась в Киеве (Россия) 11 февраля 1903. Ее отец был крупным банкиром. Мой отец занимал пост президента центрального комитета коммерческих банков России и был также уполномоченным управляющим банка Азов-Дон. Наши семьи потеряли в России значительные состояния; большевики арестовали моего отца и посадили в Петропавловскую крепость в Петербурге. С большими трудностями нам удалось бежать из России в 1919 году, убежищем нам стала Франция, откуда мы с тех пор не уезжали. Все рассказанное свидетельствует, что иных чувств к большевистскому режиму, кроме ненависти, мы не можем испытывать.

Во Франции ни один член нашей семьи никогда не занимался политикой. Я работал уполномоченным банка, моя жена стала известной писательницей. Ни в одной из ее книг (эти книги не были запрещены оккупационными властями) Вы не найдете ни слова против Германии, и, хотя моя жена по происхождению еврейка, к евреям она относится без малейшего сочувствия. Мои предки и предки моей жены придерживались иудаизма, ее и мои родители не принадлежали ни к какой конфессии, что касается нас, то мы — католики, точно так же, как и наши дети, они родились в Париже и являются французами.

Я позволю себе подчеркнуть, что моя жена всегда была в стороне от любых политических группировок и не получала никаких поощрений ни от правых, ни от левых. Газета «Гренгуар», в которой она сотрудничала в качестве романистки, никогда не пользовался спросом ни у евреев, ни у коммунистов.

На протяжении многих лет моя жена страдает хронической астмой (ее врач, профессор Валери-Радо, может это подтвердить), и пребывание в концентрационном лагере может оказаться для нее смертельным.

Я знаю, г-н посол, что Вы один из самых видных людей в правительстве Вашей страны. Я убежден, что Вы — человек справедливый. И мне кажется нелогичным и несправедливым, что немцы арестовывают женщину, которая хоть и является по рождению еврейкой, но не испытывает ни малейшей симпатии ни к иудаизму, ни к большевистскому режиму, что подтверждают все ее книги.

28 июля 1942

Андре Сабатье — графу де Шабрену

Я только что получил письмо от мужа писательницы, написавшей «Давида Гольдера», копию этого письма я позволю себе отправить Вам. Оно содержит уточнения, которые кажутся мне существенными. Будем надеяться, что они помогут Вам добиться положительного решения. Я заранее благодарю Вас за все, что Вы стараетесь сделать для нашего общего друга.

28 июля 1942

Андре Сабатье — мадам Поль Моран

Я написал вчера г-ну Эпштейну в том духе, в каком мы условились, сочтя, что лучше послать письмо, чем телеграмму. Утром я обнаружил среди своей почты еще одно письмо. Оно содержит интересные уточнения.

28 июля 1942

Мишель Эпштейн — Андре Сабатье

Надеюсь, Вы получили мое вчерашнее письмо, и письмо, адресованное послу, было вручено ему или Шамбреном, или кем-то еще, а возможно, и Вами лично. Заранее спасибо.

Отвечаю на Вашу вчерашнюю просьбу: кажется, в «Давиде Гольдере» глава, где Давид договаривается с большевиками о закрытии нефтяной скважины, не слишком добра к большевикам. Но у меня нет «Д. Гольдера», может, заглянете? В «Лестнице Леванта» — она была опубликована в «Гренгуаре», рукопись лежит у вас — больше жестокости к герою, врачу-шарлатану, по происхождению левантинцу, и я не знаю, подчеркнула ли моя жена, что речь идет о еврее. Думаю, что да.

В «Жизни Чехова» в главе XXV следующая фраза: «Палата № 6» немало поспособствовала известности Чехова в России; благодаря ей в СССР сочли Чехова своим и заявили, что будь он жив, то стал бы марксистом. Посмертная слава чревата сюрпризами…» К несчастью, ничего другого я не вижу, а это так мало.

Неужели нет средства узнать через французские власти, находится ли по-прежнему моя жена в лагере Питивье или нет? Прошло уже десять дней, как я послал телеграмму с оплаченным ответом коменданту этого лагеря, и от него ничего. Всего-навсего знать, где она, — может ли быть это запрещено? Меня известили, что мой брат Поль в Дранси. Почему мне запрещено знать, где моя жена? Впрочем…

До свидания, дорогой друг. Не знаю почему, но я верю в свое письмо послу. Мишель.

29 июля 1942

Андре Сабатье — мадам Поль Моран

Вот письмо, о котором я говорил Вам по телефону. Думаю, что Вы лучше всех информированы, стоит ли дать этому письму ход, какой предполагает для него автор. О содержании его не мне судить, что касается остального, то не все фразы мне кажутся удачными.

29 июля 1942

Мавлик [29]— Мишелю Эпштейну

Дорогой мой! Надеюсь, ты получил мои письма, но вместе с тем опасаюсь, что они потерялись, потому что я писала на адрес Жюли, а тетушка плохо разобрала ее фамилию по телефону. Дорогой мой, еще раз умоляю тебя держаться стойко ради Ирен, ради детей, ради всех. Мы не имеем права терять мужества, мы же верующие. Я сходила с ума от отчаяния, но потом взяла себя в руки; каждый день я обхожу тех, кто находится в том же положении, что и мы, и узнаю новости. Жермен [30]вернулась позавчера и должна отправиться в Питивье, как только у нее будет все, что для этого нужно. Скорее всего, Сам в Бонда-Роланд, рядом с Питивье, она намерена любой ценой передать ему и Ирен от нас весточку. Пока вести доходят только от Ани, она в Дранси и просит прислать белье и книги. Из Дранси приходит много писем, люди пишут, что с ними хорошо обходятся и они нормально питаются. Дорогой мой, умоляю, не теряй мужества! Деньги могут прийти с опозданием из-за плохо понятого имени. Я приеду завтра и повидаю Жозефину. [31]Жермен виделась с господином, у которого в Питивье горничная. Мне непременно нужно повидать Жермен перед отъездом. Она получила от Сама словечко, но писал он еще из Дранси. Я напишу тебе, когда она поедет, но хотела бы получить и от тебя хоть записочку, мой родной. Я держусь на ногах, сама не зная как, и, как всегда, надеюсь. Целую тебя и малышек с нескончаемой нежностью.