AnnotationИз сборника "Тысяча и одна тусовая телега". Системный и околосистемный фольклор первой половины 90-х гг. XX в. н.э. Собрание, литературная обработка и комментарии Степана М. Печкина
Из сборника
"Тысяча и одна тусовая телега"
Системный и околосистемный фольклор первой половины 90-х гг. XX в. н.э.
Степана М. Печкина
Из главы 1
"Сказки"
Из главы 2
"Философские притчи"
Из главы 3
"Легенды и мифы. Легендарные и мифические личности"
->
Из главы IV
"Басни"
Из главы V
"Телеги о Торче"
Из главы VI
"Феньки и Телеги по Жизни"
Источник: http://pechkin.rinet.ru/x/smp/prose/hipanecdotes.htm
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
Из сборника
"Тысяча и одна тусовая телега"
Системный и околосистемный фольклор первой половины 90-х гг. XX в. н.э.
Собрание, литературная обработка и комментарии
Степана М. Печкина
Дорогому, бесконечно милому и любимому, а также гнусному, бесконечно мерзкому и ненавистному Брайну в день двадцатилетия.
Из главы 1
"Сказки"
1. Сказка о царе Опиане, Иване-наркомане и Змее Героиныче
В некотором царстве, некотором государстве правил некогда некий такой царь Опиан с царицей своей Морфиной Маков Цвет. И была у них единственная дочка – принцесса Кайюшка по прозванию Любовь Плановая. И любили они ее, ясный пень, и берегли пуще глаза. Однако ж вот раз гулямши она по саду, цветочки-травки собирамши, как вдруг откуда ни возьмись налетел-наехал злостный Змей Героиныч, прихватил-повинтил принцессу, да и к себе на хаус скипел.
Опечалился царь Опиан круто:
– Ах ты, чудище злостремное! Не в лом же тебе мое царство клевое доставать! Чтоб ты умер смертью лютой за день до последнего мента; да чтоб могила твоя поросла дикими приками, да чтоб они расцветали все в полнолуние, да чтоб на ней Нупогодяй с Миксом хором "Битлз" пели!..
Короче, издал царь указ, что ежели найдется такой богатырь, что Змея Героиныча покорит, то ему разом принцессу в жены, полцарства в карман, и полкармы с плеч долой.
Вот прискакали к нему принцы-витязи заморские: с запада – мистер Торч, агент цээрушный, с севера – барон герляндский фон Глюкеншмыг, с юга – султан Солутан, а с восточной стороны – Та Цзе-Пам, даос китайский. Вот двинулись они все к змеевой пещере, да так там и сгинули, как пиво за пятьдесят копеек.
Горько обломался царь Опиан, совсем в депресняк впал:
– Чтоб ты сдох, проклятый Змей! Чтоб ты колесом подавился, чтоб вчерняк удолбился! Чтоб пещера твоя Княжновским лагерем накрылась! Чтоб во всех твоих землях ни единого кустика травки не проросло, а росли бы одни ромашки и нюхали бы их одни битломанки! Почто ж мне ломота такая!?..
Однако ж, как у Ницше сказано, всяк да не приколется к облому своему. И пошли гонцы царские к Бабе-Яге, что олдовей самого БеГе. И говорит она им:
– И-и, светики, знаю, как замороке вашей помочь. Идите вы все прямо, прямо, в пятницу налево, и дойдете до Сайгона. Там вычислите Ивана-Наркомана, а уж он придумает, что делать.
Раскумарили гонцы Бабу-Ягу, дала она им машину-самоход. Треснулись они, открывают глаза – глядь, уж они в Сайгоне кофе пьют, а тут же и Иван-Наркоман на подоконничке отрывается. Поимели они его, как был, не жравшего, и мигом к царю Опиану обратно. Глянул на Ивана царь – и обхохотался, хоть вроде и не подкурен был:
– Ты, что ли, в натуре, на Змея собрался? Когда тебя колесом придавить, да сквозь штакет протянуть?!
– Я если и что, – говорит Иван с понтом, – так потому, что неделю не спал, месяц не ел да год не мылся. А насчет змеев ваших – это мы еще приколемся.
И пошел Иван-Наркоман к пещере Змея Героиныча. Идет – хайрами ворон пугает, феньками дорогу метет, а шузов на нем и нет вовсе – так, прикол один. Вот, пришел, видит: сидит на горючем камне в падмасане Змеище-Героинище, одной головой кин-кримсоны всякие распевает, а другими двумя развлекается – сам себе паровозы пускает. Увидел Ивана, и говорит:
– А это что за глюк такой к нам пожаловал? С каких краев будешь, молодец, какого роду-семени, какой тусовки-племени?
Говорит ему Иван:
– Я – Иван-Наркоман, олдовый хиппан, родом с Петрограду, с Эльфовского Саду, на вписке зачат, на трассе рожден, в Сайгоне выращен, в Гастрите выкормлен, я от ментов ушел, я от урлов ушел, я от нациков ушел, а уж тебя-то, змеюка бесхайрая, прихватчик левый, глюковина непрошенная, ежели принцессы не отдашь, кильну в момент к Катриновской бабушке!
– Ты, молодец добрый, прихваты эти брось. – змей говорит. – Попусту не наезжай, крыши не двигай. Ты, может, и интеллигент, да и мы не лыком шиты. Нешто, приколемся-ка мы на косяках биться?
– А прик ли нам? Давай!
И стали они на косяках биться. День бьются, ночь бьются – только дым стобом. Наконец, упыхалась голова у Змея Героиныча. Говорит он:
– Эвона! Неслабо ты, Иван, по теме приколот. Перекумарил ты меня!
А Иван-Наркоман так только повеселел с виду.
– А, – говорит, – урел трехголовый, вот обломись тебе в первый раз!
– Нешто, – змей говорит, – давай колесы катать?
Стали они колесы катать. День катают, ночь катают – только пласты горой. Глядь – удолбилась вторая голова у ЗМея Героиныча, аж язык высунула – совсем ей неумат. А Иван так только посвежел с лица.
– Ништяк, – говорит. – Тут тебе и второй обломись!
– Не кажи гоп, Ваня! – Змей говорит. – Давай-ка теперь на машинах сражаться!
– Ну, давай. – говорит Иван. – Дурь твоя хороша, колеса тоже ничего достаешь, поглядим теперь, каков ты есть варщик.
И стали сражаться. А первый день сражаются – показалась им земля с колесо фенное. Второй день сражаются – показалась им земля с конопельное зернышко. Третий день сражаются – с маковое зернышко земля стала, во как улетели. И вот, долго ли, коротко ли бились – вконец Змей Героиныч оприходовался. А Иван-Наркоман цветет в полный рост. И взбормотал ему Змей слабым голосом:
– Иван!.. Уморил ты меня, вчерняк задолбил… За то вот тебе ключи от всех палат, куда хошь, ходи, чего хошь, бери, тоько последней маленькой дверцы не открывай, не надо…
И с этими словами кризанулся Змей Героиныч. Сказал Иван:
– Вот тебе и в третий раз обломись. Будет впредь наука, кайфолом дурной. А мне на халяву и уксус – портвейн.
И пошел Иван в пещеру. Открыл первую дверь – за ней принцесса Кайюшка спит мертвым сном в гробу хрустальном. Наклонился тут Иван над ней, да как запел "Лет ит би" – гроб разбился, принцесса ожила… Долго ли, коротко ли, открыл Иван вторую палату. Там все принцы-витязи заморские обдолбанные валяются. Разбудил их Иван той же методой. Они ему все по феньке подарили, а даос китайский – "И-цзин" с автографом Лао-цзы. Открыл Иван третью палату – а там у Змея изба-торчальня оборудована. Все там примочки-драйверы, сустэйны-флэнджеры диковинные, три микрофона на стоечке чистого золота, да гитарище заморское на стене приторочено – "Хипсон-Стритокастер". Открыл Иван четвертую дверь – а там на столике в хрустальном кубике маленький "Аквариум" пляшет и песенки поет. Прикололся Иван к штуковине хитрой; однако, в пятую палату ломанулся. А там чего только нет! Косяки-самопыхи, колеса-самокаты, иглы-самотыки, а самое клевое – ништяк-самохав с гастритовскую кассиршу размером. Но только стал Иван ко всему этому прикалываться, как напали вдруг на него ломы-самокрюки. И не пошел он в шестую палату. А на двери у нее было написано: "Выход в Астрал, познание самоя себя, вечный кайф и круть немерянная". И вот, подошел Иван к седьмой маленькой железной дверце. Думает – куда столько-то добра денется? Успею еще туда заглянуть. Ан только ключик в дверцу всунул, как тот сам как повернется, да дверь как откроется, да как выскочит оттуда мент-кладенец – И ВСЕХ ПОВИНТИЛ!