— Да, и он решил на весь этот женский пол забить. Что грустно. Для всех нас. В противном случае он бы остался при прежней своей фигуре, а мы были бы избавлены от его разговоров о салатах из рисовой лебеды и пшеничной крупе на пару.

— Ты иди, я скоро приду, — сказал Джо, когда они подъехали к двадцатому участку. Он прошелся по тротуару и набрал номер Анны: — Милая, я очень виноват. Я не смогу…

— Я уже поняла, — перебила его она. — Я была в школе и теперь вернулась домой.

— Я тут на убийстве. Застрял всерьез, милая. Что было в школе?

— Да ничего особенного. Директорша там была, и начала она…

Тут Джо увидел Блазкова и Калена — они вылезли из машины и пошли в участок.

— Милая, извини. Я сейчас не могу входить во все подробности… Короче, в школе все нормально прошло?

— Это как сказать… — Голос ее звучал немного напряженно.

— Мне надо бежать. Позвоню, когда вернусь к себе, о'кей? Я, наверное, буду поздно. Я тебя люблю.

— И я тебя, — устало произнесла она.

Джо поднялся на второй этаж. Там находилась куча народу, все пили кофе.

— Итак, что мы имеем? — спросил он.

— Убийство. Глухарь. Никаких свидетелей. Мешок дерьма, — ответил Блазков.

— Результаты видеонаблюдения получили?

— Пока нет, — сказал Мартинес.

— И с той стороны улицы тоже?

— Угу.

— Не все жители были дома, — продолжал докладывать Блазков. — Посмотрим, что еще прорежется, но соседи с обеих сторон улицы ничего не слышали, а швейцар ни хрена не видел.

— Что насчет его жены?

— Она у матери вместе с ребенком, — сказал Мартинес. — В полном раздрае. Пыталась взять себя в руки, только у нее ни фига не вышло. Я вытащил из этой дамы все, что смог, но вряд ли это нам чем-то поможет. Она не имеет понятия, что могло случиться и почему. Они с мужем не слишком много вращались в обществе, по большей части сидели вместе дома.

— О'кей, Ренчер, проверь распечатки телефонных разговоров Лоури, — распорядился Джо. — Кален, проверь номера машин, что стояли на улице. Завтра получим результаты вскрытия. Когда будем знать время смерти, начнем снова прочесывать дом. — Он повернулся к Блазкову: — Ты что-нибудь получил от БУР и от МУА?

Любой человек, арестованный в штате Нью-Йорк, автоматически получает идентификационный номер, тут же попадающий в картотеку Бюро уголовных расследований. Если за Лоури числилось что-то криминальное, один звонок в БУР давал возможность получить все подробности его деяния плюс фото. Проверка по картотеке межштатовского уголовного архива позволяла выяснить, не совершал ли он преступлений в других штатах.

— Ни фига не получил, — сказал Блазков. — Возьми себе какой-нибудь стол. Кофе хочешь?

— Да, спасибо. — Джо снял пиджак и сел. Подняв глаза, увидел, что рядом стоит Денис Кален.

— Джо, можно, я займусь проверкой финансовых документов и телефонных разговоров?

Джо рассмеялся:

— Еще не случалось в моей практике, чтобы кто-то спрашивал на это разрешение.

— Я подумал… У меня, видишь ли, глаз на эти дела наметанный.

К часу ночи Джо был уже совершенно вымотан. Пальцы онемели от стучания по клавишам компа. Он не сомневался, что перекрыл все рекорды по потреблению кофе.

— Все, я ушел, — сказал он, поднимаясь.

— Ты в порядке? — спросил Дэнни.

— Просто устал. Возвращаюсь к себе в офис. Ты со мной?

— Конечно. Домой не поедешь?

— Нет, нынче не поеду: результаты вскрытия придут рано утром.

«Ночлежка» в полицейском управлении Северного Манхэттена располагалась рядом с раздевалкой. Там стояли четыре железные койки с тонкими матрасами и одеялами, под которыми никто не рисковал спать. Работа по схеме «четыре-два» означала четыре дня дежурств и два дня отдыха. Первые два дежурства тянулись с четырех пополудни до часу ночи, последние два — с восьми утра до четырех дня. Переходное дежурство кончалось в час ночи, а следующее за ним начиналось в восемь утра. Детективы по большей части оставались на эту ночь в «ночлежке» или по крайней мере сообщали своим женам, что оставались в управлении. Анна теперь не любила оставаться на ночь в одиночестве, и Джо всегда возвращался домой; а поскольку они жили в Бэй-Ридж, ехать ему было недалеко. Но первые несколько ночей при расследовании особо крупного дела он все же оставался в «ночлежке». Джо взял в руку мобильник:

— Милая, это опять я. Я нынче ночую в офисе.

— Так я и знала.

— Я так и не успел объяснить тебе…

— Ладно, я все понимаю. Не волнуйся.

— У тебя все о'кей? Шон дома?

— Нет еще. Но скоро будет.

— Так что стряслось в школе?

— Ничего особенного. Директриса была очень мила. Кажется, ей нравится Шон. Но она понимает, что он… изменился. Говорит, что он грубит и не стремится к взаимопониманию.

— Это в нем французская кровь заговорила.

Анна рассмеялась:

— Точно. А его плохие отметки в школе относят на счет американской крови.

— То же самое они говорят по поводу его обаяния и привлекательности, — смеясь заметил Джо. — Шона не грозятся выгнать?

— Нет, говорят, что дадут ему шанс исправиться. Считают, что он переутомился, поздно ложится спать…

— На нас тоже бочку катили?

— Нет, ничего такого не было.

— Вот что… Ты уверена, что ночь пройдет нормально? Может, позвонить Пам — пусть она приедет и побудет с тобой, а?

Пам была второй женой его отца Джулио.

— Пам? — повторила Анна и засмеялась. — Ага. Бебиситтер того же возраста, что и я! И к тому же моя свекровь!

— Приемная свекровь.

— Это все равно.

— Да какой она бебиситтер! Ты просто пригласишь ее выпить бокал вина и посмотреть кино.

— Чтоб ты знал — сейчас уже час ночи. И у меня все в порядке.

— Ладно, скоро увидимся…

— Ну да, через несколько дней. Уж я-то знаю.

Стенли Фрейту нужно было убить еще целый час до работы. Он ехал по Холт-авеню в своем белом фургоне «форд-иконолайн» с надписями «Фрейт», «Электрикал сервисиз» на бортах, выполненными крупными синими буквами. В южном конце Астория-парка он свернул на парковочную площадку. В половине девятого здесь уже было гораздо спокойнее, чем час назад, когда бегуны и любители поплавать возвращались по домам, чтобы принять душ и отправиться на работу.

Он вылез из фургона и подставил оголенные руки холодному ветру, дувшему с Ист-Ривер. Кожа тут же покрылась пупырышками. Там, где Стен стоял — рядом с парком, под мостом Трайборо, — располагался тот самый район Астория, который он так хорошо знал и любил. Со стороны Шор-бульвара сюда выходили роскошные кондо, обращенные к теннисным кортам, с другой стороны виднелся Манхэттен — совсем иное зрелище. Как и Бруклин, район Астория старался выманивать людей из города и перестраивался, чтобы усилить свою привлекательность. Стену все здесь нравилось. Он любил такие места, где можно погреться на солнышке у воды, любуясь прекрасным пейзажем, погулять среди деревьев, посидеть на скамейке. Когда часы показали без десяти девять, он пошел обратно к фургону.

Стен проехал по Девятнадцатой улице, потом свернул на небольшую стоянку перед жилым домом, где работал последние две недели. Выгрузил инструменты и пошел к подъезду по мощенной плитами дорожке. На полпути остановился и нагнулся, поставив груз на землю и достав перочинный ножик из кармашка своего рабочего пояса. Открыл лезвие и срезал росток, пробившийся сквозь трещину в бетоне.

Он толкнул дверь и вошел в холл. Джун, ресепшионистка, помахала ему рукой из-за своего стола. Пахло лимонным дезинфектантом — аромат поднимался от сверкающих плиток пола. Стены здесь были бледно-золотистого цвета, обшитые кремовыми панелями, они закруглялись и вели за угол, к лифтам. Стол Джун располагался слева — полумесяц, выпуклой стороной обращенный в сторону входной двери. Позади него стояла баррикада из пластиковых перегородок, она закрывала вход в коридор для всех, за исключением строительных рабочих, которые занимались ремонтом этой части здания до самого четвертого этажа.