«Когда, как бес…» *

                Когда, как бес,
        Летишь на санках с гор,
                И под отвес
        Сбегает снежный бор,
И плещет шарф над сильною рукой,—
Не упрекай за то, что я такой!
                Из детства вновь
        Бегут к глазам лучи…
                Проснулась кровь,
        В душе поют ключи,
Под каблуком взлетает с визгом снег,—
Благословен мальчишеский разбег!
                Но обернись:
        Усталый и немой
                Всползаю ввысь,
        Закованный зимой…
За легкий миг — плачу глухой тоской.
Не упрекай за то, что я такой.
<1923>

Корчевка *

Хочешь сказку? Нынче днем
Я бродил в лесу по склонам,
Видел яркий мох под пнем
И лужок в пуху зеленом.
На холмах — январский снег,
А в бору трава живая!
Вглубь стремя веселый бег,
Нить журчала ключевая…
По шоссе везли дрова,
Кони были шире печки.
В небе стыла синева
И волнистые колечки.
Возле бора средь камней
Люди молча, шаг за шагом,
Обошли вкруг старых пней —
И исчезли за оврагом…
Гулко рявкнул динамит:
Сноп земли поднялся с пнями…
Словно тысячи копыт
В медь ударили над нами!..
Я смотрел: здесь будет Новь,
Труд упорный вспашет поле —
И под темным бором вновь
Зашумят хлеба на воле.
<1923>
Гарц

В старом Ганновере *

В грудь домов вплывает речка гулко,
В лабиринте тесном и чужом
Улочка кружит сквозь переулки,
И этаж навис над этажом.
Карлики ль настроили домишек?
Мыши ль грызли узкие ходы?
Черепицы острогранных вышек
Тянут к небу четкие ряды.
       А вода бежит волнистой ртутью,
       Хлещет-плещет тускло-серой мутью,
       Мостики игрушечные спят,
       Стены дышат сыростью и жутью,
       Догорает красный виноград.
               Вместе с сумерками тихо
               В переулок проскользни:
               Дня нелепая шумиха
               Сгинет в дремлющей тени…
               Тускло блещет позолота
               Над харчевней расписной,
               У крутого поворота
               Вязь пословицы резной.
               Переплеты балок черных,
               Соты окон — вверх до крыш,
               А внизу, в огнях узорных,
               Засияли стекла ниш,—
               Лавки — лакомее тортов:
               Маски, скрипки, парики,
               Груды кремовых ботфортов
               И слоновые клыки…
               Череп, ломаная цитра,
               Кант, оптический набор…
               Как готическая митра,
               В синей мгле встает собор:
               У церковных стен застывших —
               Лютер, с поднятой рукой,
               Будит пафос дней уплывших
               Перед площадью глухой…
Друга нет — он на другой планете,
В сумасшедшей, горестной Москве…
Мы бы здесь вдвоем теперь, как дети,
Рыскали в вечерней синеве.
В «Золотой Олень» вошли бы чинно,
Заказали сыра и вина,
И молчали б с ним под треск камина
У цветного, узкого окна…
               Но вода бежит волнистой ртутью,
               Хлещет-плещет тускло-серой мутью.
               Мостики игрушечные спят.
               Стены дышат сыростью и жутью.
               Друга нет — и нет путей назад.
1922

Глушь *

Городок, как сон средневековый:
Красных кровель резкие края,
В раме улиц — даль, поля, коровы
И речонки синяя струя…
А октябрьский ветер реет-свищет,
Завивает плащ вокруг плеча.
И тоска чего-то жадно ищет
Средь уютных складок кирпича.
Целый день брожу неутомимо
По горбатой старой мостовой.
Строй домишек проплывает мимо.
Фонари кивают головой.
На порогах радостные дети.
За дверями мир и тишина.
Пышный плющ вдоль стен раскинул сети.
Сверху девушка смеется из окна…
За углом скелет пустого храма:
Кирпичи и палка с петухом.
Дремлет сад — цветная панорама,
Сонно бродят гуси с пастухом.
Прохожу вдоль старого погоста.
Спят кресты, краснеет виноград.
Жили долго — медленно и просто —
Внуки их во всех дворах шумят…

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: