В проход между креслами выкатился со старым фотоаппаратом кругленький Вовка Самоварик.

— Одну минутку!.. Та-ак! — Он навел аппарат на Распутин, щелкнул затвором и козырнул не сержанту Кульбеде и не командиру взвода Славке Мощагину, а Богдану — красивому смуглому парню, сидевшему у окна. — Поверженный гладиатор на пленке!

Не переставая жевать резину, Богдан пренебрежительно бросил:

— Не трать пленку на падаль!

Несколько мальчишек заискивающе осклабились, преданно глядя на Богдана. А Распутя все лежал. Чтобы голова не стукалась о пол, он сунул под затылок руку и, не моргая, глядел через окно вверх, на грозовую тучу. Произнес густым монотонным голосом:

— Говорят, молнии черными бывают.

Неразлучные дружки Фимка и Димка переглянулись. Фимка крутанул у виска пальцем.

— Того, кажется!

Димка согласился кивком головы. А Богдан сплюнул длинно и презрительно.

— Ему что-то жидкое в голову ударило.

Сержант Кульбеда тихо подсказал Славке Мощагину:

— Прикажи встать.

Славка постарался принять строгий командирский вид.

— Эй! Гришка! Хватит валять дурака!

— А кого еще может валять дурак? — усмехнулся Богдан. — Только сам себя!

И снова мальчишки, сидевшие с ним, преданно осклабились.

Второй юный дзержинец с двумя звездочками на рукаве — командир отделения Сергей Лагутин — нахмурился. В глазах у него разгорелся сердитый огонек. Его злило, что Гришка никак не отреагировал на замечание командира взвода.

— Оглох? Слов не понимаешь? — Сергей приподнял ногу, чтобы лягнуть Распутю. — Ну тогда…

— Отставить! — Сержант Кульбеда удержал Сергея за колено, с упреком взглянул на Распутю и скрипуче, по-стариковски прокряхтел: — Э-э-эх!.. Нет на вас гвардии старшины Грехопуда!

Упоминание неизвестного старшины со странной фамилией никого не заинтересовало.

— Какая разница, где лежать, — пробасил Распутя и все-таки приподнялся, тяжело перевалился на сиденье, вытянув во всю длину тощие ноги в огромных кедах. — Могу и тут.

Падение Распути временно прервало знакомство ребят с сектантом Забудкиным, и теперь все снова повернулись к нему.

— Докладывай дальше, — сказал сержант Кульбеда. — Мы во взводе должны все друг про дружку знать.

— Я все уже сказал, — Забудкин закрыл глаза-щелки, лицо у него вытянулось, как иконописный лик. — Тяжко вспоминать.

— Звать-то хоть как? — спросил кто-то.

— Иночка.

Богдан коротко хохотнул.

— Бабье имечко!

Забудкин приоткрыл глаза, липко ощупал зрачками Богдана.

— В миру — Иннокентий.

— Не годится! — возразил Богдан и перестал жевать резину — задумался. — Мы тебя Изувером окрестим или Раскольником. Выбирай!

— Отринь! — злобно гаркнул Забудкин.

— Шуруп! — тихо позвал Богдан.

Сидевший поблизости мальчишка с готовностью наклонился к нему.

— Первое тебе и твоим шурупчикам задание: популярно растолкуйте Раскольнику ситуацию.

Мальчишка вскочил, шагнул к Забудкину, жарко и вразумляюще прошептал:

— Это Богдан! Запомни! Бог-дан!

— Отринь! — повторил Забудкин и, выставив перед собой руку, по-кошачьи царапнул по воздуху скрюченными пальцами с обкусанными ногтями.

Сзади Шурупа выросли еще четверо мальчишек. Забудкин вжался в сиденье.

— По местам! — крикнул Сергей Лагутин, бесцеремонно расталкивая мальчишек.

— Не зашиби! — предупредил его сержант Кульбеда.

Но Сергей не церемонился. Сил у него хватало, и он быстро распихал мальчишек по местам.

— Н-да! — горестно произнес Богдан. — Не шурупчики, а так — гвоздики сапожные.

— А ты не подзуживай! — прикрикнул на него Сергей. — Предупреждаю! Как командир предупреждаю!

Богдан языком придвинул разжеванную резину к губам и выдул большой мутный пузырь.

На просеке

В лагерь приехали как раз к обеду — так было рассчитано. Предполагалось, что сразу после приезда и обеда ребята начнут строить себе жилье — натягивать палатки, ставить раскладушки и другую немудреную лагерную мебель. Второй и третий день отводились для дальнейшего благоустройства.

Все это, конечно, шефы могли бы подготовить заранее, до приезда мальчишек, но капитан Дробовой настоял на том, чтобы ребята сами позаботились о жилье.

Остальное было готово к приему мальчишек. На обширной поляне стояла просторная столовая, к которой примыкала кухня. Дымок приветливо курился над трубой. Невдалеке располагалась мастерская — приземистое здание с широкими окнами. На двух крайних окнах алели кресты — там была санчасть. Штаб лагеря — рубленая изба — находился в центре поляны.

Взводу сержанта Кульбеды была отведена просека, которая круто спускалась от штабной поляны к речке.

Выплеснув ребят, «Икарус» с трудом развернулся меж деревьев и уехал, а они стояли молча и растерянно осматривались, чувствуя, как вместо тревоги и гнетущего ожидания в груди зарождается радость. Не таким представлялся им лагерь. Воображение рисовало им безжизненно-серую картину с обязательным забором и хмурыми часовыми у ворот, с уныло-прямыми дорожками, соединявшими палатки в единую неразрывную цепь, с вытоптанной до последней травинки площадкой для общих построений и бесконечных поверок. А здесь был дикий лес, чащобный запах, чистая речка и небывалый простор. Да и туча куда-то исчезла. Солнце щедро заливало просеку.

— Гриб! — сдавленно рыкнул Распутя и присел, а потом и прилег на бок около высокого ячеистого коричневого колпачка, выглядывавшего из травы. — Строчок!

— Сморчок! — поправил его сержант Кульбеда. — Строчок похож на кочан цветной капусты, а этот, видишь, конусом растет.

Сверху от штабной поляны подъехал грузовик с имуществом взвода, гуднул, требуя освободить дорогу. Мальчишки расступились, только Распутя хоть и встал, но с просеки не сошел — переступил через гриб навстречу машине и раскинул руки.

— Стопори! Раздавишь!

Водитель еще раз прогудел и, приоткрыв дверцу, высунулся из кабины. Он был трусоват и знал, кого привезли из города, — прибьют на лесной просеке да еще и машину угонят. С такими лучше не конфликтовать.

— Посторонись! — вежливо попросил он. — Дальше там пошире — мне поворачивать ловчее.

— Обойдешься! — буркнул Распутя.

Водитель покосился на стоявших слева и справа мальчишек, заметил сержанта.

— Ты тут главный?

— Глуши мотор, — ответил Кульбеда и тихо подсказал Славке Мощагину: — Командуй разгрузку!

Приказывать — и не одному кому-то, а целому взводу — Славка не умел. Одно дело — быть комсоргом в классе, руководить своими товарищами и совсем другое — командовать полусотней незнакомых, собранных из разных школ мальчишек.

— А ну, ребята, взялись! — неуверенно крикнул он и первым полез в кузов машины.

— Давай, давай! — подхватил командир отделения Сергей Лагутин и подтолкнул к грузовику попавшего под руку Вовку Самоварика.

— Шевелись!.. На разгрузку!.. Взялись! — вразнобой прокричали командиры трех других отделений-тоже юные дзержинцы с двумя звездочками на рукаве.

Мальчишки неохотно обступили машину и начали принимать сверху и лениво сваливать в кучу тюки, рюкзаки и свертки. Получилось так, что почти все юные дзержинцы, командиры отделений и командир взвода Славка Мощагин оказались наверху в кузове. Остальные были внизу, а Богдан и сектант Забудкин даже не подошли к машине. Забудкин присел на старый пенек и, раскачиваясь всем туловищем взад-вперед, безучастно смотрел на разгрузку. Богдан зорко следил за работавшими в кузове мальчишками и, когда Славка Мощагин поднял ярко-оранжевый рюкзак, заторопился к машине.

— Осторожней! Осторожней!

Он протянул руки, чтобы принять свой рюкзак, но в это время Сергей Лагутин нарочно оттеснил наверху Славку и вкатил на борт тяжелый брезентовый рулон.

— Держи!

Рулон был длинный. Одним концом он навис над Гришкой Распутей, а другой приходился как раз на Богдана.

— Держи! — повторил Сергей, отняв от рулона руки.