Всю эту ночь он просидел у них в прихожей и никого из дому не выпускал. Когда Аннароза собралась в школу, он и её тоже не пустил. Она хотела вылезть в окно, но уж очень высоко расположены у них окна. Можно ногу сломать. Так что ничего нельзя было поделать, оставалось только ждать, когда Энар уйдёт.

Потом, уже после завтрака, Аннароза снова собралась в школу, но тут мама сказала, чтобы она тоже поехала с ними смотреть квартиру.

Вот почему она не была сегодня в школе. Она просто никак не могла прийти. И теперь никто не знает, что будет дальше…

И всё из-за этого пропойцы Энара…

Тут снова мама вошла в кухню. И бабушка с нею. Они сидели в гостиной, смотрели телевизор. Аннароза сразу же смолкла.

— Какие вы хмурые, детишки! Что-нибудь у вас не ладится? — спросила бабушка.

— А мы просто о школе разговариваем, — ответила Аннароза. Надо же хоть что-то сказать.

— А что, может, у вас там не ладится что-нибудь?

У бабушки встревоженный вид. Она жалеет ребятишек и во что бы то ни стало хочет узнать, чем же они так огорчены. А сказать ей — неприятностей не оберёшься. Дети не знают, что и говорить, но бабушка не унимается.

— Может, учительницы боитесь? Строгая она, что ли?

— Не знаю… — бормочет Аннароза.

— Так в чём же дело? А ну, выкладывайте! — требует бабушка.

Эльвис упрямо качает головой.

— Нет, — отвечает он, — учительница — она ничего, учительница у нас хорошая.

— Так отчего же вы тогда носы повесили? Бабушка испытующе смотрит то на Эльвиса, то на Аннарозу. Дети растерянно переглядываются. Мама Аннарозы моет посуду и не прислушивается к разговору…

Отделаться от бабушки не так-то легко. Дети изо всех сил старались придумать какую-нибудь подходящую беду, такую, о какой не страшно сказать. Первым нашёлся Эльвис.

— Просто она не настоящая наша учительница! — сказал он.

— Да, — тут же подхватила Аннароза, — она только временная.

— Понятно, — вздыхает бабушка. — Вам досадно, что учительница не останется с вами. И правда обидно…

Да, очень обидно. Аннароза и Эльвис тоже так думают. Вообще на свете так много печального…

На обратном пути домой Эльвис размышлял о том, как много печального на свете…

Подумать только — Эльвис стал шуметь на уроках. Чего-чего, а уж этого он сам от себя никак не ожидал.

Никто не шумит на уроках, один только Эльвис, хотя вначале и он тоже не шумел. Но вот он уже сколько дней ходит в школу — столько, что ему даже не под силу сосчитать, — и вдруг он всё стал делать наперекор учительнице. Он сам не знает почему. Просто как-то оно так получается.

И вовсе не потому, что учительница ему не нравится, и не для того, чтобы выставляться перед ребятами, — просто он не может удержаться.

Он совсем глупо себя ведёт: спорит с учительницей, пишет цифры, когда она велит писать буквы, читает не ту страницу, что надо, громко бормочет что-то, когда другие ребята поют песни, и всё такое в том же роде.

Он сам не понимает зачем. Потому что удовольствия от этого никакого — учительница ведь даже ничего не замечает. Она теперь совсем не обращает на него внимания. Не то что в самый первый день!

Тогда учительница смотрела на Эльвиса и говорила с ним. А потом — конец! Теперь она одинаково смотрит на всех ребят. И что бы ни придумал Эльвис — ей всё равно, eй нет до этого никакого дела. Ей и до самого Эльвиса нет никакого дела. Словно его и нет на свете.

Зачем же тогда она разрешила ему ходить в школу. Уж лучше бы сразу сказала, чтобы он не ходил, раз уж он теперь совсем перестала его замечать.

Сколько унылых, потерянных дней! На дворе дождь, каждый день льёт как из ведра, совсем нет солнца.

Аннароза на переменах всегда жмётся к девочкам. А захотят ли мальчишки дружить с Эльвисом, ещё неизвестно…

Эльвис не жалеет, что стал ходить в школу. Нисколько не жалеет. Он и дальше хочет туда ходить, хотя там заставляют подолгу смирно сидеть на месте, и там редко случается что-нибудь необычное, и все ребята одновременно делаю одно и то же. Ещё вот и пение — уж с этим нисколько не полегчало. Каждый день учительница велит своим ученика петь, и тут Эльвис безобразничает вовсю, но учительница и этого не замечает. Сколько ни старайся, всё напрасно!

Но вот как-то раз, когда Эльвис особенно рьяно проказничал и озорничал, так что даже сам изрядно устал, он вдруг столкнулся в коридоре с учительницей.

— Скажи, Эльвис, почему ты так скверно себя ведёшь? — спросила она.

Эльвис смутился и не знал, что ответить.

Но учительница повторила:

— Эльвис, почему ты себя так скверно ведёшь?

Учительница глядела на него строго, но не сердито, в её глазах не было даже укора. Просто она хотела понять, почему он себя так плохо ведёт, — как и сказала.

И Эльвис сказал, что он не привык день за днём смирно сидеть на одном месте и делать всё одно и то же.

— Но в школе так уж положено, — возразила учительница. И не она ведь это выдумала. А Эльвису было дано право самому решать, будет он ходить в школу или нет. И он прекрасно знал, какие в школе порядки. Может, передумал теперь? И больше не хочет учиться? Может, потому он так скверно себя ведёт?

Эльвис покачал головой. Нет, он хочет учиться.

— И безобразничать тоже? — спокойно спросила учительница.

Эльвис молчал…

— Наверно, есть и другой выход? — продолжала учительница. — Наверно, не обязательно делать всё лишь мне назло? Сам-то ты как думаешь?

Учительница всерьёз задала этот вопрос и хочет получить на него ответ. Эльвис понял это и сказал, что подумает.

— Не знаю, — сказал он. — Я должен подумать.

Учительница возразила: конечно, она понимает, что ему нужно подумать, но она уверена, что он найдёт выход из положения. Должна же быть какая-то причина, отчего он так озорничает, навряд ли он просто стремится ей досадить — вот почему она решила поговорить с ним, она надеется, что он обдумает своё поведение и найдёт способ исправиться.

Да, Эльвис тоже так полагает.

— Хуже всего — это пение, — признался Эльвис. — Как тут быть?

— Поступай, как знаешь, — сказала учительница. — Не хочешь, можешь не подпевать! Но только громко разговаривать в это время нельзя, — продолжала учительница, — ведь почти всем остальным ребятам нравится петь — не отказываться же им от этого удовольствия из-за Эльвиса!

Конечно, согласился Эльвис, пусть поют, только бы его не заставляли…

Учительница расхохоталась. Она смеялась так же звонко и весело, как в тот самый первый день, когда разрешила Эльвису ходить в школу.

— Хотела бы я посмотреть на того, кто сможет тебя заставить! — сказала она. — Но если ты будешь хорошо выполнять всё остальное, я освобождаю тебя от пения! Свет клином на нём не сошёлся… Поступай, как хочешь, Эльвис, хочешь — пой, а не хочешь — так не надо!.. А всё-таки я надеюсь, что наступит день, когда тебе самому захочется петь вместе со всеми, — закончила разговор учительница и опять засмеялась.

Засмеялась и ушла.

А Эльвис словно бы застыл на месте и всё размышлял неужели это правда, что она не Настоящая учительница? Вдруг это просто ошибка, может, та, что должна прийти на её место после Нового года, как раз и есть Временная?

А раз так, значит, он должен обдумать, как сделать, чтобы больше не досаждать учительнице…

Хотя на этот раз ему не пришлось долго думать. Желание озорничать как-то пропало само собой. Он почти и не заметил как.

Раньше ему казалось, что он попросту теряет дни — один за другим. А теперь у него совсем не бывает потерянных дней. Хотя на дворе по-прежнему часто идёт дождь, а в классе ученики все должны сидеть смирно и делать одно и то же, и солнце теперь никогда не светит на крышку парты. Солнце не заглянет к нам в класс до будущего года, сказала учительница. Сейчас оно стоит слишком низко, и лучи его не проникают в окно.

Но весной солнце вернётся, весной, когда к ним придёт Настоящая учительница. Впрочем, тогда это уже станет не важно. Уж лучше пусть на парте не будет солнца, только бы Временная учительница осталась с ними. А не то Эльвис тоже уйдёт с ней вместе. Особенно если Аннароза переедет в другой город…