— Я стал профессиональным актером «третьей категории третьей группы», так здесь написано! — потрясал он в воздухе аттестатом перед счастливыми домочадцами. — Успеваемость признана хорошей! В чем и подписался сам Попов. И это еще не все — благодарность за спектакль «Голуби мира» и дальневосточные гастроли! А вы меня держали: «куда ты едешь, одумайся»… — Говорил он после своего возвращения восторженно притихшим Ие и Наталии Ивановне.

Тогда же Николай Погодин написал для театра ТКА пьесу о пограничниках «Падь серебряная». Актерам не нужно было мучительно вживаться в образ — помогла восьмимесячная чреда общения с хранителями государственных границ. Фатьянов играл в спектакле роль комбата Борисова. Венный китель, пилотка необыкновенно шли к его лицу. Алексеем любовались и зрительницы, и привычные ко всему актрисы.

Евгений Долматовский, приехав в Москву, написал к спектаклю песню на музыку Константина Листова. Исполнять ее поручили Алексею, ведь пел он прекрасно. Евгений приходил и садился в зале, ожидая, когда прозвучит его песня. И тогда Алеша подтрунивал над ним — придумывал свои строчки, по-свойски импровизируя текст. Возмущенный Долматовский приходил в гримерку, начинал было выяснять истину, но встречал наивное удивление. Алеша простодушно уверял, что пел так, как написал автор, ничего не изменяя. Евгений Аронович признавал, что Фатьянов песню не портил, а баловался, как богатырь, играл силой. Он любил розыгрыш, но никогда смех его не становился злым. Зато сам мучительно переживал обиду. От дружеской эпиграммы у него могло подняться давление, шли в ход валерьяновые капли и примочки. Тогда незадачливые обидчики переживали и кляли себя за то, что нарушили благодушие этого большого, доброжелательного, веселого богатыря.

Два года еще поработал Алексей в театре ТКА. За это время он сблизился с московскими литераторами. Все чаще он приходил в Дом литераторов. Тогда вошли в моду субботние вечера отдыха, куда писатели приходили со своими друзьями. Алешу часто можно было увидеть за столом в уютном зале, в компании студентов литинститута. Как всегда, он оживленно спорил, непринужденно курил трубку, держался завсегдатаем. Горел камин, поскрипывала дубовая лестница, люди по-клубному общались. Михаил Матусовский, Лев Ошанин, Павел Железнов, Борис Мокроусов, Ирина Донская — эти люди входили в окружение молодого Фатьянова. Особенно он дружил с Матусовским, Мокроусовым и женой режиссера Марка Донского — Ириной. Молодая женщина была автором пьес и сценариев. Она заметно нравилась юноше. А юноша подражал Есенину. Стихи поэта казались ему гениальными, его облик — идеальным. Пшеничный чуб, вишневая курительная трубка, свободный светлый костюм, ночные бдения в кругу друзей, где читаются стихи и говорятся высокие вещи — таким был 19-летний Фатьянов. Возможно, Ирина Донская казалась ему его Асейдорой Дункан.

29 августа 1939 году у Фатьянова произошла встреча, о которой вряд ли он вспоминал после. Это был один из рядовых дней и одна из рядовых встреч его жизни, но тем она и примечательна для нас.

Алеша ехал из Вязников в Москву. Этим летом он сфотографировался с вязниковскими девушками на поляне. Пожелтевшие фотографические карточки донесли до нас приметы солнечного дня, улыбки двух нарядных девушек, легкий полевой ветерок, беззаботное выражение лица поэта, поглощенного счастьем взрослого бытия… Кончалось лето, и он уезжал на сезонную службу в театр со станции Мстера. Наверное, он волновался, припоминая облик одной из подружек…

На станции случилось небольшое происшествие. Паровик остановился, и вагон стали штурмовать желающие уехать. Фатьянов заметил стоящих в отдалении двух девочек, вчерашних школьниц, растерянно поглядывающих на штурм вагона. Огромные, неподъемные для девчушек чемоданы красноречиво говорили о том, что юным пассажирками уехать не суждено. Алеша, пользуясь своим богатырским ростом, растолкал толпу, выскочил на перрон, схватил оба чемодана и через головы толпящихся поставил их в тамбур. Каким-то чудом и девочки вдруг попали в вагон. Алеша усадил их рядом с собой, на свободные места.

Это были шестнадцатилетняя Марианна Модорова и ее подруга. Девочки ехали в Москву поступать в артистки. Это была единственная встреча Марианны Федоровны с Фатьяновым. Кто бы мог подумать, что она станет ближайшей подругой его вдовы?

Всю дорогу от Мстеры до Москвы разговаривали. Поезд был паровой, шел долго. Алексей угощал соседок большими яблоками, рассказывал, что едет из Вязников, что такие яблоки растут в саду его тети Капы.

Разговорившись, он отрекомендовался поэтом, членом союза писателей. Заметим, кстати, которым он не был. Поняв, что девушки увлечены театром, он показал свои богатые познания в этой теме. Рассуждал о театральной жизни Москвы, кумирах и новых спектаклях, но не признавался в том, что он — актер. Юные пассажирки удивлялась, как он хорошо и много знает… Алексей рассказывал о личной жизни режиссера Юрия Завадского, чем очень заинтересовал любопытных мечтательниц. Тогда Завадский расстался со своей первой женой Верой Марецкой, которая играла Лизу в «Горе от ума». Алексей высказался в том роде, что эта роль была ею сыграна неспроста: «она вышла замуж за буфетчика Петрушу». Девушки постеснялись спросить, а как это получилось, что это она за буфетчика вышла?!..

Кроме того, что он член союза писателей, Фатьянов приврал, что он богат, женат, и чемоданы его жены лежат на верхней полке. Такое необязательное, детское вранье было ему свойственно и в зрелости.

Одет он был очень хорошо, как настоящий писатель и джентльмен. На нем были модные серые брюки в полоску и вискозная полосатая сорочка зеленовато-серых тонов, хорошие ботинки. Видимо, одежду он купил во время гастролей на Дальнем Востоке. Там все можно было купить на заработанные выступлениями деньги.

Больше всего говорили о литературе. Алексей признался, что любит Льва Толстого. Он рассказывал, как читал «Войну и мир»: в первый раз — исключительно о войне… Марианна постыдилась признаться в том, что она как раз наоборот — читала все о мире, а о войне — пропускала. Потом он сказал, что его любимое место в «Войне и мире» — гибель князя Андрея во время Аустерлицкого сражения. «…Над ним не было ничего, кроме неба. Высокого неба, неясного, но все таки неизмеримо высокого с тихо ползущими по нем синими облаками», — когда Марианна училась в театральном училище, она зубрила именно этот отрывок. «…Он лежит и видит, как французский и русский солдат тянут банник в разные стороны», — репетировала перед зеркалом слова, которые полюбила благодаря своему попутчику.

Москва становилось своей.

В ней были похоронены родители, подрастала любимая племянница, дом на Ново-Басманной оживлялся присутствием друзей. Как-то раз в предвоенном 1940 году Наталия Ивановна открыла почтовый ящик и увидела повестку военкомата. Отчего-то у женщины сжалось сердце. 21-летний молодой человек был уже вполне самостоятельным мужчиной, сам зарабатывал на жизнь и сам думал о дальнейшей своей судьбе. Служба в армии не казалась опасной в мирное время. Но предчувствия войны уже тревожили материнские сердца. По радио звучала бравурная музыка. Броня представлялась крепкой, и танки — быстрыми. Но чуткие женщины смотрели на своих мужей, сыновей и братьев так, словно прощались с ними…

В армию Алексей был призван в 1940 году, и уходил в нее с Ново-Басманной. Вместе с другими призывниками он был привезен в Елецкий полк железнодорожных войск Орловского военного округа. Этот совершенно мирный городок славился кружевоплетением и другими народными промыслами. Из открытых окон деревянных светелок доносился постук можжевеловых коклюшек, в палисадниках тяжело клонили головы первые майские цветы. Позже по нему прокатится жестокая война и тысячи бойцов навсегда склонят головы на этих черноземах. А пока живописный Елец даже в самых суровых сердцах будил лирические настроения. Городок гордился своим юным гением Тихоном Хренниковым. Сын чиновника, мальчик только десяти лет отроду увидел пианино. Но талантом, старанием и усидчивостью он достиг больших высот. В двадцатые годы на премьере оперы молодого композитора «В бурю» стоя ему аплодировал сам Сталин.