Я разделся и лёг.

Мне приснилось сначала, что я сплю где-то под землёй. Ничего не было видно, но чувствовалось, что сверху нависает какая-то огромная тяжесть. Потом я увидел впереди какой-то тусклый свет, долго шёл туда, шаря руками в пустоте.

«Ясно! — сумел я подумать, не просыпаясь. — Сон, навеянный посещением тёмной комнаты!»

Я даже усмехнулся во сне — в общем, как мог, боролся с этим страшным сном, но он не кончался. Я подошёл к какой-то загородке — такую ставят, когда что-нибудь роют. Над загородкой горел тусклый, зарешеченный фонарь.

Щупая руками доски, я обошёл загородку и вышел на край тускло освещённого тоннеля метро.

«Ну вот! — успокаивая себя, подумал я. — Обыкновенное метро! Все просто!»

Как будто находиться ночью в пустом или заброшенном метро было так уж обыкновенно!

С колотящимся сердцем я стоял над обрывом. Потом вдруг справа из тоннеля потянул сырой, пахнущий керосином ветерок — такой начинается всегда, когда к станции подходит поезд. Лучистый, похожий на ежа свет быстро приближался — и мимо меня с воем промчалась платформа с прожектором. За прожектором стояло чёрное, поворачивающееся кресло, и в нём, скрестив руки на груди, очень прямо сидел человек в белом костюме и чёрных очках. Кресло со скрипом повернулось, человек внимательно посмотрел на меня, и платформа промчалась.

— …Ничего себе! — Вытирая пот, я сел на тахте. — Ничего себе сны стали сниться!

Потом я вышел на кухню, попил воды из крана, посидел и немного успокоился.

Заодно я вспомнил, что страшные сны бывали ведь и раньше, но только я утром, увидев солнце, сразу же забывал эти сны. И наверное, зря: жизнь ведь гораздо беднее, если забывать всё страшное и помнить только всё не страшное.

Потом я снова лёг и увидел сон, который видел уже далеко не впервые, но только каждое утро забывал. Я лежу, засыпанный горячим колючим песком, ощущая тяжесть. Я усиленно напрягаю мозг, стараясь послать сигнал своим конечностям, чтобы проверить, могут ли они шевелиться. И с ужасом ощущаю, что конечностей, абсолютно одинаковых, у меня много! Не похожие ни на руки, ни на ноги, они извивались вдоль всего моего узкого длинного тела и пропихивали меня вперёд. Песок вслед за мной с шорохом осыпался.

Потом я проснулся, открыл глаза, но сон помнился ясно, не исчезал. Родители переговаривались о чём-то, собирались на работу, потом ушли, а я всё сидел на тахте неподвижно с носком в руках.

Что это видел я?

Прошлое? Или будущее?

Говорят, что мы прошли длинный путь развития, прежде чем стали людьми. Но одно дело — слышать об этом краем уха и совсем другое — вдруг почувствовать это в себе!

Я встал, быстро подошёл к окну и с ликованием увидел знакомую родную картину, в небо поднимались два белых дыма из длинных труб, на одном дыму шевелилась чёрная подвижная тень другого.

Я быстро оделся, вышел во двор. Один угол двора был косо освещён солнцем, и в этом горячем углу стоял стул с мотком шерсти на нём. С пустой и тихой улицы вдруг донеслось громкое бряканье: кто-то пнул на ходу пустую гуталинную банку.

Я вдохнул чистый прохладный воздух и вошёл в парадную к Гаге.

— Так. Для начала неплохо! — важно проговорил Гага. Он сидел в майке и трусах на кухне, но говорил так важно, словно сидел в президиуме какого-то заседания. — Несомненный успех!

— В чём? — робко спросил его я.

— В нашем деле. Несомненно одно: через тёмную комнату, а если прямо говорить, через чёрную дыру, установлен важный контакт. Но неизвестно пока: или с другой галактикой, или с другим временем! Трудно переоценить важность этого события!

Мы молча и торжественно стояли посреди кухни. Наверное, это было смешно, как мы стояли на кухне среди столов, над которыми свисали половники и дуршлаги.

— По-прежнему никому ни слова… а то дыра может захлопнуться! — проговорил Гага.

«Хоть бы она захлопнулась! — мысленно взмолился я. — Как спокойно я жил до этого! Никаких тревог. А тут, того гляди, провалишься на миллиард лет или, ещё похуже, на миллиард световых лет! Бр-р!» Но вслух я этого не сказал.

— Главное, не подавать виду, как будто что-то случилось! — говорил Гага. — Так же скромно ходим в школу, делаем уроки!

— Точно! — сказал я.

— В тёмную комнату пока не ходим. «Отлично!» — подумал я.

— Ведём себя как ни в чем не бывало.

«Прекрасно, — подумал я. — Самое приятное, что может сейчас быть, — это вести себя как ни в чем не бывало!»

Но на первой же перемене Гага отвёл меня в сторону.

— Я понял: они в тебе аппаратуру установили!

— …Какую аппаратуру?!

— Свою! Забыл, что ли, медосмотр, как все врачи вылупились на тебя? Видно, у тебя всё нутро теперь железное! А может, из молибдена или из ещё неизвестного нам металла!

— Ну спасибо! — ответил я. — А зачем они установили её?

— Ну, ты теперь… вроде лунохода для них. Твоими глазами их цивилизация смотрит на нашу планету!

— Ну, моими глазами много не увидишь! — Я ещё пытался шутить. — Я ведь и не хожу никуда! Из школы — домой, из дома — в школу.

— Видно, чем-то понравились им твои глаза! — многозначительно проговорил Гага. — Если они из миллиардов людей тебя выбрали!

Новое дело! Другая цивилизация смотрит моими глазами на наш мир! Я вышел на школьный двор… Ну что я могу им показать? В углу темнели ржавые гаражи, блестели отполированные скамьи.

Было уже тепло. Белая пушинка по широкой спирали поднималась вверх. Другая пушинка, перебирая лапками, как сороконожка, бежала по луже. Скрипя перьями, у самой лужи притормозил голубь, долго нерешительно переступал на краю, потом вдруг, решившись, перешёл её и начал печатать мокрые крестики.

«Ну что же… за одну минуту увидено немало!» — с какой-то гордостью подумал вдруг я.

После уроков я пошёл по городу. Я усмехался, думая о своём «назначении»! Конечно же, другой галактике нечего больше делать, кроме как моими глазами наблюдать наш мир!

Да и чего особенного тут наблюдать?!

Я огляделся.

На серых сухих холмиках росли растрёпанные жёлтые одуванчики. Я сорвал один, долго внимательно смотрел на него, потом для большей подробности сломал тонкую волокнистую трубочку стебля, посмотрел на выступивший по окружности белый сок, попробовал — горький… Что ещё? Отпечатал на ладони белый кружок, который тут же начал чернеть.

За скамейками росли лопухи. Я присел, чтобы разглядеть их внимательней. Стебель снизу тёмно-бордовый, кверху, к листу светлеет. Лист снизу пушистый, сомнёшь его в кулаке — он обиженно распрямляется… что ещё?

«А вдруг, — подумал испуганно я, — они (кто «они»?) решат, что вся растительность нашей планеты состоит из одуванчиков да лопухов, не увидят ни пальм, ни гигантских кактусов? Ну что ж, сами виноваты, выбрали для считывания информации такого оболтуса, как я!.. Но что же делать? В Африку я в ближайшее время не собираюсь. Идея! — Я даже подпрыгнул. — Поеду в Ботанический сад! Давно там не был… Заодно и сам посмотрю».

Я вышел на станции метро «Петроградская», завернул за неё, пошёл по тихой улице по асфальту. Такой чистый асфальт бывает только весной.

Я купил два билета: в парк и в оранжерею — вошёл за ограду. До начала экскурсии в оранжерее я ходил по тропинкам парка. Сколько деревьев, кустов, цветов, о которых я не слышал, или слышал, но забыл, или ни разу не видел!

Даже названия у них были замечательные, не говоря уже о цвете прутьев, о форме листьев, — ни один лист не повторяется!

ЧУБУШНИК! ЧЕПЫЖНИК! Они росли рядом, очевидно, из-за сходства названий, хоть друг на друга не походили.