Работа шла медленно. Надоело это подчеркивать снова и снова, но как быть, ежели оно так и есть, если каждую веревку надо отмотать, отрезать, заделать концы, чтоб не расплетались, наложить петлю без узла, крепко, равномерно затягивая шлаги, завязывать, натуго обтянуть, — а тут поперечина расшаталась, перевязывай ее заново, а тут Норрис ухватился за верхнюю переладину капитанского мостика, она мгновенно прогнулась, сызнова закрепляй.

Тору-сан срочно сшивал раскроенный еще в Эль-Курне брезентовый чехол на хижину: ее крыша, там где бамбуковые опоры, в дырках, начнись дождь — протечет. О том, что тогда случится с бога-жом, в беспорядке наваленном на палубе, лучше и не думать.

К счастью, небесная канцелярия пока что не подвела.

«ВОСЬМЕРКА»

После обеда начали ставить на место весла — и сразу всем бросилось в глаза, что сечение их нисколько не изменилось, да и как оно могло измениться? Овал есть овал.

Тур выговаривал Норману и Цилиху, заочно, — обещали же, когда брались, что стержень будет круглым, а теперь как быть? Стесывать лишнее? Убирать тол-шину, к которой как раз стремились?

Норман отмалчивался, видно было, он обескуражен и расстроен. Но, тем не менее, едва гроза приутихла, вновь принял авторитетный вид и принялся давать советы, как весло привязывать. Перепробовали два-три варианта, один другого оригинальнее, и, обозлившись, сказал Норману, что хоть я и не инженер, а всего-навсего жалкий лекарь, но выучил правила наложения повязок и знаю, что прочней крестообразной «восьмерки» ничего до сей поры не изобретено. Привязали весла «восьмеркой», подтянули винты, подняли якоря и парус и пошли.

ВТОРОЙ СТАРТ

Шли на привязи, но самостоятельно: мотобот держал буксирную веревку провисшей. Примерно спустя полчаса на нем началось волнение, послышались крики — и, отцепившись, он свернул к берегу. Оказалось, забыли двоих арабов, бедняги бежали за нами добрых два километра с канатом на плечах.

Рулевые весла действуют плохо, страшно скрипят и стремятся лечь на меньшую кривизну. Поэкспериментировали с ними — приподняли: будут ли работать части лопасти? Будут, ничуть не хуже. Зачем же мы их наращивали, уширяли?

Норман опять произнес «Саутгемпгон!» и теперь уже этим магическим словом не убедил никого.

— С такими рулями выходить в океан — идиотизм, — подвел категорический итог Тур.

Упустили уточнить— мы сейчас вовсе не в океан идем. Мы совершаем марш-бросок до бумагоделательной фабрики, расположенной в двадцати километрах ниже по Шатт эль-Арабу. Там снова станем на прикол — инженеры фабрики обещали помочь, чем смогут.

Все, конец, солнце зашло, ветер стих, моторка берет нас на буксир. До темноты надо во что бы то ни стало добраться до фабрики. Вдали показались гигантские факелы горящего газа.

ПРОБУЖДЕНИЕ

Что со мной? Где я?

О чем-то похожем рассказывал Ф.: в Карпатах маленькую группу новичков-туристов вечер застал на околице села. Решили, что пройдут село, разобьют лагерь и заночуют. А село тянулось бесконечно, шагали полчаса, час, звезды высыпали, а окраины нет. Уже собирались проситься на ночлег, но вдруг силуэты домов отступили от обочины, зашумели деревья — выбрались! Свернули с дороги в траву, поставили в темноте палатку и уснули. Проснулись же от автобусных гудков, от гомона радио и увидели, что ночевали на центральной площади, в сквере.

Там все-таки было пусть большое, но тихое карпатское село. А здесь… Наш пирс прямо, можно сказать, в сердцевине комбината, перерабатывающего на бумагу местный камыш. Все вокруг грохочет, лязгает, все в огнях, в дыме, в воде плавают какие-то белые лохмотья. Вчера пытались отыскать уголок, где хоть немного тише, но там вода оказалась совсем уже невообразимо грязной. Смирились, останемся, где причалили, хотя спать здесь все равно что разбить палатку у памятника Долгорукому на улице Горького.

Сейчас, впрочем, нас перебазируют, загонят в закуток, где мы никому не будем мешать, и простоим мы там — сколько? Тур уверяет — день. Снять весла, округлить стержни, опилить лопасти, поставить весла — и только день? Вряд ли…

ТРЕТИЙ СТАРТ

Вечер. Стоим у фабричных складских помещений, внутри которых непрестанно похрустывает и потрескивает, — и «Тигрис» ответно потрескивает.

Перешвартовка сопровождалась жуткой суетой, возгласами на разных языках и окриками Тура, который справедливо боялся, что мы врежемся или в нас врежутся.

Усилия, нами затраченные, и волнения, испытанные нами, и дают мне право именовать сию перешвартовку Третьим стартом.

Едва пристали и закрепились, подъехал громадный кран, подцепил наши рули и перенес их, как две спички, на сушу. Там мы положили их на козлы, вырезали круглый шаблон — и Дима приступил.

МЕТОДОМ МАСТЕРА НЕСТЕРА

Когда Дима занес топор, Норман испуганно закричал: «Что он делает?! Нужен: рубанок!» Пришлось объяснять, что на Руси издавна строили избы и храмы, обходясь единственно топором, и что Дима-не посрамит традиции. Однако даже после того, как Дима продемонстрировал свое искусство и все убедились, что топор в его руках строгает глаже, чем рубанок в — наших, даже после этого Тур, Детлеф и Норман жаловались, что у них екает сердце при каждом его ударе. А я в ответ рассказывал о мастере Нестере, который поставил на острове Кижи посреди Онежского озера двадцатидвухглавую церковь, поставив же, молвил: «Нет и нигде не будет второй такой!» — и швырнул в онежские воды топор, столь верно ему дослуживший.

— Пусть не швыряет, — шепнул мне Тур. — Пусть подарит, я его с собой заберу.

Дима работал великолепно и быстро. Обтесал стержень по шаблону, оставалось прошкурить — и все. Но открылась новая любопытная подробность. Лопасти рулей разбухли, вышли из пазов, стали непомерно тяжелыми: оказывается, хитроумный Цилих, надставляя их по нашему заказу, использовал казеиновый клей, который, как известно любому мальчишке-авиамоделисту, в воде растворяется!

На сей раз Норман о Саутгемптоне не вспоминал…

Как ни бранись, других весел у нас все равно не появится. Решили отодрать Цилиховы наклейки, попытались просушить дерево паяльной лампой и покрыть эпоксидной смолой.

ПЕРКУССИЯ

Шкурил в поте лица. Подошел Тур и долго стоял, наблюдая. Было непонятно, одобряет он мою работу или нет, и я спросил по-арабски: «Ну что, зен?» «Зен» значит «хорошо». Когда, угостив пациента-араба витаминной таблеткой, я осведомлялся, как он теперь себя чувствует, араб с блаженной улыбкой отвечал: «Зе-ен». Я думал, что и Тур ответит так же, поддержит шутку, но он молчал. А потом сказал: «Идем, я покажу тебе «зен». И повел ко второму веслу, над которым трудился Дима.

Да уж, что «зен», то «зен», лучше не бывает. С Цилихом не соскучишься. Нашлепки, которые он ставил на весло, утолщая его, не прилегали к стержню плотно, между ними и стержнем явно существовала полость. Дима постучал карандашом — раздался глухой звук.

Там, возможно, уже полно воды, а нет, так будет. И что она там натворит, бог знает.

Прежде всего требовалось определить размеры и форму каверн. Пригодилась врачебная практика. Подверг больное весло перкуссии — медицинскому выстукиванию — и нашел границы полостей. Теперь просверлим в накладках дыры и зальем внутрь эпоксидку.

Тур удручен. Он потратил большие деньги на весла, платит десяти моторизованным арабам, которые, пока мы примериваемся и чинимся, не делают ровно ничего. Лодка сработана прекрасно, а рули не выдерживают никакой критики, и плыть мы не можем, между тем «Тигрис» на плаву уже шестнадцать дней. И стоит он сейчас ниже сточного коллектора, откуда выбрасывается в реку невероятное количество каустика и соляной кислоты: именно эти химикалии используют здесь, чтобы превратить камыш в бумагу!! От белых хлопьев кажется, что на Тигре ледоход.