НОВЫЙ ГОД

Стемнело. Стали готовить праздничный ужин. Посреди стола водрузили Ксюшину, хранимую с Эль-Курны елку.

Тур хотел стать на плавучий якорь, чтобы вообще никому не дежурить на мостике, но Карло — был час его вахты — благородно воспротивился: вдруг шквал? А стол наш сиял огнями, мерцали свечи внутри пластиковых бутылочных абажуров, сверкали над головами, как солнца, киносветильники Норриса. Полюбовался я на эту красоту и понял, что без Карло праздник не праздник.

Пошел и категорически объявил ему это.

Карло — «Дьявол с вами» — покорился коллективу. Живо выбросили за борт маленький парашютик, и вот уже все одиннадцать за столом.

Тур поднимает бокал за уходящий год. Норрис оделяет каждого смешной игрушкой — кого слоном, кого лягушкой, кого крокодилом.

В девять часов дружной развеселой толпой отправились на корму — вытаскивать сообща якорь.

Ждали, что это будет, как всегда, невероятно трудно, однако получили от Деда Мороза новый подарок: якорь вытащился с великой легкостью, чуть не одной рукой. Сие хоть подарок, но и предостережение: очевидно, полюсное отверстие в нашем парашютике слишком велико и пользы от него (парашютика), значит, мало.

На вахте остались Норман и Рашад, остальные залегли. Нынче мы с Германом стоим с двадцати двух до полуночи. Опять-таки удача, ибо я должен выпить под бой курантов — так условлено с Ксюшей — и прочесть ее письмо, которое со старта берегу запечатанным.

ЕЩЕ ДВАЖДЫ НОВЫЙ ГОД

До половины двенадцатого было спокойно. Герман слушал по радио испанскую музыку, возле нактоуза, освещенные керосиновой лампой, ждали своего часа два стакана и бутылка с коньяком.

Вдруг ветер окреп и парус заполоскал. Пока его укрощали, время шло; глянул на часы — без пяти! Переключил приемник на Москву, подстроился и услышал голос Левитана — последние торжественные фразы, сейчас ударят куранты, — а парус вновь, как нарочно, требовал внимания. В общем, Новый год для нас с Германом наступил минут семь спустя, мы чокнулись, обнялись, пожелали друг другу счастья. После этого я растолкал Детлефа и Эйч-Пи: второй год стоим, мочи нет, сменяйте.

Передавали вахту негладко, грот капризничал, чуть-чуть поавралили, а когда добились, чего хотели, и взяли ветер, он, разумеется, стих.

Не сразу пошел спать, посидел на завалинке, прочел милое Ксюшино письмо и погрустил немножко о ней, о маме, о Коле с Дашей, о доме на Ленинском проспекте, на который, вероятно, сейчас падает снег.

Год был емкий, ничего не скажешь. Думал ли я в прошлом декабре, что буду сидеть здесь, на камышовой палубе, и внимать ее шуршанию и скрипу?

Мимо бесконечной чередой шли корабли, ярко расцвеченные, неопасные — у них своя дорога, у нас своя, — шли быстро и деловито, нагоняя мелкую волну, которая ощутимо раскачивала «Тигрис». Пылала оранжевая луна, слева, где Иран, темнели горы, фантастика, а не ночь.

Друзья мои, где бы вы ни были, — здоровья вам, творчества и любви! С Новым годом!

ОПЯТЬ НА ПРИВЯЗЬ

Утро первого января ознаменовано ужасно противной качкой, резкой, частой, будто по булыжнику едем. Все трещит, болтается и ломается. Левая уключина, уже расколотая, раскололась по новой. Вколотили клин и зафиксировали весло накрепко, так же, как и правое. Теперь у нашего «Тигриса» оба плеча в гипсе.

Ветра нет, почти не движемся, дрейфуем в сторону иранского берега — и трясемся, трясемся. Жуткая зыбь, опасная, изнурительная, — то, что называется «толчея», или сула, у поморов.

В сущности, очередной этап нашего эксперимента закончен. Мы прошли под парусом Персидский залив, благополучно миновали Ормузский изгиб — и доказали тем самым, что подобная мореходная задача могла быть по силам и древним шумерам. Им, наверное, было даже легче, чем нам, на их пути не возникало ни сухогрузов, ни танкеров, — если уж мы уцелели, то они могли уцелеть и подавно.

А сейчас — в ближайшие дни — нам доказывать нечего. И мы со спокойной совестью возвращаемся на буксир, по крайней мере пока не появится ветер. Вышеизложенное в кратких словах сообщил нам Тур. Возражений не последовало. В полвосьмого утра дау взяла нас на привязь.

МАСТЕРА НА ВСЕ РУКИ

Зона толчеи осталась позади, вода гладкая, как в озере. Разбрелись по лодке кто куда и занялись необязательными делами.

Я, например, шью сумку из брезента, хочу подвесить ее к стенке хижины и держать в ней аптечку. Сумка получается, по моему разумению, красивая и после плавания сгодится для Ксюши или Даши.

Рядом со мной на крыше кубрика устроились Герман и Детлеф. Первый читает, второй смотрит в карту и нажимает кнопки карманного компьютера.

С компьютером этим — или с его близнецом? — в Эль-Курне произошла забавная история. Детлеф на минутку отлучился со стройплощадки, оставив машинку на бревне, а вернувшись, застал ее вскрытой. Смуглолицый красавец араб с восхищением рассматривал разноцветные кишочки.

— Зачем ты это сделал?! — вскричал Детлеф.

— Цифирки выскакивают, — поделился араб своей радостью.

Справедливости ради добавлю, что, утолив любознательность, он надел крышку столь же ловко и аккуратно, как и снял, и цифирки не прекратили выскакивать.

Вернусь на борт. Норман по каналу Би-би-си пытается связаться с Бахрейном, слышимость плохая, он диктует по буквам, как райкинский персонаж, и Асбьерн с Эйч-Пи его передразнивают.

Тур продолжает любовно отлаживать дырочно-шиповой «вахтограф». Точно такой же, с «Кон-Тики», хранится сейчас в музее в Осло, вместе с не менее знаменитым «носометром» — древнеегипетским секстаном — и еще с одним изделием Тура, самым, пожалуй, пикантным.

Именно на это изделие воззрился при своем посещении музея норвежский король. «Что это?» — спросил он Хейердала, остановившись перед длинной деревянной трубкой с раструбом. Свита, более осведомленная, с живейшим интересом ждала объяснений и гадала, как Тур выпутается. Но Тур выпутываться не стал и правдиво разъяснил, что трубка представляет собой собственноручно изготовленный руководителем экспедиции для экипажа «Ра» бортовой писсуар.

ОРЕХИ

Сели ужинать, ели не торопясь, приканчивали вчерашние сладости — и вспомнили про грецкие орехи. Притащили, естественно, и молоток, но Тур презрительно спросил: «А кулак на что?» Вдарил кулачищем и разбил скорлупу вдребезги. И началось. Дурные примеры заразительны: окажись на лодке посторонний, он бы решил, что мы спятили, — одиннадцать мужиков напропалую молотили по столу. Шестидесятитрехлетний Тур был вне конкуренции, он разбивал орех с первой попытки. У Детлефа долго не получалось, а когда получилось, он закричал: «Понимаю, дело не в силе, а в умении!»

Орехи привели к разговору о каратэ, и Тур поведал об ужасном происшествии, свидетелем и жертвой которого он несколько лет назад явился. Гостя на вилле Хейердала, незабвенный Жорж Сориал светски развлекал дочерей Тура и взялся им показать, что такое настоящий каратист. Огляделся, схватил попавшиеся под руку кирпичины и с маху ребром ладони их разрубил. А это были античные римские кирпичи, которые Тур берег как зеницу ока.

ЗЕМЛЯ БЛИЗКА

Детлеф кончил штурманские расчеты. Если мы пойдем на Сейшелы, то при средней скорости 2,5 узла путь займет 22 дня, если на Мадагаскар — 38 дней и т. д. До Антарктиды можем добраться за 80–100 суток. Что нам стоит? Планета в нашем распоряжении, куда хотим, туда плывем.

В реальной действительности мы даже не плывем, нас тянут. Весла в нейтральном положении, рулевые вахты отменены, дежурный на мостике изнывает от безделья.

Залетала на борт чудесная птичка, остаться, правда, не пожелала. Видели большую стаю дельфинов — две-три сотни, они резвились, играли.

Опять прилетела птица, по определителю — так называемый королевский рыбак.