— А, хорошо. Рад, что новые жильцы решили ее оставить. И считаю, что все могут остаться довольны, потому что она знает, что нужно делать в доме, где лучше делать покупки и все такое, а в ее возрасте трудно найти работу.

— Эдвард, ты не понимаешь. Сама Пилар и снимает виллу.

— Пилар! Боже правый! Неужели она может платить за аренду?

— Она не может. За нее платит сын.

Эдвард задумчиво прикусил нижнюю губу.

— Откуда у крестьянского сына столько денег?

— Эдвард, не будь таким снобом. Классы давно уже ничего не значат.

— Все же у него должна быть хорошая работа, чтобы платить за такую виллу.

— Не так уж это необычно, чтобы мальчик из бедной семьи разбогател. Он, наверное, молодец.

— Потому что разбогател?

— Потому что Пилар теперь богата.

— Одно вовсе не означает другое.

— Они были счастливы вместе, — произнесла Анита, явно следуя своим собственным мыслям.

— Кто?

— Мои папа и мама. Иначе, почему мама осталась верна его памяти?

— Я бы сказал, что человек, у которого за спиной есть один счастливый брак, обязательно попробует счастья еще раз. А те, кому не повезло, больше не пытаются. Не надо так удивляться тому, что твои родители были счастливы все то недолгое время, которое провели вместе.

— Откуда ты знаешь?

— Я как-то спрашивал у Инез.

— Как просто.

— Я так и не понимаю, как это у него получилось, что он снял виллу…

Анита рассмеялась:

— У каждого свой пунктик. Не беспокойся, Эдвард. В свое время узнаешь.

— Что узнаю?

— Кто сын Пилар и как он зарабатывает деньги. Когда узнаешь, расскажешь мне. Если его деятельность по эту сторону закона, я, так и быть, поучаствую в бизнесе. Против таких денег я не возражаю. Насчет дома ты был прав. Его действительно можно превратить в отличный отель. Но переделки потребуют больших затрат.

— Я знаю человека, который интересуется инвестициями. Может, поговорить с ним?

— Да, но пока лишь намеками. Я еще не решила окончательно. Может быть…

— Что?

— Ничего. — Не могла же она сказать: «Выйду замуж за испанца, поселюсь в доме, где дверь увита виноградной лозой, разведу кур на заднем дворе, нарожаю пухлых черноглазых детишек с оливковой кожей». Эдварду такого говорить не стоило. Хотя бы пока она носит его кольцо.

— После ленча в отеле Анита поднялась к себе, чтобы полежать. Девушка наполовину испанского происхождения должна привыкнуть к сиесте. Но уснуть она не могла, как ни старалась. Поэтому она встала, надела платье, заранее достав его, чтобы оно разгладилось, и пошла звать Эдварда на прогулку. Анита постучала в его дверь, но ответа не последовало. Скорее всего, он ушел. Какой зануда! Сегодня в десять вечера наверняка опять захочет спать! Эдвард, в отличие от нее, принадлежал к тем медлительным типам, которым обязательно надо выспаться.

Анита не торопясь побрела через площадь, наугад выбрав одну из боковых улочек. Улочка вывела ее на другую площадь. Анита храбро вошла в бар и заказала кофе, думая, как это странно — заказывать кофе у стойки бара. На нее смотрел кудрявый молодой испанец. На нем был красный свитер и черные брюки. Анита кокетливо опустила ресницы.

— Осторожно, дорогая! Здесь девушку могут изнасиловать и за меньшее, — раздался высокий женский голос.

— Вы, конечно, по своему опыту знаете, — не осталась в долгу Анита.

— Да ты, отказывается, остра на язык. Мне это нравится. Подожди, пока я получу омлет и жареную картошку, и тогда сяду с тобой.

Так Анита повстречала Кэти Грей.

Когда Кэти села, они познакомились. Кэти поставила тарелки на стол, но есть не начинала.

— Ты ведь настоящая? — спросила она. — Ты не мираж? Ты не представляешь, что это для меня значит — говорить по-английски с человеком, который только что приехал из Англии. Здесь все говорят по-испански. Такая скука!

— А ты здесь давно? — с улыбкой спросила Анита, наблюдая плещущие через край эмоции своей новой знакомой.

— Полтора года. Я работаю у Клода Перримана, экспортера. И, знаешь, это самая лучшая работа, какая у меня когда-либо была. Может, зарплатой и не похвастаешься, зато здесь, на острове, все дешево. Но если бы ты знала, как мне хочется послушать, увидеть, потрогать кого-нибудь или что-нибудь из старой доброй Англии! — Кэти посмотрела на тарелку. — Я заказываю жареную картошку со всеми блюдами, чтобы чувствовать себя хоть на минуту дома. Но это все равно не то.

Клод Перриман, подумала Анита. Интересно, как он переживает гибель жены? Бедняга.

— У тебя настоящая ностальгия. Почему же ты тогда уехала?

— Здоровье. У меня слабые бронхи, а я еще и курила, чтобы побыстрее загнать себя в гроб. Ты куришь?

— Нет.

— Молодец! И я бросила. Вот только думаю: не поздно ли спохватилась? Раньше вместо еды я предпочитала чашку кофе с сигаретой. Кашель — Бог с ним, но когда у меня перед глазами начали плавать красные и зеленые крути, я решила, что хватит, Кэти, детка!

— И ты взяла и бросила? Ну и сила воли!

Кэти осторожно огляделась:

— Вообще-то нет. Иногда я жульничаю. Надо бы, чтобы какой-нибудь мужчина взял меня в свои железные руки. Это мое единственное условие. Он может быть любого роста, возраста и веса.

— Ты безнадежна.

— Нет, всего лишь чертовски одинока. Я рада была познакомиться с тобой, Анита.

— И я рада, Кэти. Послушай, давай встретимся еще? Хоть этим вечером?

— Ты здесь одна?

— Нет, мой друг остался в отеле.

Кэти кивнула на кольцо на пальце Аниты:

— Это он тебе подарил?

— Вообще-то да.

— Тогда нет, не встретимся. Если так, не стану вам мешать.

Анита вздохнула:

— Это совсем не так. Приходи. Кстати, я была знакома с покойной женой твоего начальника. Я летела вместе с ней на самолете Рока Беннета, и мы попали в аварию при посадке.

Глаза Кэти потемнели.

— Это ужасно!

— Как он?

— Он в страшном горе, почти не в себе. Знаешь, они очень любили друг друга.

Анита нахмурилась. Нет, она знала другое. Они вот-вот должны были расстаться. Когда Моника Перриман поехала к сестре, Клод Перриман не мог не знать о ее настроении — женщина не умеет скрывать такие вещи. Кроме того, Моника намекала, что между ними постоянно возникали мелкие ссоры, а однажды они поругались всерьез. С другой стороны, он знал и теперь живет с мыслью, что не сделал жену счастливой, а мог бы. Он ведь, наверное, должен был позволить себе какой-то компромисс. И теперь ему только хуже от того, что он ничего не сделал. Откровенность Моники Перриман стала не просто ее секретом, а священной тайной. Анита никогда никому не скажет ничего, что могло бы причинить еще большую боль Клоду Перриману.

— Смешную девушку я сегодня встретила, — сказала Анита Эдварду. — После обеда она зайдет к нам в отель выпить. Она тебе понравится, — с надеждой и сомнением прибавила Анита.

Удивительно, но Эдварду Кэти действительно понравилась. Наверное, сработал закон притяжения противоположностей. Кэтрин, или Кэти, как она просила ее называть, извергала эмоции фейерверком. У нее были рыжие волосы; не удивительно, что люди всегда ощущали ее присутствие, как ощущается комета или молния в грозу или что-нибудь такое же яркое и взрывное. С Кэти каждый день был праздником. Она не притворялась тем, чем не была, но всегда словно носила маску, так что никогда нельзя было сказать наверняка, о чем Кэти думает или что ее мучает. Ей шел тридцать шестой год, и природа была милостива к ней, прибавив несколько льстящих ей морщинок на лице, однако время от времени в ее взгляде мелькала грусть.

Они втроем вышли из отеля, чтобы заглянуть в какой-нибудь бар. Появились какие-то знакомые Кэти, и она отошла поговорить с ними. Анита и Эдвард, воспользовавшись этим, провели время вдвоем.

— Что ты о ней думаешь?

— Она… ни на кого не похожа.

— Эдвард, — проворчала Анита. — Не надо осторожничать. Она просто очаровательна, и ты не можешь отвести от нее глаз.