— От какой еще Наташи?

— От моей сестры.

— Ну и что? — спросил я и пожал плечами, как будто я уже сто лет получаю от нее приветы.

— Ничего… — сказал Ларик. — Она прислала маме письмо. Там в конце написано: «Привет Вите».

— Почему ты думаешь, что мне?

— Другого Вити она здесь не знает.

— А зачем мне привет? — сказал я. — Не видал я приветов, что ли.

Все, ну все я говорил не так, как думал! Я ведь сразу вспомнил, что и тогда, у них дома, она сказала: «Привет, Витя». А теперь написала: «Привет Вите». Значит, она меня запомнила и думала про меня в своем городе высокой культуры, где одних мопедов, может быть, миллион. Кольке, например, она ничего не передала, а мы ведь рядом сидели…

— Она после экзаменов к нам приезжает, — сказал Ларик. — У них поход отменился.

Я ответил:

— Мне-то что… Пускай отменился.

Я выбежал на крыльцо. Там стоял Колька. Я толкнул его с разбегу, и он ласточкой полетел через три ступеньки. Колька не обиделся. В этот день у всех было такое настроение, что все толкались и бегали. Колька полез обратно и хотел стащить меня за ногу. Но я уже стал серьезным. Я вообще-то не боюсь ничего. Но тут вдруг испугался, что все заметят, как я обрадовался.

— Стой, Колька, — сказал я. — Дело есть. Давай сегодня на лодке поедем прямо после уроков.

— У нас ничего еще не собрано.

— А мы просто прокатимся, попробуем.

— Можно, — согласился Колька. — Батону сказать?

Я подумал немного и понял, что я сейчас жутко добрый. Мне хотелось, чтобы в этот день всем было хорошо. Мне даже жалко стало, что Мария Михайловна уходит на пенсию, хотя она тут совсем ни при чем.

— Я сам скажу!

— А Ларику?

Тут я подумал немного подольше.

— Мы же обещали…

«Не мы обещали, — вспомнил я, — а ты обещал». Но раз я сегодня такой добрый, то пускай прокатится разочек вдоль берега.

— Ладно, скажи, — согласился я.

Колька вздохнул.

— Мураш, — сказал он, — я не про сейчас, а вообще… Когда поедем на два или три дня… Можно тогда и Наташу взять?

Я смотрю на Кольку и ничего не понимаю. И он — про Наташу. Неужели сам догадался, что я давно уже об этом думал? «Вот это Колька! — подумал я. — Вот это друг настоящий!»

— Можно, — небрежно сказал я. — Жалко, что ли…

Колька обрадовался.

— А правда… — заулыбался он. — Она ведь и обед может сварить…

— Сварит, конечно, — говорю я.

— И грести она может.

— Может, конечно, раз в турпоходы ходит.

— Какие походы? — спрашивает Колька.

— Говорят же тебе — туристские.

— Да в жизни она в походы не ходила, — говорит Колька.

— Ты-то откуда знаешь?

— Знаю. И ты тоже знаешь.

И тут в моей голове будто какой-то винт повернули и все стало ясно.

— Ты про какую Наташу говоришь? — спросил я.

— Про Кудрову.

— Про Наташку?!

— Ну да.

— Это зачем еще она нам нужна?!

— Ты же сам говорил… Обед варить…

— Да на что мне ее обед. Я сам не хуже сварю! Или Батон сварит, у него здорово получается. А Наташка тут при чем?

Колька помрачнел сразу и засопел.

— А ты про какую Наташку говорил?

— Ни про какую. Это я так просто… Думаю: какую-нибудь девчонку можно взять. Только не Наташку.

— Не хуже она твоей!

— Какой еще моей?

— Сестры Ларика!

— Я тебе что-нибудь говорил про сестру Ларика?

— А я и сам не дурак, — говорит Колька.

— Вот как раз ты дурак и есть!

— Ну и пускай, — говорит Колька. — А лодка моя!

Таких вещей я от Кольки никогда не слышал. Мы могли ссориться и обижаться друг на друга, но никогда не говорили «мое» или «твое». У нас все было общее. Даже в голову нам не приходило делиться. Кому что нужно, тот берет, и все. Я так удивился Колькиным словам, что даже не знал, что ответить.

Колька молча повернулся и ушел в школу. И я тут же дал себе честное слово, что никогда даже не прикоснусь к этой лодке, пускай мне дают хоть сто миллионов.

До конца уроков мы с Колькой не разговаривали. Я видел, что на переменах он подходил к Наташке. О чем они там толковали — не знаю.

А после уроков Колька сам подошел ко мне.

— Мураш, — сказал он, — ты не злись, она не поедет.

— А мне-то что, — ответил я. — Твоя лодка…

— Она меня спрашивала — поедешь ты или нет?

— А ей-то какое дело?

— Она хочет, чтобы если ехать, так всем вместе. В общем, ей обязательно нужно, чтобы ты был.

— А ты не спросил, зачем я ей нужен?

— Не спросил.

— Тогда я тебе скажу. Она терпеть меня не может! Она мне отомстить хочет. Поганку какую-нибудь мне в кашу сунет и — привет. Вот зачем я ей нужен.

— А ты точно знаешь? — спросил Колька.

— Точно, конечно.

Колька сразу повеселел.

— Ну, тогда ладно… — говорит он. — Ты Мураш, не злись. Насчет лодки я просто так сказал. Мы же ее вместе красили и смолили. Она общая. А поганку она тебе не сунет. Она не такая.

— Конечно, не сунет, раз не поедет, — говорю я.

— Нет, она поедет, если ты поедешь.

— Очень мне это нужно, — говорю я. — Я буду поганки есть, а вам — кино бесплатное?

— Да сейчас и поганки-то еще не растут, — отвечает Колька.

— Еще что-нибудь найдет.

— Не найдет.

— Слушай, Колька, — говорю я, — а зачем она тебе нужна?

На этот простой вопрос Колька не сумел мне ответить.

Когда мы шли домой, я думал о том, что все кругом устроено как-то неправильно. Например, если какой-нибудь человек хочет видеть другого человека, так тот обязательно уезжает. А кого он видеть не хочет, тот остается, да еще пристает к этому человеку. Вот я, например… Неужели я такой плохой, что меня нужно поганками травить? Я думаю, что если ненавидишь какого человека, то не обращай на него внимания, как будто его и на земле нет.

Если по-честному, то ведь не я пристаю к Наташке, а она ко мне.

Что я ей такого сделал?

Конечно, я могу придавить ее одним пальцем…

Но все-таки интересно — что я ей такого сделал?

— Колька, — спросил я, — а когда у восьмых классов экзамены кончаются?

— Не знаю. А тебе зачем?

И на этот простой вопрос я тоже ответить ему не сумел.

ПОЧЕМУ У МЕНЯ ВСЕ ВРЕМЯ НЕПРИЯТНОСТИ?

Когда я вернулся из школы, все были дома. Сначала я даже не удивился, потому что настроение у меня было воскресное и мне казалось, что у остальных тоже сегодня нерабочий день. Потом я сообразил, что отец с матерью отпросились с работы. С чего бы это?

На отце была надета белая рубашка и галстук, который он раз в сто лет носит. Отец был веселый, просто сиял, будто его изнутри подсвечивали. А мать надела свою новую заграничную кофту, как для гостей. Я сначала так и решил, что сейчас гости придут.

— Вот и Витек пришел, — сказал отец, — теперь все вместе.

И тогда я подумал, что ведь этот праздник из-за меня. Мне стало даже как-то неловко. Ведь даже Людка напялила из-за меня свои драгоценные брюки в полоску. От этих брюк она стала как будто выше, взрослее и красивее. Про Людкину красоту я подумал как-то нечаянно — какая может быть красота у родной сестры… Сестра она мне, да и все. Но все-таки было в Людке тогда что-то особенное.

А главное, смотрели они на меня как-то так, будто знают что-то страшно интересное, а я еще ничего не знаю.

«Мопед! — подумал я, и по спине у меня забегали мурашки. — Мопед, конечно, спрятан в сарае. Сейчас меня поведут к сараю, отец выкатит мопед и скажет: «Вот так, Витек… Мы-то, брат, этого в нашем детстве и не нюхали».

Отец сказал, улыбаясь:

— Вот так, Витек, жизнь, оказывается, на месте не стоит, идет все-таки…

Я молчу, жду, когда меня поведут к сараю.

— Еще один работник в нашей семье появился, — сказал отец.

Мне опять стало неловко, и я говорю:

— Я еще не работник.

— Ничего, — успокоил меня отец, — придет и твое время.

— Да ты не тяни, — сказала мать, — говори толком.