— Ага! — Господин Адамсон пришел в восторг. — У тебя получилось!

Потирая подбородок, я смотрел на что-то грязное, лежавшее в небольшом углублении. Господин Адамсон командовал с возбуждением расхитителя гробниц, который наконец-то, после десятилетних стараний, попал в самую дальнюю комнату пирамиды Хеопса и опустился на колени перед древним саркофагом, в котором, возможно, находятся богатства царя царей или даже он сам. Но то, что я достал, оказалось не саркофагом, а маленьким кожаным чемоданом, испачканным глиной, ручка торчала вверх, как вымпел, потому что один ее конец оторвался.

— Быстрее! — прокричал господин Адамсон. — А то не успеем!

Я был на нижней ступеньке лестницы, когда рухнул потолок подвала. Дом сдался. Тогда я, прижав чемодан к груди, поспешил на поверхность и выскочил через дверь, ее косяк — три одинокие каменные балки — еще стоял в конце лестницы. Все стены снесли. Господин Адамсон как раз перешел на противоположную сторону улицы и остановился перед кучкой ротозеев, наслаждавшихся зрелищем разрушения, а теперь с любопытством глядевших на меня. Двое пожилых мужчин с палками, еще один, помоложе, на костылях и сгорбленный старик, который держался за ходунки на колесиках, сделанные из стальных трубок, и смотрел в землю. Он видел, если он вообще видел, разрушение здания только как игру теней — прямо по Платону. Я остановился рядом с господином Адамсоном и оглянулся.

Стояк двери возвышался подобно древнегреческому храму в облаке строительной пыли. Чугунная баба с грохотом влетела в него, и последние камни разлетелись в пыль.

— Мальчик! — сказал мужчина на костылях, стоявший рядом со мной. — А что это ты украл из дома? — И он стукнул костылем по чемодану. Его друзья придвинулись ко мне поближе.

— Идем, — произнес господин Адамсон.

Четыре старика пустились вдогонку за нами, каждый с той скоростью, на какую был способен. Один из них, с палкой, худющее привидение, кожа да кости, шагал очень бодро, и мне пришлось почти бежать, чтобы он не достал меня своей клюкой.

— Вор! Проходимец! Разбойник!

Остальные трое (тоже с угрозами) гнались за нами — второй мужчина с палкой, калека на костылях и горбун на ходунках, который шаркал мелкими шажочками позади всех и фальцетом вопил что-то в землю. Вскоре господин Адамсон и я прилично оторвались от них, и, когда на Телльплац мы сели в трамвай, эти четверо от нас отстали и вернулись к разрушенному дому.

На Барфюсерплац мы пересели на четвертый номер. В нем было полно народу, не то что в шестнадцатом. Сесть нам не удалось, и господин Адамсон, которого зажали в угол, оказался между женщиной с двумя огромными сумками в руках и хлыщом в обалденной кепочке, залихватски сдвинутой — иначе она уже не была бы обалденной — на затылок. Его сигарета дымила прямо в лицо господину Адамсону. Господин Адамсон смотрел на него с отвращением, но ничего не говорил. Даже глазом не моргнул. А я стоял и прижимал к груди чемодан. Он был легкий, как перышко.

Хаммерштрассе: серые дома, прижавшиеся друг к другу, и ни одного дерева, куда ни глянь. Магазин колониальных товаров, мастерская по ремонту одежды, обувная мастерская (не господина Киммиха и не господина Брждырка), мастерская по ремонту бытовой техники, магазин товаров для розыгрышей. Господин Адамсон свернул в подворотню и пошел через двор к парадному. Пока мы поднимались по темной лестнице (теперь я нес чемодан на плече), он сказал:

— Спроси Биби. Она живет здесь с мамой. Не говори, что я с тобой.

Он остановился перед одной дверью, указал подбородком на звонок и спрятался за перилами лестницы, которая вела на следующий этаж. Но ведь там эта Биби или ее мама его сразу заметят! Я позвонил.

Дверь открыла женщина. Фартук, косынка, в руках — тряпка. Если это мать, то я представлял ее себе иначе. Она уставилась на меня, словно я привидение или чудовище.

— Биби, — пролепетал я, — я ищу Биби.

— Здесь нет никакой Биби.

Она закрыла дверь. Сквозь матовое окошко в двери я видел ее удалявшуюся тень. Я обернулся к господину Адамсону. Его голова высовывалась из-за перил.

— Спроси у нее, где теперь живет Биби. Биби Хубер.

Я позвонил еще раз.

— А где Биби живет теперь?

— Ну хватит, слышишь, грязнуля! — На этот раз хозяйка так решительно хлопнула дверью, что стекло задребезжало.

— Хубер, — сказал я стеклянному окошку.

Господин Адамсон что-то прокричал у меня за спиной. Он был взволнован, это точно.

— Попробуй Шнеман… — Или что-то в этом роде. Может, он сказал «Шлеман» или «Шниман».

Я снова позвонил. Я звонил долго, настойчиво. В квартире — ни звука. Теперь господин Адамсон стоял рядом со мной, разгневанный, как ангел мести. Он кричал:

— Шнеман! Шниман! Шлиман!

Но и на его крик никто не отозвался.

— Тогда ее фамилия была Хубер, — объяснил он мне чуть потише. — Но может быть, за это время ее мама вышла замуж за ее папу. — Он глядел на дверь, словно хотел ударом ноги разнести ее в щепки. — Шлиман! — Но тут господин Адамсон заметил, что он в носках, и вздохнул. Резко отвернулся и пошел вниз по лестнице. Я — за ним, согнувшись под чемоданом.

Во дворе он оглянулся и посмотрел на окна второго этажа. Пыльные стекла, ставней нет. За одним из стекол тень головы женщины, украдкой глядевшей вниз. Господин Адамсон вытянул шею, высунул язык и погрозил ей кулаком. Женщина продолжала смотреть.

— Биби теперь двенадцать, — сказал господин Адамсон изменившимся голосом и повернулся ко мне. — Большая уже. Ты только представь себе, двенадцать!

Я попробовал представить себе большую двенадцатилетнюю Биби. Без особого успеха. Что до меня, так мне было наплевать на эту Биби, а вот господин Адамсон просто стоял и словно грезил наяву.

— Так близко, — бормотал он, — так близко!

Я ничего не сказал, но мне хотелось погладить его по руке, как-то утешить. Ведь я-то был тут! Только я собрался это сделать, как он вскинул голову и взмахнул рукой, словно отдавал команду целому войску. Мы пошли к трамваю и проделали весь путь назад.

В саду виллы господина Кремера я наконец смог опустить чемодан. Чемодан, да еще и кость — не так-то уж легко было тащить и то и другое, а господин Адамсон и не подумал помочь! Я намочил рубашку в бочке с водой и протер крышку чемодана. Ничего более подходящего у меня не нашлось, а рубашка все равно выглядела как с помойки. На чемодане, когда-то коричневом, было с десяток наклеек разных гостиниц: «Беллависта», «Сплендид», «Аль Порто Женовезе». Одна наклейка, самая большая, на незнакомом языке, так что я не смог ее прочитать.

— Что тут написано? — спросил я.

— «Синтагма Палас», Афины, — ответил господин Адамсон. — Я тогда много путешествовал.

Крышка и чемодан были скреплены двумя большими красными сургучными печатями. Никто не смог бы открыть чемодан, не сломав их. Наверняка никто и не пробовал.

В сарае мы нашли щель между балками, куда как раз помещался чемодан. Здесь он мог пролежать десятки лет, если только господину Кремеру не вздумается затеять генеральную уборку. Я не спрашивал господина Адамсона, почему он не откроет чемодан. Или что в нем. Мне показалось, это были бы неуместные вопросы. Я спросил только:

— Это клад?

Господин Адамсон кивнул.

Я засунул в щель доску, которая полностью закрыла чемодан, и набросал сверху и вокруг всякого мусора.

Господин Адамсон пошел к дому. Наверное, хотел сесть на скамейку. Ну а я побежал за ним и почти догнал его, но споткнулся, так что чуть не упал. Я хотел (и даже сказал: «Извините») опереться о него. Но — просто прошел насквозь. Никакого сопротивления, правда, я почувствовал какой-то холодок. Я упал перед ним на дорожку, выложенную плитками, и, перевернувшись на спину, глядел на него во все глаза. А господин Адамсон стоял и ухмылялся, как человек, которого застали за какой-то шалостью.

— Ну вот, — произнес он, — теперь ты все знаешь.

Он сделал большой шаг и переступил через меня. Перед стеной оглянулся и крикнул: