У ворот склада стояли ломовые лошади с мохнатыми ногами. Возчики складывали тюки на полки, покрывали брезентом, увязывали веревками, затягивали ломиками.

В складе было тесно, но рабочие ловко маневрировали тележками, сбрасывая тюки, куда им показывал кладовщик Панфилов. За маленьким столиком Юра выписывал накладные.

Вошел Красавцев, заведующий сбытом, толстяк с опухшим лицом, что то сказал Панфилову и вышел.

– Представитель деткомиссии, гражданин Навроцкий! – крикнул Панфилов, появляясь в воротах склада.

Валентин Валентинович оглянулся.

– Меня кличут… Иду!

Он отправился в склад и тут же вернулся, весело сообщив Мише:

– Сейчас будут грузиться!

Показал грузчикам пустой вагон в тупике:

– А ну, ребята, подвинем, по чекушке на брата!

Сказал что то машинисту и сцепщику и направился к пустому вагону, на ходу бросив Мише:

– Поможем, Миша!

Мише понравилась его веселая лихость, и он помог грузчикам подтолкнуть вагон к составу.

Лязгнули буфера, сцепщик накинул сцеп, Валентин Валентинович оттянул дверь вагона, она мягко покатилась на роликах, грузчики установили трап, начали таскать тюки.

Стоя в вагоне, Валентин Валентинович уверенно распоряжался:

– Быстро, ребята, шаг назад, два вперед, тюк на тюк, товара как раз на вагон. Плохо уложим – придется перекладывать.

Он соскочил с вагона и пошел в склад.

– Накладная готова?

– Готова, – ответил Юра.

– Молодец!

Прижимая книгу линейкой, Юра оторвал и передал ему накладную.

Валентин Валентинович посмотрел на состав (сцепщик закрывал и опломбировывал вагон), кивнул Юре и Панфилову: «До новых встреч!» – и через боковую дверь вышел на улицу.

Машинист дал гудок, состав тронулся и вытянулся из ворот фабрики. Миша записал вагон Валентина Валентиновича.

И как только ворота за ушедшим составом закрылись, в склад вошел инженер Николай Львович Зимин. Был он гладко выбрит, в хорошо отутюженном костюме, держался очень прямо. За глаза его звали «барин»

– слово в то время уже не оскорбительное, а насмешливое. Оно было незаслуженно и заставляло Николая Львовича держаться еще прямее, говорить еще спокойнее.

– Где бракованная партия? – спросил он у кладовщика Панфилова.

– Какая, Николай Львович? – переспросил Панфилов.

– Для деткомиссии… Я велел Красавцеву ее задержать. Передал он вам мое распоряжение?

– Правильно, приказали… Так ведь транспорт уже погрузили, не разгружать же было, Николай Львович.

– Интересно… – недовольно произнес Зимин и удалился.

Миша хорошо помнил: Красавцев приходил на склад до того, как вагон Валентина Валентиновича погрузили. Красавцев что то сказал Панфилову, и послеэтого вагон Валентина Валентиновича молниеносно погрузили и отправили. Что же приказал Красавцев? Задержать вагон или, наоборот, побыстрее отправить его?

– Юра, ты не слыхал, что Красавцев сказал Панфилову? – спросил Миша.

– Нет.

– Он велел задержать вагон или, наоборот, отправить?

– Не знаю.

– Ты был рядом.

– Я не прислушиваюсь к чужим разговорам.

– Товарищ Панфилов! – сказал Миша. – А ведь Красавцев приходил до того, как был погружен вагон деткомиссии.

Панфилов скосился на него из под железных очков.

– Ну и что?

– А вы сказали товарищу Зимину, что вагон уже был погружен.

– Ну, сказал.

– Вы сказали неправду.

По суровому лицу Панфилова, по его косому взгляду можно было предположить, что он пошлет Мишу ко всем чертям. Однако он этого не сделал: хорошо знал этих молодых товарищей, от них никому нет проходу, им до всего есть дело, и лучше с ними не связываться.

– Товарищу Зимину легко отдавать приказы, только он ведь не у Бутиковых работает, – желчно возразил Панфилов.

– При чем тут Бутиковы? – удивился Миша.

– При том… «Задержи, посмотрю, погляжу»!.. А за простой вагонов полагается штраф, деньги порядочные, кто будет платить? Фабрика? Государство?

– Зимин хотел как хуже?

– Не сказал я этого, только не коммерческий он человек. Хочешь брак выяснить? В цеху выясняй, а не на складе, когда товар упакован, клиент ждет, и вагоны поданы.

В объяснениях Панфилова была логика, но упоминание бывших хозяев фабрики Бутиковых было намеком на то, что Зимин служил здесь еще при фабрикантах, намеком на старорежимность Зимина, попыткой опорочить его, представить социально чуждым. Миша почувствовал фальшь.

– А все же что приказал Красавцев: задержать или отправить вагон?

– Об этом у Красавцева спроси! – с раздражением ответил Панфилов. – Не Зимин, не Красавцев отвечают за отправку, я отвечаю. А мне товар некуда складировать, сам видишь. – Он обвел рукой загроможденное тюками помещение склада. – Паны, понимаешь, дерутся, а у холопов чубы трещат. Нет, извините, спасибо.

Вечером Миша пошел в ресторан «Эрмитаж», к Славке. Бульвары Садового кольца были пустынны, редкие фонари тускло светили на углах центральных улиц.

Славкина мать ушла к другому человеку. Славка остался с отцом, бросил школу, играет по вечерам в оркестре ресторана «Эрмитаж», зарабатывает на жизнь: Константин Алексеевич болеет, не работает, опустился. Миша поражался такой слабости. Если женщина ушла от мужа, порядочного и достойного человека, бросила сына, ее можно только презирать. Конечно, любовь, страсть и так далее, и все же долг выше всего.

В ресторан Миша вошел со двора, мимо кухни, мимо снующих по узкому коридору официантов с подносами. Все бежали, торопились, никому не было дела до Миши, и он благополучно достиг маленькой комнаты, отделенной от эстрады тяжелой занавеской.

Рядом гремел оркестр. Миша чуть раздвинул занавеску и увидел ресторанный зал. За столиками, покрытыми белоснежными скатертями, сидели разодетые женщины, мужчины, очень важные, будто занятые настоящим делом. А все их дело тут – пить, есть, хохотать, как будто им очень весело. Спасаются от забот и тревог жизни нэпманы, спекулянты и растратчики, берут реванш за свое унижение в том, другом мире, где их ограничивают, допекают налогами. Здесь они господа, реализуют свое богатство, швыряют деньгами, перед ними предупредительно склоняются официанты. Безусловно, нэп необходим для восстановления страны, здесь его оборотная сторона, приходится с этим мириться, но люди эти отвратительны. Во имя чего они живут?

Оркестр смолк, музыканты оставались на своих местах. Сидя за роялем, Славка разговаривал с контрабасистом, пожилым человеком в серо голубом костюме с бабочкой.

Потом на эстраду вышли чечеточники в черных фраках, белых манишках, черных цилиндрах и черных лакированных туфлях. Оркестр грянул бравурную мелодию, чечеточники отбивали чечетку, фалды их фраков развевались, они здорово молотили штиблетами и пели куплеты…

Глупейшие куплеты о червонцах, о том, что именно можно достать за червонцы, идиотский гимн червонцу. Никто не обращает на чечеточников внимания, хотя они стараются вовсю, жаль их, и Славку жаль, и других музыкантов, обязанных развлекать эту шушеру.

Чечеточники удалились. Музыканты поднялись со своих мест, пустились в комнату за эстрадой…

– Мне еще отделение играть, – предупредил Славка.

– Подожду, – ответил Миша.

Он стоял у занавески и поглядывал в зал.

– Ну и физии!

– Эти физии дают пищу для некоторых размышлений, – сказал Слава.

– Каких именно?

– Могли мы с тобой два года назад думать, что появится все это?.. Новые хозяева жизни.

– Точнее, хозяева своих денег.

– Зато каких денег! Сейчас я тебе покажу некоторых представителей современного капитала. Только не слишком на них пялься и не тыкай пальцем.

– Постараюсь, – рассмеялся Миша.

– Справа, за вторым столиком, к нам лицом, видишь: коротенький пузанок с пышной шевелюрой?