– Как грубо, как грубо, – поморщился Навроцкий. – Так вот, слушай, Витюня: будешь так разговаривать со мной, я из тебя сделаю беф строганов, понял?

Это говорил не лощеный делец, а какой то совсем другой человек…

Его слышал и Шаринец. Валентин Валентинович Навроцкий произнес свою угрозу достаточно громко.

8

Фабричный клуб был полон, за занавесом слышалась возня – участники готовились к выступлению. Скоро начало, а Славка не пришел – Миша отметил это с огорчением. А Витька Буров пришел, Миша отметил и это… Пришел, конечно, чтобы поскандалить, чтобы испортить вечер.

Занавес раздвинулся. Яша Полонский заиграл на рояле марш живой газеты – причудливую смесь революционных песен, вальсов, старинных романсов и опереточных мелодий.

Под звуки этой своеобразной, но достаточно громкой музыки строй живой газеты – мальчики и девочки (рубашки и кофточки белые, брюки и юбки черные) – промаршировал по сцене, декламируя вступление:

Мы, сотрудники газеты,
Не артисты, не поэты,
С мира занавес сдерем,
Всем покажем и споем.
Что в Марокко? Все морока!
Что у вас сейчас под боком,
Как во Франции дела,
Как экскурсия прошла,
На Арбате что у нас,
Как в Италии сейчас,
Что в деревне. И короче:
Обо всем ином и прочем! [1]

Хор смолк, шеренга застыла, из нее выступила девочка, загримированная под Люду Зимину, сплела пальцы, вытянула руки и, поводя плечами, запела:

Я жеманство, тру ля ля,
И скажу вам смело:
Люблю глазками стрелять,
Не люблю лишь дела.
Как приятно день деньской
Шевелить глазами,
И влюбляться с головой,
И не спать ночами.
Завела я дневничок,
В нем пишу стихи я:
Мопассан и Поль де Кок
Вот моя стихия.

Девочка отошла в сторону. Из строя шагнул мальчик, одетый, как Юра: бархатная толстовка с белым бантом.

Только станет лишь темно,
Страстно ждет меня кино,
Мэри Пикфорд, Гарри Пиль
Вскочат вдруг в автомобиль.
И, сверкая, как алмаз,
Прыгнет к ним Фербенкс Дуглас.
Ах, держите вы меня,
Сколько жизни и огня!
Что мне школа, забыл давно,
Дайте мне кино!

Мальчик стал рядом с девочкой. Из строя вышел увалень, похожий на Витьку Бурова, и басом, подражая Витьке, запел:

Эй, берегись! Посторонись!
Я очень гордый, с поднятой мордой.
Я разгильдяйство! Я друг лентяйства!
Я чемпионов всех сильнее.
Я весь проныра и пролаза.
Стекла бью я до отказа.
Мне каждый враг, кто не со мной.
И всех зову с собой на бой!

Появился мальчик, загримированный под Мишиного приятеля Генку – вылинявшая солдатская гимнастерка и латаные штаны, заправленные в стоптанные сапоги. В руках у него была громадная метла.

Я чемпион, я чемпион,
Нас легион, нас легион.
Эти паразиты здесь и там
Не дают работать нам.
Всех их с собой требую на бой!
С шеи долой
Сбросим метлой!

Чемпион бьет метлой барышню, пижона и хулигана – они падают под его ударами; строй, маршируя, удаляется за сцену. За ним, охая и стеная, плетутся пижон, барышня и хулиган.

На сцену поднялся Миша.

– Живая газета показала персонажи, на которых мы видим тлетворное влияние нэпа: хулиган, пижон и барышня. Нэп принес с собой и другие отрицательные явления. Как с ними бороться – вот предмет сегодняшнего диспута. Кто хочет выступить?

Встал Генка, одетый так, как его только что изобразили – вылинявшая солдатская гимнастерка и латаные штаны, заправленные в стоптанные сапоги.

– Пошлость и мещанство – вот главный враг. Носят банты, галстуки, ажурные чулки, воняют духами. К чему эти декорации?

– Чем тебе мешает галстук? – спросил Яша Полонский.

– Надо открывать шею солнцу, а не ходить, как собачка, в ошейнике.

– А ажурные чулки?

– Для чего они? – воскликнул Генка. – Чтобы какой нибудь гнилокровный буржуазный выродок любовался «изящной дамской ножкой» на танцульках?

– Ты против танцев?

– Их вред доказан наукой.

– Где ты это вычитал?

– Могу и тебе дать почитать. А некоторые элементы еще продолжают вертеть ногами. Танцы насаждают мелкобуржуазные нравы. Обращаются на «вы», говорят: «извините», «простите», «пардон» – все это гнилая интеллигентщина. Я сам видел, как один комсомолец подавал комсомолке пальто. Зачем? Чтобы подчеркнуть ее неравноправность? Ведь она ему пальто не подала.

– Хочешь, чтобы тебе подавали?

– А если у них любовь?

– Разве любовь в том, чтобы подавать пальто? Я не отрицаю любовь…

– Спасибо, благодетель!

– …Но только на основе общей идеи…

Молодой звонкий голос из зала пропел частушку:

Ох, по дороге колокольцы,
Сердце словно прыгает.
Ох, не влюбляйтесь в комсомольца,
Скукою измызгает.

– Генка, про тебя!

Выстрел _012.png

На сцену поднялась Зина Круглова в форме юнгштурма – защитного цвета гимнастерка и юбка, широкий ремень, портупея через плечо.

– Мужчина называется мужчиной потому, что он мужественный.

– Вода называется водой потому, что она водянистая, – вставил Яша Полонский.

– Поэтому, – продолжала Зина, – если парень подаст девушке пальто, в этом нет ничего унизительного, простая вежливость.

– Женщина называется женщиной потому, что она женственная, – не унимался Яша.

– Именно! Почему обязательно ходить в сапогах, я предпочитаю туфли…

Выстрел _013.png

– Танцевать удобнее?

– Хотя бы! Мы будем танцевать независимо от того, разрешает это Генка или нет.

На сцене появился Юра.

– Я признателен Яше Полонскому за то, что послужил ему прообразом, дал пищу его богатой фантазии, его блестящей музе, горжусь этим. Но еще больше благодарен Генке: он поставил все точки над «i». Чего он хочет? Стандарта! Всех подогнать под один тип: одинаково одевайтесь, одинаково развлекайтесь, одинаково думайте! А я, например, не хочу. Хочу быть самим собой. И буду носить бант. Привет!

– Мы не хотим стандарта, – возразил Миша, – но нельзя думать только о себе – о своей внешности, карьере, благополучии. Не в том дело, что ты носишь бант, а в том, что бант заменил тебе все.

– Он забантовался! – крикнул Яша.

Руку поднял Саша Панкратов.

– Я хочу сказать насчет хулиганов. Некоторые размахивают финками.

вернуться

1

Эти и последующие стихи написаны в двадцатых годах учеником московской школы имени Лепешнского Яшей Полонским. Погиб на фронте в Великую Отечественную войну.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: