— Это доктор Хелсингер оформил медицинское свидетельство, на основании которого ее силой увезли из дома и водворили в филиал Дингли, в госпиталь Добрых Самаритян?

— Все — в соответствии с законом.

— И в течение сорока восьми часов, предшествующих признанию ваших действий необходимыми?

— Ради Бога, Мэтью! Мы оба не дилетанты.

— Я этого и не предполагал.

Тяжкий вздох был мне ответом. Марк, испускающий тяжелые вздохи, напоминал кита, выпустившего фонтан при дыхании.

— Мэтью, Мэтью! — забормотал укоризненно он. — Хелсингер осмотрел девушку сразу же после того, как ее мать позвонила ему и сказала, что ее дочь пыталась перерезать себе запястья. Он подписал свидетельство, которое уполномочило полицейского офицера взять Сару под стражу и препроводить ее в ближайшее медицинское учреждение соответствующего профиля для немедленного осмотра и лечения. Все по закону, Мэтью.

— Вы, по-видимому, знаете законодательство наизусть.

— Да, знаю.

— Сара сообщила мне, что ее никто не осматривал до прибытия в филиал Дингли.

— Сара, как мы знаем, — параноидальная шизофреничка с ярко выраженной тенденцией к суициду.

— Это диагноз доктора Хелсингера?

— Его, а также психиатра, который осматривал Сару в госпитале Добрых Самаритян. Должен ли я добавлять, что и он является высококвалифицированным специалистом в области нервных и психических заболеваний?

— Его имя?

— Доктор Джеральд Бонамико.

— Когда происходил осмотр?

— Какой именно?

— Доктора Хелсингера.

— Двадцать седьмого сентября в семь часов вечера, примерно через час после того, как Сара покушалась на свою жизнь.

— Когда медицинское свидетельство, подписанное доктором Хелсингером, было принято к исполнению?

— В тот же день.

— Сара сказала, что к ней вломились в спальню незадолго до полуночи.

—  Вломились,Мэтью? Ну-ну…

— Она сказала, что лежала в постели и читала.

— Так и было.

— И что вы вместе с ее матерью и в сопровождении полицейского офицера…

— Все верно.

— …вошли в ее комнату…

— Предварительно вежливо постучав в дверь.

— …и, надев на нее наручники…

— Она кидалась на полицейского, плевала своей матери в лицо, вопила, как бенши, [3]изрыгала непристойности. Чего же вы ожидали от нас, черт побери!

— Сколько ее продержали в Дингли?

— Три дня. Закон ограничивает пребывание пятью днями. Я уверен, что это вам известно.

Однако голос его звучал так, словно он был уверен как раз в обратном.

— И было судебное разбирательство, которое вынесло решение о принудительном помещении Сары в психиатрическую лечебницу?

— Было.

— Когда поступило ходатайство?

— Первого октября.

— Кто обратился в суд с ходатайством?

— Мать Сары. Алиса Уиттейкер.

— Кто еще? Закон требует участия по крайней мере двух людей.

— Ходатайство матери подтверждалось письменным заключением профессионала, который осматривал пациента в установленный законом пятидневный предварительный срок.

— Я полагаю, что заключение подписал…

— Правильно, Хелсингер.

— И он засвидетельствовал, не так ли, что Сара — душевнобольная?

— Закон допускает более гибкую формулировку — возможноеразвитие душевного заболевания.

— И требует помещения пациента в психиатрическую клинику для более полного и всестороннего анализа?

— Анализ уже был проделан. В Дингли.

— Кто председательствовал на слушании дела?

— Судья Альберт Р. Мейсон на второй выездной сессии.

— Кто представлял Сару?

— Суд назначил адвоката.

— Его имя?

— Джерими Уилкс.

— Он здешний? Я не знаю такого.

— Он начал было практиковать в Калузе и уехал.

— О! Куда?

— Куда-то в Калифорнию.

— Удобно.

— Что это значит, Мэтью?

— Выходит, Сару защищал неопытный адвокат.

— Он практиковал в области права семь лет, прежде чем приехал в Калузу.

— Тогда он неопытен как юрист, практикующий в штате Флорида. Откуда он сам?

— Из Луизианы.

— И теперь он работает в Калифорнии?

— Я не знаю, что он делает в Калифорнии. Я знаю только, что он переехал туда.

— Когда?

— Не имею понятия.

— Куда — в Калифорнии?

— Не знаю.

— Когда происходило слушание дела?

— Третьего октября.

— И результат…

— Предусматривались четыре варианта, Мэтью, о которых, я думаю, вы информированы. Первый: она могла быть отпущена на свободу без всяких условий. Второй: она могла быть отпущена при условии амбулаторного лечения в ближайшей больнице. Третий: она могла выразить желание стать добровольной пациенткой в психиатрической клинике. И четвертый — решение о принудительном помещении в соответствующее заведение.

— Что и случилось. Она была принудительно…

— Да. Потому что предъявленные доказательства убедили судью Мейсона, что этот человек — сумасшедший.

— Ага. Скажите мне, Марк, вы случайно не знаете, как зовут полицейского, который вломился к ней в спальню той ночью?

— Снова эти выражения, Мэтью…

— Так вы знаете его имя?

— Откуда мне знать имя обычного полицейского, выполняющего свой долг?

— Неважно. Я выясню. Спасибо, Марк. Весьма признателен за то, что уделили мне время.

Иногда меня радует, что я не турист, посетивший город Калуза в штате Флорида.

Будь я туристом, я не знал бы, где найти полицейский участок. В Чикаго, штат Иллинойс, — городе, в котором я жил до того, как переехать в Солнечный пояс, [4]отыскать полицейский участок не представляло труда. Надо, правда, признать, что в Калузе преступления совершаются куда реже, чем в Чикаго, но все же было бы логичнее, если бы полицейский участок здесь выглядел как полицейский участок.

В Калузе же он именуется управлением охраны общественного порядка, и я лишь случайно знал, где находится это управление, поскольку бывал там раньше. Управление охраны общественного порядка можно легко было спутать с банком, а банков в Калузе великое множество. Впрочем, я рад, что Калуза не испытывает недостатка в банках, ведь моя юридическая практика связана с ними и со всякого рода «ограничениями». Если вы занимаетесь законами о недвижимости, ограничения — это хорошо. Если вы сочиняете пьесы, тут ограничения для вас менее привлекательны. Если вы ищете полицейский участок, а забредаете в банк — это тоже не очень согревает. В Калузе вообще согревающего мало. Разве что месяцы август и сентябрь, когда вы можете расплавиться и растечься по тротуару возле управления охраны общественного порядка, что само по себе является уголовно наказуемым проступком. Но чтобы расплавиться на тротуаре в апреле — нет, в Калузе это исключено.

Так или иначе, в одиннадцать утра пятнадцатого апреля я стоял на тротуаре у входа в управление охраны общественного порядка. Мне нужен был детектив Морис Блум, с которым я хотел поговорить о полицейском офицере, вошедшем в спальню Сары Уиттейкер двадцать седьмого сентября незадолго до полуночи. Кусты питтоспорума, подступавшие с флангов к коричневой металлической двери, были усыпаны мелкими белыми цветочками, мерцавшими в темной зелени листьев как крошечные звездочки. Листья отчасти заслоняли слова «Департамент полиции»на желтовато-коричневой кирпичной стене.

Эта надпись почти терялась рядом с большими белыми буквами, прикрепленными к низкой стене, окружавшей клумбу с буйно цветущими глоксиниями. Допустим, вы собираетесь заявить, что кто-то ударил вас по голове и украл ваш кошелек, — первое, что вам бросается в глаза, — надпись: «Управление охраны общественного порядка».И только после того, как вы подниметесь по ступенькам и откроете одну из дверей, вы поймете, что попали в полицейский участок. Калуза — город осторожный, сдержанный.

Я нашел Мори Блума на третьем этаже.