Натали переоделась в легкие голубые брюки и халат и вошла в лифт. Лаборатория Беренджера находилась на де­сятом этаже Николс-билдинг. Двое других членов группы, Спенсер Грин и Тоня Левицкая, поздоровались с ней, как обычно, без энтузиазма. Принимая во внимание интел­лект Беренджера, его обаяние, разносторонние интересы и мастерство хирурга, Натали удивлялась, что никого из этих двоих до сих пор не выгнали.

Грин, бледный как смерть мрачный доктор, которому никогда не удавалось получить грант, работал с Беренджером уже десять лет. Левицкая, получившая образование в России, ординатор службы трансплантологии, проходила полугодовую исследовательскую стажировку и, казалось, имела собственное мнение по всем вопросам — обычно от­рицательное.

Замужняя, почти сорокалетняя и абсолютно лишенная чувства юмора, Левицкая явно «неровно дышала» к их ру­ководителю и поэтому относилась к Натали как к сопер­нице. Сам же Беренджер не обращал никакого внимания на постоянные разногласия среди своих сотрудников.

Войдя в лабораторию, Натали первым делом провери­ла, что маленькая комната, где проводилась процедуры с животными, свободна, а потом прошла в виварий [12]и вер­нулась с клеткой, в которой сидела дюжина специально откормленных белых мышей.

—Мне нужна процедурная, — сказала Левицкая с ак­центом, напомнившем Натали графа Дракулу.

Начинается. Натали подавила вздох. Маленькая пор­ция хорошего настроения от поставленных на место бегу­нов в Сент-Клемент быстро улетучилась.

—Я только заглянула туда, Тоня, — сказала она с демонстративным дружелюбием. — Комната свободна!

—Вот я и собираюсь ее использовать.

—Тоня, мне нужно всего двадцать минут.

—Сделаешь свои дела позже. 

—     Тоня, пожалуйста, не надо! У меня сейчас очень труд­ное время...

—     Или еще лучше, займешься ими вечером. Ты же все равно сидишь тут до полуночи и делаешь из всех нас лен­тяев.

«Отношения с людьми», — напомнила себе Натали. Именно это, как сказали ей декан и Терри, ей нужно в дальнейшей работе. Отношения с людьми.

—     Тоня, — сказала она с милой улыбкой, — если ты не перестанешь выкобениваться, я расквашу тебе нос!

Ну, как там насчет отношений с людьми?

Левицкая сделала шаг вперед. Коренастая, чуть выше Натали, она весила на добрых тридцать фунтов больше. Ее кривая улыбка давала понять, что она слышала такое и раньше и вовсе не собирается уступать.

«Черт побери, — подумала Натали. — Ну что еще пло­хое может случиться?»

Последний раз ей пришлось драться в седьмом классе в Ньюхаузе. Тогда ей сломали нос и палец, но она громко возвестила о своей победе над другой девочкой, практи­чески не пострадавшей. Научится она хоть когда-нибудь лезть в драку с теми, против кого у нее есть шансы?

—     Может, выйдем в коридор, чтобы ничего сломать? — спросила она, мысленно готовясь к худшему.

—     Эй, дамы! — крикнул из своего угла Спенсер Грин, игнорируя конфликт, который он не мог не заметить. — Дуг звонил, сказал, что вы обе должны прямо сейчас по­дойти к нему в клинику.

Глаза Левицкой сузились. Казалось, она прикидывала, сможет ли разделаться с Натали и вовремя успеть в кли­нику. Наконец, Тоня пожала плечами, что должно было означать «ладно, в другой раз», и направилась к двери.

Клиника, используемая в разные дни различными службами, представляла собой четыре палаты для осмот­ров, консультационный кабинет и маленькую приемную на седьмом этаже. Сегодня вторая половина дня была отдана пациентам Беренджера с трансплантатами, их оказалось человек пять-шесть. Он обычно делал по две операции ка­ждые три недели, но их число могло бы быть гораздо боль­ше, если бы имелись подходящие доноры. Дело обстояло так, что число людей, умиравших в ожидании донорского сердца, было намного больше, чем спасенных пересадкой.

Когда Натали пришла в клинику, Левицкая уже нахо­дилась в комнате для консультаций и во все глаза смот­рела на Беренджера. Натали с удивлением отметила, что дышит она ровно, хотя из лаборатории явно бежала.

Сидя за своим столом, Беренджер на сто процентов вы­глядел профессором кардиохирургии — с квадратной че­люстью, серо-стальными глазами и удивительными длин­ными пальцами. Его уважали и пациенты, и студенты, и коллеги, его знали во всем мире как преподавателя, иссле­дователя и как очень скромного человека. Несколько раз Натали встречала его жену и двух дочерей-подростков, и знала достаточно, чтобы поверить: если Беренджер и на­рушал в своей многообразной жизни какие-то правила, так только со своими домашними.

—Значит, — сказал он, — в лаборатории произошло не­которое недоразумение?

«Грин», — догадалась Натали.

—Мы уже все выяснили, — быстро ответила Левицкая, улыбаясь сквозь стиснутые зубы.

—Мы готовы, — преувеличенно бодро добавила Ната­ли. — Я очень рада, что вы нас пригласили.

—Вы, надеюсь, знаете, что такое работать в команде?

—Конечно, — в унисон ответили женщины.

—Хорошо. Значит так: в соседней комнате находится мистер Калвер. Три месяца назад ему сделали операцию. Тоня, вы знаете этого пациента, поэтому ознакомьте На­тали с положением дел и возьмите ее с собой на осмотр. Натали, с вами мы поговорим позже.

Левицкая вышла с Натали в холл и там в течение полуминуты скучным голосом изложила историю болезни сорокасемилетнего водителя грузовика, страдавшего кардиомиопатией, которому посчастливилось получить спасительный трансплантат — после двух лет прогрессирую­щей сердечной недостаточности, осложненной одышкой и отеками. Послеоперационное состояние больного — впол­не удовлетворительное.

Карл Калвер оказался мужчиной крупным, смуглым, с круглым широким лицом и несоразмерно маленькими глазами. Но было в нем еще кое-что, более непривлека­тельное, чем внешность, — Калвер, казалось, насквозь провонял табачным дымом. Левицкая особо упомянула о том, что он много курил, но бросил, когда появились про­блемы с дыханием. Ему дали понять, что, продолжая ку­рить, он будет вычеркнут из листа ожидания на пересадку трансплантата. После этого Карл покинул «вагон для ку­рящих».

Без всякого рукопожатия или даже приветствия орди­натор Тоня сразу взорвалась.

— Черт возьми, Карл, — чуть ли не закричала она, — от вас за милю воняет сигаретами!

— Вы же знаете, меня уволили, а потом еще и дочь за­болела, так что...

— Это не оправдание! Вы хоть представляете себе, сколько времени и денег потрачено на то, чтобы поставить вам новое сердце? А что говорить о том бедняге, который вам его отдал? А о десятках других, кому не выпал такой шанс, как у вас? А вы тут дымите, как паровоз, и старае­тесь все испортить!

— Но я...

— Никаких «но»! Не знаю, захочет ли доктор Беренджер вообще разговаривать с вами. Если нет, то вам придет­ся отправиться домой и прийти, когда снова бросите ку­рить. А ведь это новое сердце могло бы на годы продлить жизнь кому-нибудь некурящему!

Она повернулась и, чуть не сбив Натали с ног, броси­лась вон из палаты, оставив Карла смущенным и расстро­енным.

— Сожалею, что так получилось с вашей работой, мис­тер Калвер, — сказала Натали.

— Спасибо. А мне жаль, что так вышло с сигаретами, доктор, ей-богу жаль! Но трудно удержаться, особенно ко­гда все идет так скверно...

— Ваша дочь серьезно больна?

— Была простуда. Врачи думали, что у нее, возможно, опухоль мозга, но оказалось, что это просто мигрень. Док, я постараюсь бросить, честно!

— Да уж, постарайтесь, — сказала Натали, подойдя к Карлу и положив руку ему на плечо. — Вы сейчас особен­но нужны своей дочери. Я знаю, что это трудно, но вам обязательно надо постараться бросить курить!

Дверь открылась, и в палату вошел Беренджер в сопро­вождении Левицкой, лицо которой все еще было красным. Следующие десять минут стали для Натали показатель­ным уроком доктора Беренджера. Все время глядя паци­енту в глаза, он убеждал его, но не упрекал, расспрашивал о семье и положении дома, успокаивая, ободряюще похло­пывал по руке, все время ненавязчиво упоминал о том, ка­кую опасность представляет курение... Спокойный, стро­гий, доброжелательный, понимающий.