Хрустальные изделия на полках давно не протирались, и они покрылись пылью, но даже сейчас выглядели потрясающе, как всякое изделие настоящих искусных мастеров. Я выбрала самое простое из них — десертное блюдце с выгравированными в центре цветами.

Но тут незнакомец тихо присвистнул, и его рука потянулась к самой лучшей, самой изящной из стоявших здесь вещей — хрустальному бокалу с двумя ручками из витого стекла, украшенными листиками и цветами. На самом бокале был изображен чей-то портрет с гравированной надписью. Гость перевернул бокал, чтобы посмотреть марку гравера. Руки его были сильными и уверенными, так что можно было не опасаться за судьбу этой старинной вещицы.

— Это Шеридан... — проговорил он не глядя на меня.

— Да.

— Сколько стоит?

Этого я не знала. Обычно, когда по субботам торговала, подменяя Бланш, пользовалась ценниками на то или иное изделие. Сама же я не знала, что сколько стоит в магазине. Это знали Бланш и ее компаньонка Мэри Хагис.

— Эта вещь не продается, — пришлось ответить мне.

— Но вы же показали ее, — удивился он.

Это была правда, но я сама не могла понять, отчего это сделала.

— Я думала, что вы хотите посмотреть хороший ирландский хрусталь.

Он пожал плечами:

— Для того чтобы просто смотреть, есть музеи. Но если бы этот бокал продавался, то сколько, к примеру, он мог бы стоить?

Я почувствовала, что попалась. Он, очевидно, понял, что мне самой это неизвестно. Желая назвать цену подороже, я сказала первое, что пришло в голову:

— Семьдесят гиней.

— Вы с ума сошли, — заметил он беззлобно, просто констатируя факт.

— Но это очень хорошая работа, — попыталась я отстоять свою позицию.

Гость снова улыбнулся. Он, по-видимому, решил снисходительно отнестись к моему невежеству...

— Позвольте мне рассказать вам кое-что. Это не просто «очень хорошая работа». Это — уникальная вещь. Если бы вы интересовались историей английского стеклоделия, то нашли бы изображение этого бокала в любом каталоге.

— «Английского»? — Эта его оговорка снова придала мне уверенности в себе.

— Английского, — повторил незнакомец. — Это ведь так называемая каллоденская чаша. Оригинал этого бокала и две сделанные с него копии стали главной причиной, по которой семья Шеридан вынуждена была переселиться в Ирландию, и их счастье, что им разрешили это сделать, не обвинив в измене.

— «В измене»? — переспросила я.

— Да. Вот видите, — указал он на портрет, — это Чарльз Эдвард Стюарт, принц Чарли — юный претендент на престол во времена якобитов. Вот эти цветы — чертополох и розы — символы шотландской и английской короны. Шериданы тогда стояли за претендента, и сам великий Томас Шеридан сделал две копии со своего первого бокала и послал их принцу, когда тот со своим войском, если мне не изменяет память, в 1745 году вошел в Ливерпуль. Вы должны знать английскую историю лучше меня.

Потом счастье снова отвернулось от Стюартов, и принцу пришлось бежать на север. Можно сказать, битва на Каллоденских болотах была концом мечты якобитов. После поражения при Каллодене один бокал был найден в вещах, брошенных принцем. Говорят, его разбил сам военачальник — победитель, герцог Кумберлендский. Шериданы бежали в Ирландию. Но где-то между Ливерпулем и Каллоденом исчез второй бокал — то ли был разбит, то ли отдан кому-то из верных людей.

— А еще один?

— До сих пор в семье Шеридан, в Ирландии.

Я в изумлении уставилась на бокал, который гость все еще держал в руках.

— Тогда, значит, этот...

— Это тот самый, что был тогда потерян.

Он любовно смотрел на эту удивительную вещь и нежно касался ее сильными пальцами, словно гладил тело возлюбленной. Голос его стал тихим и мечтательным.

— Где же он был больше двухсот лет?.. Может быть, лежал у кого-то в чулане, так как показывать его было опасно, до тех пор, пока не забылась история принца? А потом, должно быть, был продан с аукциона. Вместе с другим имуществом. И как же он нашелся? Боже, какой невероятный случай!.. И чтобы именно ей...

Тут незнакомец умолк и сам поставил бокал на полку, прикрыв дверцу шкафа.

— Как видите, — продолжал он уже обычным тоном, — эта вещь бесценна. Она могла бы украсить коллекцию какого-нибудь миллионера или вернуться в семью Шеридан. Или же, — тут он усмехнулся, — вы, как патриотка, могли бы подарить ее Музею Виктории и Альберта на том основании, что это действительно английское изделие.

— А вы чуть не купили ее за семьдесят гиней, — заметила я.

Он покачал головой:

— Конечно, подобная вещь не может доставить удовольствия — это почти все равно, что украсть ее у вас.

— А если бы она могла доставить удовольствие? — спросила я вдруг.

Он снова усмехнулся и ответил с вызовом:

— О, я всегда готов попытать счастья с лошадью или с женщиной.

— К счастью для них, не так ли? — сказала я в тон. — Так мило с вашей стороны предоставлять им такой шанс.

— Я думаю, — парировал гость, — что вы хотите посмеяться над бедным сельским парнем с болот. — Его ирландский акцент заметно усилился.

— Я здесь для того, чтобы помогать покупателям, а не смеяться над ними.

— Ну да. — Он, как мне показалось, помрачнел. — Действительно, я — покупатель, а вы — дочь Бланш д'Арси.

— И что это должно означать?

— Решительно ничего. Я, кажется, должен вам три гинеи? Поскольку я не богатый коллекционер, мне лучше уйти отсюда и не отрывать вас от дела. — С этими словами он отсчитал деньги и положил на стол ровную сумму, чтобы мне не надо было давать сдачи.

— Вы знали мою мать? — спросила я.

— Нет, я никогда не был знаком с Бланш д'Арси. Счастливо оставаться.

Он повернулся и пошел к выходу. Я сказала: «До свидания», но он, кажется, не услышал меня. В дверях он снова обернулся, и я сделала шаг ему навстречу.

— Еще один вопрос, — сказал незнакомец. — А вашего отца тоже нет в живых?

Я тихо охнула и сердито выкрикнула:

— А вам какое дело?!

— Пусть это вас не беспокоит, — произнес он примирительно и вышел, закрыв за собой дверь.

Выглянув в окно, я увидела его высокую фигуру на Королевском проспекте у автобусной остановки. Я побежала к дверям и успела заметить, как он сел в автобус номер одиннадцать и уехал.

Вплоть до полудня я была подавленна и неспокойна. Заходила одна из постоянных покупательниц Бланш, но я невпопад отвечала на ее вопросы и, наверное, показалась невежливой. Возможно, она больше не придет сюда, но тогда я думала только о письме, полученном накануне, и о человеке, который рассказал мне о каллоденской чаше.

После полудня я рекламировала сигареты, делая вид, что курю их перед камерой. Это и есть моя основная работа. Дело нелегкое. Особенно трудно изобразить настоящее удовольствие от сигареты, но без этого не получится рекламы. Когда все закончилось, меня попросили к телефону. Звонил мой агент Клод.

— Послушай, Мора, — заговорил он, не тратя времени на приветствия. — Мне надо с тобой увидеться. Буду ждать тебя в «Белом олене» в полшестого. У меня кое-что есть для тебя.

Клод повесил трубку, не спросив, смогу ли я подъехать туда в это время.

«Белый олень» — один из модных баров, а Клод посещает только такие заведения. Я села за его столик. В баре было мало посетителей, так как он только что открылся. Клод — не любитель женщин, он просто терпимо относится к моделям ради своего заработка. Он очень вежлив с модными кинорежиссерами и издателями, а также с симпатичными молодыми людьми, так что на остальных у него не хватает сил.

— У меня два дела, — начал он сразу. — Во-первых...

— Клод, если ты не возражаешь, я бы сначала чего-нибудь выпила. Время уже позднее.

Он нетерпеливо махнул рукой хозяину бара. Я заказала шотландское виски, зная, что придется заплатить за себя, — Клод обычно не тратит лишних денег на своих моделей.

— Ну вот, — продолжал Клод. — Есть работа. Во-первых, имеется проходная роль в кино, которое Питер Латч снимает в Испании. Там всего-то надо сказать пару фраз, но главное — там девушка носит сказочный наряд. Его надо продемонстрировать. Сам Латч просил пригласить тебя.