Абдуллаев предложил было Суконцеву ехать вместе: большая часть пути была общей. Но тот отказался: по- военному собранный, сдержанно-внимательный ко всему инородец показался ему опасным, и под предлогом дополнительного разговора с Кузьминым, которому он якобы не успел передать что-то по поручению ревкома, Суконцев сказал:

— Езжай пока один, я на часок задержусь. Лучше приеду к тебе как-нибудь в аул… поучусь, как велел Кузьмин.

— Жаксы. Тогда будь здоров.

Абдуллаев со своими спутниками — землемером Устиновым и работником местного военкомата Вазыховым — уехал. А часа через два тронулся в путь и Суконцев.

Вместе с ним ехали землемер Гладилин, уже пожилой, унылый человек, служивший до революции в губернском земельном ведомстве, и два молоденьких красноармейца, вооруженные винтовками.

Ашим Абдуллаев ехал в урочище Коянсу с твердым намерением положить конец все еще сильной власти рода богачей Алтынбаевых.

Сам Алтынбай, которому царь Николай Второй за поставку мяса и лошадей во время русско-японской войны присвоил звание личного дворянина, успел еще до полного разгрома Колчака бежать в Джунгарию, увести туда и свое главное богатство — элитные табуны коней, гурты скота и верблюдов, овечьи отары. А Толебай остался в степи. Живет по-прежнему как царек. Во время недавнего учета этот байский сынок показал, будто отец оставил ему всего небольшой табун лошадей да голов двадцать пять скота и овец. Но это, конечно, враки, — сердито раздумывал Абдуллаев. Прячась за спинами своих забитых, неграмотных батраков, приказав им свидетельствовать только то, что скажет сам он, главный в роде и племени, Толебай как был властителем-баем, так и продолжает быть им. И с этим нельзя мириться. Казах и партиец, Ашим Абдуллаев обязан во имя свободы своих земляков до конца и честно выполнить поручение Сибревкома. И он его выполнит…

Ашим был уроженцем одного из аулов того же урочища Коянсу. Отец его, мать и четыре сестры погибли от страшного мора в год Змеи, который прошел по многим аулам как ураган и о котором оставшиеся в живых, теперь уже старики, до сих пор говорят с трепетом, как о великом гневе аллаха.

Из всей семьи тогда уцелел лишь один Ашим, чтобы стать рабом Алтынбая. Тогда ему было двенадцать лет.

За сиротскую хилость бай Алтынбай невзлюбил его: какую выгоду можно иметь от такого слабого, вечно голодного пастушонка? А сын хозяина Толебай ради потехи не раз избивал сироту, и в последний раз — на глазах Софият, соседской девчонки, которая нравилась полупарню-полуподростку Ашиму.

Именно Толебай и выжил его из аула. Пришлось перебиваться, где как придется, на стороне, пока он вместе со своим русским другом Савелием Бегунком, который был старше его на десять лет, но тоже бездомным и нищим парнем, — не попал в дикую каменистую степь на угольные копи в Экибастузе, принадлежавшие тогда английскому богачу Уркарту. Здесь он прошел не только жестокую школу бесправного, изнуряемого бесконечным трудом инородца-чернорабочего, но благодаря Бегунку сдружился с русскими и научился яснее видеть злые и добрые силы жизни.

Это определило в дальнейшем всю его жизнь. Во время гражданской войны он стал кызыл-батыром казахское-татарского партизанского отряда, был трижды ранен, в Омске вступил в национальную секцию РКП, весной этого года закончил специальные курсы инспекторов- пропагандистов по работе в деревне и вот теперь направлен для работы в Славгородской уезд.

Линейное расстояние между Славгородом и родовым аулом Алтынбаевых Ченгараком равнялось всего сорока верстам. И едва ли не втрое короче оно было между южной излукой озера Коянсу, где в давние времена возник центральный аул Алтынбаевых, и северной излукой, где находилось переселенческое село Мануйлово. А различия в укладе их внутренней жизни пришлось бы измерять многими десятилетиями: в Ченгараке всего год назад, в сущности, все еще ханствовал аксакал Алтынбай Хизматов.

Бедняки казахи в те прежние годы привыкли, а многие не отвыкли от этого и сейчас, считать себя полной собственностью Алтынбая, главы их рода и племени, господина и хозяина, волей аллаха ниспосланного им свыше для послушания и труда. И если, как говорит ченгаракский ахун, мулла Альжапар, аллаху принадлежат и Восток, и Запад, и куда бы ни обратились вы — всюду увидите лик его, ибо аллах всеведущ и всеобъемлющ, — то поставленный во главе рода аллахом аксакал Алтынбай всеведущ и всеобъемлющ вот здесь, в степи. И не только близ озера и аула, но и далеко вокруг, где пасутся его табуны, стада и отары.

Так же с детства думал об этом и батрак Толебая Архет, с которым «тройка» Ашима Абдуллаева встретилась в степи по дороге в урочище Коянсу.

Это был загоревший до черноты, еще совсем молодой, кривоногий парень с красными трахомными веками, пасший большой табун в круглой, как блюдо, поросшей после недавних дождей сочной травой лощине, дальний край которой обрамлял как узор кудрявый лесок.

Ашим помнил Архета еще голопузым ребенком, сыном байского батрака Шакена из аула Ченгарак. Их глинобитная, покрытая дерном юрта была в ауле едва ли не самой бедной. В ней не было ничего, что могло бы доставить радость семье из семи человек, не считая Шакена и согнувшейся от непосильной тяжести жизни тетушки Басарги.

Архет был младшим сыном в семье. По обычаю, имя ребенку давала при рождении бабка, ульде. А мальчик родился у бедной, голодной матери тощеньким, еле живым. И бабка решила, что ребенок не выживет, поэтому назвала его Архетом, что означает «саван покойника». Однако он выжил. А имя Архет — осталось. Оно, как проклятье, сопровождало его всю жизнь — от голода к голоду, от побоев к побоям, от горя к беде. В самом имени было, казалось ему, несчастье.

Как и других батраков, местный мулла Альжапар учил его не только любви к аллаху и послушанию старшим в роде, но и ненависти к русским переселенцам. Особенно к тем, которые живут теперь на другом берегу Коянсу, тем самым лишив Алтынбая большого куска степи.

Архета в те годы, когда русские поселились за северной излукой Коянсу, еще не было на свете. Но по рассказам других он знал, как и когда эти русские появились в степи Алтынбая. Мулла говорил, что это произошло потому, что недовольные баями плохие джетаки — байские батраки — прогневили аллаха, и он, как тяжкую кару, послал в степь казахов толпы бездомных и нищих русских из непонятной, но сильной России. Вот почему они, подобно затянувшемуся, небывалой силы бурану, докатились сюда. И хотя землю для них царские люди отмеряли не из «казны» и не там, где паслись табуны Алтынбая и баев других родов, а либо из ничьей неудоби, либо за счет бедняков-кочевников, — Алтынбай все равно проклинал всех русских, слал вместе с муллой тяжкие кары на их бородатые и лохматые головы.

— Аллах проклял неверных и приготовил им пламя гнева своего! — убеждал мулла Альжапар. И мальчик, а потом подросток и юноша Архет вслед за ним считал, что аллах ненавидит русских.

— Близится ночь могущества, когда аллах покарает неверных и они исчезнут так же, как и возникли! — читал священный Коран мулла. — Отвернись от них и жди!

Архет повторял за муллой, что эта ночь могущества неизбежна, что власть русских будет низвергнута силами неба.

Потом оказалось, что вовсе не неба, а силами их, казахов, таких же, как сам Архет Об этом тоже не раз говорил мулла:

— Сражайтесь с ними! Пусть накажет их аллах вашими руками, и опозорит их, и поможет вам против них! Избивайте их, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засады против них во всяком скрытом месте. О, люди, бойтесь гнева аллаха! Велик аллах, — говорил мулла, и Архет верил, что это так.

Вокруг него жила степь. Над степью жарко сияло солнце, в степи паслись отары и кони. И все это принадлежало, по словам муллы, самым любимым сынам аллаха — Алтынбаю и сыну его Толебаю. Значит, только по их милости он, ничтожнейший из ничтожных, дышит воздухом, который принадлежит роду великого Алтынбая, лежит на их траве, ходит по ней, радуется жизни.