Наконец появляется Либле, весь потный, задыхающийся от бега. Он подходит к хлеву и кряхтя растягивается на куче песка.

– Где ты был? – спрашивает Тоотс. – Оставил Марта одного, он тоже чуть не удрал. Ты же сам говорил: надо бы сегодня закончить всю эту сторону.

– Обождите немного, – тяжело дыша, бормочет Либле. – Дайте чуть отдышаться, расскажу, где был.

– Да мы и сами знаем, куда ты ходил.

– Ну да, а почему бы вам не знать, тайна это, что ли? Ходил на хутор Рая, куда же еще.

– Ну и что, успокоился теперь?

– Успокоиться-то успокоился, да поди знай, что еще может стрястись. Сегодня какой-то чудной день, новости так и летят… вж-жик – плюх! – будто доски на вяндраской лесопилке. Ну, что бы там ни было, а Кийр вернулся. Сидит себе этакой птичкой в горнице на раяском хуторе и толкует о чем-то с Тээле.

– Почему же он вернулся? – допытывается управляющий.

– Ох, господин Тоотс, будто меня там кто на пороге встретил да так и доложил – вот, мол, Кийр вернулся по такой-то и такой-то причине! А ты будь добр, слушай да запоминай. Не знаю, золотые мои господа! Не знаю! Раяские и сами не ведают, почему их зятек так скоро обратно пожаловал. Сидит он в горнице и с Тээле разговаривает – вот и все, что я видел. А услышать ничего не удалось: кругом двери-окна заперты, будто запаяны. Раяскому старику все это дело крепко не по душе, только и твердит: «А все ж таки это ветрогон». Но не беда, молодые люди, время все распутает, а бог милостив. Уж мы разузнаем, как эти дела обстоят. Ведь в Паунвере ничего не скроешь.

Кийр и в самом деле сидит в большой горнице хутора Рая, с жалобным видом смотрит, на Тээле и говорит:

– Да, Тээле, вот я и снова в нашем любимом родном краю.

Тээле вытирает с цветов пыль и отвечает лишь после долгой паузы:

– Да, вы здесь, это я вижу. И очень странно, что вы опять здесь.

– Вы… ты… – лепечет Кийр, – ты сердишься, Тээле, что я вернулся. Но я же объяснил тебе – никак нельзя было мне там оставаться. Я не мог, Тээле, не мог. Это было страшное путешествие. Я готов принести любую жертву, только не заставляй меня ехать в Россию.

– Я не какая-нибудь рыцарская дочка, – недовольно отвечает девушка, – и мне не нужны жертвы. Мне только хотелось, чтобы вы стали земледельцем. Но и этого моего желания вы не смогли выполнить, так зачем же еще говорить о жертвах. Да и вообще оставим этот разговор. По мне, можете стать хоть трубочистом или же до конца дней своих оставайтесь портным – какое мне до этого дело, но…

– Но вы… ты… вы же согласны выйти замуж только за земледельца?

– Само собою разумеется. Только за земледельца. Я не меняю своих мыслей и планов так быстро, как вы. Не терплю людей, которые вечно колеблются, сомневаются и никогда не доводят до конца начатое дело. Это – ветрогоны.

– Что вы, Тээле! – Рыжеволосый надувает губы.

– Да, да, ветрогоны, ветрогоны!

– Поверьте, Тээле, кто бы ни был на моем месте, всякий вернулся бы, случись с ним такое несчастье.

– Так соберите свои пожитки и поезжайте снова.

– Снова в Россию? – пугается портной. – Нет, Тээле, в Россию я больше ни за что не поеду. Там ужасные люди. Я готов… я поеду куда угодно, куда бы вы меня ни послали, но в Россию я больше не ездок. Ох, Тээле, если б вы только знали!

– Тогда поезжайте в Германию, – усмехается Тээле.

– Ну да, – кисло морщит физиономию Кийр, – хорошо вам надо мной насмехаться!

– Как это так – насмехаться! А как же другие могут по нескольку лет находиться вдали от родных мест – в России или в другой стране – и даже не помышляют о возвращении. Как мог, например, Тоотс…

– Ах, Тоотс! Тоотс такой же мошенник, как и те, что меня обчистили.

– Что с вами, Кийр! Стыдитесь!

– А вы забыла разве, что он проделывал в школе?

– В школе! Но ведь он уже не школьник. Терпеть не могу людей, которые обо всех говорят одно лишь дурное. Или, если угодно, возьмите другого нашего соученика – Тали. Тали мог бы приехать. Тали знает, что родные ждут его с нетерпением, и все таки не едет.

– Ну, – возражает Жорж, – во-первых, он не так уж надолго уезжал, а во-вторых, он сейчас здесь.

– Кто? Тали? Арно?

– Да, да. Я видел его сегодня.

– Вот как? Ну да… И все же… Он всю зиму прожил в городе. А я сама? Разве я не училась несколько лет в городе? Тоже жила среди чужих. Только вам вечно бы сидеть дома, под крылышком у мамаши.

Девушка на мгновение умолкает, а затем спрашивает равнодушным тоном:

– Где вы видели Тали?

– Он мне только что повстречался.

– А-а. Значит, он приехал только вчера вечером или сегодня утром. А не знаете, куда он шел?

– Как будто в Заболотье.

В раяской горнице становится совсем тихо. Кийр сморкается и вздыхая смотрит в окно. Вытянув шею, он оглядывает веранду и бормочет себе что-то под нос. Ему показалось, будто там сейчас кто-то прошел, почудился и чей-то знакомый голос. Ну да, конечно, пойдет теперь опять по всему Паунвере молва… Да и вообще, сколько на свете всяких бед и злоключений… Помимо всех прочих неудач, нужно же было еще притащиться сюда этому самому Тали… Каждую минуту тычут тебе в нос – земледелец да земледелец… Остальные люди – будто и не люди, только и ест на свете, что земледельцы! Какое несчастье, когда человек ничего общего не имеет с земледелием!

– О чем вы задумались, Кийр? – спрашивает неожиданно Тээле.

– Я? – оторопело отвечает рыжеволосый. – Ни о чем не думаю. Смотрю, какие превосходные нынче у вас хлеба.

– Хлеба! Что вы смыслите в хлебах! Будь бы земледелец, тогда бы еще… Тоотс в этом разбирается, Имелик… Тали… Даже Либле знает больше, чем вы.

– Так что же мне делать? – плаксивым тоном спрашивает Кийр. – Не могу же я… Не понимаю, как можно так мучить человека?

– Глупости, Кийр, кому охота вас мучить? Но скажите сами, что вы смыслите в земледелии? Или вы научились за те несколько дней, что пробыли в отъезде? Обещали вы, правда, научиться быстро, но так быстро едва ли можно приобрести знания. Верно ведь?

– Я смогу учиться и где-нибудь здесь, на родине. Ведь не только в России можно поучиться земледелию.

– Ну, тогда нанимайтесь к Тоотсу.

– К Тоотсу? Почему именно к Тоотсу?

– Лучшего земледельца у нас в округе нет – вот почему.

– Ах, Тээле, Тээле! Какой вы черствый, бессердечный человек! Я пришел сюда за утешением, но вижу, что… Да, да…

Рыжеволосый покачивает головой и громко сопит. Тээле возится у книжной полки, время от времени перелистывая то одну, то другую запыленную книгу. Вдруг брови ее поднимаются, словно ей попалось в книге что-то очень любопытное, она искоса поглядывает на Кийра и с лукавой улыбкой говорит:

– Настоящий мужчина не нуждается в утешении, настоящему мужчине нужен добрый совет. И вот такой совет я вам и даю. Идите к Тоотсу учиться. Как это мне раньше не пришло в голову!

– Перестаньте об этом говорить, Тээле!

– Нет, Кийр, я только начинаю об этом говорить. Это же прямо-таки блестящий плац. Подумайте, вам не надо больше ездить ни в Россию, ни куда-либо еще, вы останетесь здесь же под боком. Можете даже ходить домой обедать.

– В жизни не пойду к Тоотсу учиться.

– Не пойдете? Ладно, как хотите. Мне-то какая печаль! Можете хоть сейчас отправляться домой и браться за иголку, и шейте себе сколько угодно. Но меня удивляет, что… что…

– Что вас удивляет? – настораживаясь, спрашивает рыжеволосый.

– Да то, что человек, который готов принести любую жертву, не хочет выполнить самое скромное желание. Так что все ваши клятвы и обещания – лишь пустые слова и ничего больше. Отправляйтесь лучше домой, садитесь за шитье и не теряйте драгоценного времени. Теперь я вижу вас насквозь, мне ясно, что вы за человек. До поездки в Россию я была о вас совсем другого мнения. Но все равно, все равно. В жизни бывает столько разочарований; одним больше или меньше, это почти безразлично. Итак, конец! Но знайте, виноваты в этом вы, а не я.