На разорванные листочки падает слеза, девушка тщательно подбирает с полу клочки бумаги и снова относит их в другую комнату.

Между тем школьные товарищи успели уже отойти довольно далеко и сейчас как раз сворачивают с проселочной дороги на шоссе.

– Да, Тали, – после некоторого вступления говорит Кийр. – Не окажешь ли мне по старой дружбе услугу?

– Например?

– Не пошел бы ты к этому старому Кентукскому Льву и не поговорил бы с ним об одном деле?

– Я прежде всего должен знать, что это за дело.

– Ну да… – нерешительно продолжает Кийр, втягивая голову в плечи. – Во всяком случае… Я сейчас тебе скажу… Но это должно остаться тайной, дорогой Тали. Об этом никто не должен знать, ни одна душе, понимаешь?

– Как тебе угодно, дорогой Кийр.

– Ну так вот… – Рыжеволосый постепенно оживляется. – Дело в том, что я решил научиться земледелию. К этому есть различные причины, о них я тебе как-нибудь потом расскажу. А во всей округе здесь никого, кроме Тоотса, нет. Хи-хи, да и Тоотс сам – не ахти какой знаток, но где лучшего взять. Не мог бы ты сходить к Тоотсу и сказать, что я хочу у него поучиться? А?

– Вот как. А не лучше ли тебе самому с ним поговорить?

– Нет, дорогой Тали. Ты же знаешь, Тоотс ужасный насмешник, а кое в чем у него вроде бы винтиков не достает. А теперь еще этот Либле там… Не хочется с ними канителиться.

– Но если ты пойдешь в Заболотье учиться, все равно придется с ними канителиться.

– Ну, тогда-то я как-нибудь справлюсь. Главное – сначала договориться. Будь добр, сходи. Видишь ли, после того, как ты пойдешь и принесешь мне оттуда весточку, я тебе расскажу такую забавную вещь, какая тебе и во сне не снилась. Пойдешь?

– Могу и пойти, – улыбается Тали.

– Ну вот, большое тебе спасибо! Теперь эта забота у меня с плеч долой. Видишь ли, дело в том, что Тоотс… хи-и… Тоотс метит к раяским хозяевам в зятья. Смешно, а?

Тали пожимает плечами и задумчиво смотрит в сторону Паунвере.

– Ну как же не смешно! – продолжает рыжеволосый. – Я ему сколько раз говорил: «Не выставляй себя на посмешище, Тоотс. Так Тээле и пошла за тебя, старого Кентукского Льва! У Тээле есть за кого выходить, Тали ведь еще жив-здоров…»

– Ах, оставь, оставь, дорогой Кийр! – машет рукой Арно.

– Как это – оставь? Ты что, раздумал на Тээле жениться?

– Оставим этот разговор. Поговорим о чем-нибудь другом. Пусть Тоотс женится на ком хочет.

– Вот как! Значит, ты не против того, чтобы Тээле вышла замуж за кого-нибудь другого? А? Не против? Скажи, скажи, приятель, я другим разбалтывать не пойду, это не в моих привычках. Ты, значит, не против?

– А что я могу иметь против? – хмуро отвечает Тали.

– Ага-а. Это я и хотел знать. Да и как ты можешь быть против, если у тебя уже другая есть, даже лучше, чем Тээле. Да и Тээле эта – тоже не бог весть какое сокровище. Правду говоря… Ну да ладно, что об этом толковать. Но для Тоотса она все-таки слишком хороша. Тоотс пускай достает себе индианку какую-нибудь из Америки или же в России ищет себе невесту. Хи-и! Правильно, Тали?

Тали улыбается и вдруг произносит:

– Ведь Тээле – твоя невеста.

– В самом деле? – оторопело спрашивает Кийр. – Ну да, ну да… Но кто это тебе сказал?

– Сама Тээле.

– Ах, вот что… Да, такой уговор у нас был, но сначала мне придется пойти к Тоотсу на выучку – вот в чем беда. А Тээле тебе раньше тоже говорила, что выйдет замуж только за земледельца?

– Не знаю, – покачивает Тали головой. – Не помню.

Тем временем ремонт хлева в Заболотье подвигается к концу. По просьбе Тоотса Либле привел из Каньткюла еще одного помощника – Краави-Яана; тот вначале помогал в плотницких работах, а сейчас его поставили крыть крышу. Теперь это будет вполне добротный хлевок, даже окна вставлены и ясли сделаны. Управляющий, подбоченившись, прохаживается по двору, радуется делу рук своих и бормочет про себя: «И на том спасибо».

В этот знаменательный день, когда Тоотс с удовлетворением смотрит на почти завершенную работу, в Заболотье снова появляется Тали и заводит речь об их школьном товарище Кийре. Управляющий и Либле таращат глаза от удивления. Это что за разговор? Кийр собирается учиться в Заболотье? Вот так штука! Неужели… Нет, этого Либле никак не может понять, хоть кол ему на голове теши. То, что рыжеволосого начисто обобрали в России, в Паунвере уже не было ни для кого секретом. Но что он станет навязываться в ученики в Заболотье – этого еще никто не знал, никто и предположить не мог.

– Ну что ж, – заявляет наконец Тоотс после длительных переговоров, – пусть приходит, раз ему охота.

– Да, пусть приходит, – подтверждает Либле. – Нам люди нужны. Работы хватит.

Арно прощается с друзьями и отправляется домой. Сперва он медленно идет по дороге, потом вдруг, что-то вспомнив, ускоряет шаг. Он не сворачивает на тропинку, ведущую к кладбищу, даже не смотрит в ту сторону, а шагает прямо по направлению к Паунвере. С тех пор, как они расстались, прошло уже довольно много времени – он наверняка должен получить сегодня письмо. С каким увлечением будет он, шагая по пыльному шоссе, читать это письмо, ее письмо! Потом он возьмет письмо с собой, когда пойдет гулять вдоль межи, и снова прочтет его, сидя на краю ржаного поля. Сегодняшнее письмо будет первым, а за ним последуют другие, еще много писем, – ведь она обещала. И так, отправляя свои и получая ее письма, он скоро дождется осени, когда они снова встретятся в городе. Ее слегка побледневшее за зиму лицо посвежеет, она загорит на солнышке, а характер за эти месяцы, прожитые в деревне, станет серьезнее, она не будет больше так часто стремиться на балы и вечера. Да! Сегодня он обязательно получит письмо – такое у него чувство.

Но письма не оказывается. Волостной рассыльный и сожалением покачивает головой я снова перебирает все письма, хотя прекрасно знает, что этого письма среди них нет.

Нет, нету такого письма. А если бы оно впрямь пришло, так неужели он, старый волостной рассыльный Митт, допустил бы, чтоб оно тут валялось? Он не мешкая сам отнес бы письмо на хутор Сааре пли передал бы с кем-либо из знакомых. Таковы, значит, дела. Пусть молодой саареский барин не беспокоится: если со следующей почтой письмо придет, так он, Митт, вовремя его доставит.

Арно рассеянно слушает старика. Едкий дым от трубки рассыльного и запахи, просачивающиеся из расположенной рядом камеры для арестантов, вызывают у него тошноту. Единственная мысль, которая сейчас мелькает у него в голове, – это обидное сознание, что письма той, далекой, вынуждены будут проходить такой грязный путь. Письмо, которого он с таким нетерпением ждет, будет брошено сюда, на этот замызганный стол; на чистом конверте, надписанном ее тонким почерком, появятся жирные, темные пятна, из трубки рассыльного упадет на него пепел. Чувство отвращения, охватившее Арно, еще больше усиливается, когда он слышит, что в камере кто-то зашевелился и, бранясь, требует воды.

– Ага-а, воды, – говорит рассыльный. – Подойдите-ка сюда, сударь, поглядите, что за птица у меня в клетке сидит. Теперь ей еще и воды захотелось. Видать, в клюве пересохло.

Но с Арно всего этого достаточно. Он быстро выходит из комнаты, и рассыльный провожает его уже во двор полным недоумения взглядом. Чудной парень! И чего это он убежал, даже в камеру не заглянул. Немало народу приходит поглазеть на эту редкостную птицу, а он убегает! Не виноват же старый Митт, что сегодня не было письма на хутор Сааре. Во всяком случае, письмо это, вероятно, очень интересное, раз его с таким нетерпением ждут. Ну ладно… старый Митт помнит не только адреса писем, прибывающих в Паунвере, но и содержание некоторых из них. Посмотрим…

Арно в это время шагает домой и по дороге говорит себе: «Порой молчание интереснее, чем переписка. Все равно… Может быть, со следующей почтой получу хоть несколько слов».

Дома он берет скрипку и долго играет грустную мелодию, такую грустную, что у бабушки слезы наворачиваются на глаза.