Во второй половине дня Арно получает письмо, которого он так ждал.

Пары вспаханы, наступила горячая пора сенокоса. Теперь в Заболотье уже не увидишь мужчин на дворе или в доме, кроме разве Краави-Яана – того оставили в полном одиночестве возиться с ремонтом избы. Все хлопоты по дому легли на плечи старой хозяйки, только в обеденное время ей немного помогает пастушка. Даже старик и тот отправился на покос и работает вместе со всеми, насколько позволяет слабое здоровье и больные ноги.

На болоте сено уже скошено; Март копает сейчас там канаву, роется в грязи, как крот. Этого силача стараются удержать на работе с помощью всяческих посулов и приманок. Иногда, правда, он на денек-другой куда-то исчезает, но потом снова возвращается. Тоотс и Либле помогают на сенокосе, но как только выдается свободная минута, идут корчевать пни на вырубке у болота. Таким образом даже в самый разгар сенокоса им удается отвоевать под пашню новые куски земли.

Но кого в Заболотье больше не видать – это Кийра; заглянул он однажды на хутор Тоотсов, точно солнечный луч с хмурого неба, но потом исчез, и исчез уже навсегда. Управляющий и Либле решили, что рыжеволосый не выдержал знаменитого испытания костей и именно поэтому убрался восвояси; о том, что произошло на хуторе Рая, они до сих пор и понятия не имеют. Известно только, что рыжеволосый вернулся к своему прежнему ремеслу. Говорят, его игла теперь еще проворнее мелькает в окне хутора Супси и в последнее время он стал еще громче сопеть. Вот и все, что Либле о нем слышал в деревне; каковы его планы на будущее и, в частности, относительно Тээле, этого никто не знает. По слухам, хозяйская дочь из Рая больше никогда этого вопроса и не затрагивает, а если кто-нибудь спросит, лишь улыбнется уголком рта.

Как бы там ни было, Либле удалось разузнать о Тээле и кое-что другое. По его словам, Мари слышала в лавке такой разговор: раяская барышня надумала вообще уехать из Паунвере, не то в город, не то еще куда-то… Один бог знает, куда именно, но вроде бы решила стать учительницей.

В Заболотье на эти слухи не обращают особого внимания и продолжают спокойно работать, идут своей дорогой. Давно сюда никто из Паунвере не заглядывает, никто им не мешает. Теперь Тоотс понял, что чем больше он трудится, тем радостнее делается у него на душе, тем больше растет в нем чувство удовлетворения самим собой и всем окружающим. Мысли о Тээле. уже не мешают ему больше насвистывать так громко, как вздувается, и сердце уже совсем не щемит. Тоотс смело и жизнерадостно смотрит в будущее.

Но однажды доводится ему услышать разговор, который слегка портит ему настроение. Старый хозяин сидит у плиты и толкует с хозяйкой о делах Заболотья, полагая, что они одни в доме и он может выложить все, что накопилось на сердце. Йоозеп в это время набивает в горнице папиросы и подслушивает стариковские рассуждения.

– Да-а, все это распрекрасно, – начинает старик, – ничего не скажешь, с работой справляется вовремя, хлев до толку довел… избу чинит… Ничего не скажешь.

– Ну, ты, видно, нашел что сказать, раз уж такую речь завел, – отвечает мать.

– Да нет, ничего, – возражает старик, посасывая трубку. – Все в отменном порядке. Даже вперед соседей ушли в работе. Сейчас еще и вырубку раскорчевывает, там тоже засеет… Ничего не скажешь.

– Ну да, наконец-то ты хоть перед смертью увидишь, что соседей опередил, а то вечно позади плелся. Те бывало уже давно управятся… а он все еще… Ну, так какая же у тебя еще беда?

– Беды никакой нету, а только иной раз как подумаешь… Вообще-то все ладно, да опять-таки – едоков много. Народу на хуторе полон двор, всем жалованье положено… Вот и думаю, откуда же эти самые деньги возьмутся всем заплатить? Я бы не решился столько народу набирать. Ну, да все бы ничего, лишь бы не довел меня Йоозеп до того, что за всю эту канитель мне расплачиваться придется. Вот и получится: по работе-то я впереди других, а в долгах по уши увяз. И так их достаточно. Бог его знает, этого Йоозепа, – ветрогоном был с малолетства, ни о чем никогда мне не говорил, совета не спрашивал. И сейчас орудует, как полный хозяин. Да-да, так ничего плохого не скажешь да только вот деньги… деньги…

– Не ной ты зря и не кряхти, – отвечает мать. – Раз все дела он сумел наладить, сумеет и с платежами справиться. Приехал он – ты боялся, что лентяйничать будет, а теперь, когда парень взялся за работу, – опять беда!

– Ну да, кто его знает, – сплевывая, говорит старик. – Поживем – увидим. Ты всю жизнь за сынка заступалась. Я про него и слова не скажи. Да мне и говорить-то нечего, пусть только сам расплачивается за свои штуки.

Тоотс-младший, притаившись, слушает этот разговор и хмурит брови. Ишь ты, старикан, вот какая у него забота! Разве он, Йоозеп, все еще мальчишка, не знает, что делать, чего не делать? Да ну его, пусть!

Старики заговаривают о чем-то другом, а Йоозеп, захватив набитые папиросы, тихонько открывает окно и выскакивает во двор. Пускай себе рассуждает, чем ему на старости лет еще заниматься! Во всяком случае, Йоозеп знает теперь, что отец о нем думает. Между прочим, иногда совсем не плохо, если тебя считают глупее, чем ты есть на самом деле. Ничего, ничего. Время бежит, а счастье не минует. Хотя у него денег не бог весть как много, зато во всей округе не найдешь человека, который лучше него знал бы поле и скот; а это тоже чего-нибудь да стоит. Главное – пусть дадут время.

И Йоозеп действительно расплачивается с Либле, с Мартом и с кровельщиком, даже глазом не моргнув. Самая большая прореха появляется в его бюджете после того, как он, заглянув однажды в аптеку, встречается там с каким-то приехавшим издалека хуторянином и покупает у него две пары племенных поросят и корову настоящей фризской породы. После такой покупки он, правда, чешет в затылке, но спустя несколько дней корова и поросята все же оказываются в Заболотье и управляющий окружает их прямо-таки отеческой заботой.

Затем происходит небольшое событие, которое, однако, вносит в однообразную жизнь Заболотья большую перемену и вновь нарушает душевное равновесие Тоотса.

В этот день благодаря прекрасной погоде работа идет особенно успешно, и вечером у Тоотса есть полное основание сказать себе: «И на том спасибо». Возвратясь домой, он находит на столе в горнице сложенный вдвое листочек бумаги.

– От кого это может быть? – бормочет он про себя, разворачивая листок.

Взгляд его сразу падает на подпись, и загорелое лицо покрывается еще более густой краской. Тээле! Что ей вдруг понадобилось? Наверно, зовет на свадьбу, что ж еще. И, лихорадочно закуривая, он читает:

"Мой милый школьный товарищ!

Была сегодня на вашем хуторе, но, к сожалению, вас, вернее – тебя, не застала дома. Собственно, никакого дела у меня тут не было, просто захотелось посмотреть почти новый хлев в Заболотье и вообще поглядеть, что вы… ты тут поделываешь. В последнее время ты совсем скрылся с горизонта, как Иоанн на остров Патмос. Показывайтесь на глаза хоть изредка или хотя бы пришлите листочек из своей Книги откровения.

Ах да – самое главное! За то короткое время, что вы находитесь дома (опять «вы» – ну, пусть уже до конца будет «вы»), вы до неузнаваемости изменили хутор Заболотье. Теперь вам недостает только хорошего сада – мне это сразу бросилось в глаза. Думали ли вы сами об этом? В Рая много молодых яблонь, осенью сможете получить сколько угодно саженцев.

Итак, желаю здоровья и сил! До скорого свидания!

Ваша школьная подруга Тээле".

– Гм, – произносит управляющий, прочитав письмо, затем снова его перечитывает и опять произносит: – Гм!

– Что она пишет? – спрашивает мать. Она зашла за чем-то в горницу и видит, что сын читает письмо.

– Да чего ей писать, – отвечает Йоозеп, засовывая листочек в свою записную книжку. – Чего ей писать. Предлагает купить у них саженцы яблонь.

– Ишь ты, – удивляется мать. – Что она в таких делах понимает.