С заходом солнца явились братья и очень испугались, когда узнали, что их сестра онемела. Сначала они подумали, что это новое колдовство злой мачехи, но, увидев ожоги на руках Элизы, поняли, что она стала немой ради их спасения. Младший брат заплакал; слезы его лились ей на руки, и там куда попала слеза, исчезали жгучие волдыри и утихала боль.

Всю ночь провела девушка за работой, не помышляя об отдыхе, — ей хотелось поскорее расколдовать своих милых братьев. Весь следующий день, пока лебеди летали, она сидела одна, но никогда еще, казалось ей время не проходило так быстро. Одна кольчуга была уже готова, и девушка принялась за следующую, как вдруг в горах затрубили охотничьи рога. Элизе стало очень страшно; а звуки все приближались, и вскоре раздался лай собак. Испуганная девушка скрылась в пещеру, связала всю собранную крапиву в снопик и села на него.

В этот миг из-за кустов выпрыгнула большая собака, за ней другая и третья. Они громко лаяли и бегали вокруг нее.

Вскоре у пещеры собрались все охотники. Самый красивый из них — это был здешний король — подошел к Элизе. В жизни он не встречал такой красавицы!

— Как ты попала сюда, прелестное дитя? — спросил он, но Элиза только покачала головой, — она не смела ни слова вымолвить, потому что от ее молчания зависели жизнь и спасение ее братьев, а руки спрятала под передник, чтобы король не заметил ожогов.

— Пойдем со мной! — сказал он. — Здесь тебе нельзя оставаться. Если ты так же добра, как красива, я наряжу тебя в шелк и бархат, увенчаю золотой короной и возьму к себе; ты будешь жить в лучшем из моих дворцов. И он посадил ее на седло перед собой. Элиза плакала и ломала руки, но король сказал: — Я только хочу твоего счастья. Когда-нибудь ты сама поблагодаришь меня.

И король помчал ее куда-то в горы, а охотники скакали следом.

На закате они увидели колокольни и купола великолепного города — это была столица.

Король привел Элизу во дворец. Там в высоких мраморных покоях журчали фонтаны, все стены и потолки были украшены живописью. Но Элиза ни на что не смотрела, только плакала и тосковала. Безучастно отдалась она в руки служанок, а те облекли ее в королевские одежды, вплели ей в волосы жемчужные нити и натянули тонкие перчатки на ее обожженные пальцы.

Роскошные уборы так шли к Элизе, она была в них так ослепительно хороша, что все придворные склонились перед нею, а король объявил ее своей невестой, хотя архиепископ покачивал головой и нашептывал королю, что лесная красавица, должно быть, ведьма, потому что она отвела им всем глаза и околдовала сердце короля.

Король, однако, не стал его слушать, — он подал знак музыкантам и велел уставить стол изысканными блюдами, потом приказал красавицам девушкам танцевать вокруг Элизы и повел ее по благоухающим садам в великолепные покои. Но она ни разу не улыбнулась; казалось, в глазах ее навсегда застыла тоска. И вот король открыл дверцу в маленькую комнату, смежную со спальней. Эта комнатка была вся увешана дорогими зелеными коврами и напоминала ту лесную пещеру, где нашли Элизу; на полу здесь лежала охапка крапивного волокна, а под потолком висела сплетенная Элизой кольчуга, — все это, как диковинку, захватил с собой один из охотников.

— Здесь ты можешь вспоминать свою родную пещеру! — сказал король. — А вот и твоя работа; может быть тебе когда-нибудь захочется развлечься ею, укрыться от пышной придворной жизни в воспоминаниях о прошлом.

Увидев свою любимую работу, Элиза улыбнулась и покраснела: она подумала о спасении братьев и поцеловала руку у короля, а он прижал девушку к сердцу и велел звонить в колокола по случаю предстоящей свадьбы. Немая лесная красавица стала королевской невестой.

Архиепископ продолжал наговаривать королю на Элизу, но злые речи не доходили до его сердца, и свадьба состоялась.

Сам архиепископ должен был возложить корону на голову невесты, и он умышленно надвинул ей на лоб тесный золотой обруч так, чтобы ей стало больно. Но сердце Элизы еще больнее сжимал другой «обруч» — тревога за братьев, и она не чувствовала телесной боли. Губы ее были по-прежнему сжаты, — ведь вымолви она хоть слово, братья-лебеди лишились бы жизни! — зато в глазах ее светилась горячая признательность к доброму, красивому королю, который всячески старался доставить ей удовольствие. С каждым днем она привязывалась к нему все больше и больше. О! Если б только она могла ему довериться — поведать о своих страданиях! Но, увы, она должна была хранить молчание, пока не закончит свою работу. По ночам она выскальзывала из королевской спальни, прокрадывалась в свою комнатку, похожую на пещеру, и там плела одну кольчугу за другой; когда же она начала плести седьмую, запасы крапивного волокна кончились.

Элиза знала, что такую крапиву можно найти на кладбище; но ведь она должна была рвать ее своими руками. Как же быть?

«О, что значит боль в пальцах по сравнению с мукой, терзающей мое сердце! — думала Элиза. — Я должна решиться!»

Сердце ее так сжималось от страха, когда она лунной ночью пробиралась в сад, а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище, как будто она шла на преступление.

И вдруг она увидела, что на одной широкой могильной плите собрались в кружок ведьмы. Безобразные старухи сбросили с себя лохмотья, точно перед купаньем, и костлявыми пальцами разрывали свежие могилы, вытаскивали оттуда покойников и грызли их. Элизе волей-неволей пришлось пройти мимо них, и ведьмы бросали на нее злобные взгляды; но она все-таки набрала крапивы и отнесла ее домой, во дворец.

В ту ночь ее видел только архиепископ: он бодрствовал, пока другие спали. Теперь он убедился, что был прав, когда подозревал королеву. «Значит, она и в самом деле ведьма, — думал он, — потому-то она и сумела околдовать короля и весь народ».

Когда король пришел в исповедальню, архиепископ рассказал ему и о своих подозрениях и о том, что видел ночью. Но как только злые слова сорвались у него с языка, изображения святых на стене зашевелились и стали качать головой, точно хотели сказать: «Ложь! Элиза невинна!» Однако архиепископ истолковал это по-своему: неодобрительно качая головой, он сказал, что и святые свидетельствуют против королевы. Две крупные слезы покатились по щекам короля — в сердце его закралось сомнение. Ночью он только притворился, что спит, но ему было не до сна. И вот он увидел, что Элиза встала и вышла из спальни, — он пошел следом за женой и видел, как она скрылась в свою комнату.

В следующие ночи повторилось то же самое.

Король с каждым днем становился все мрачнее. Это заметила и Элиза, но не догадалась, почему он мрачен. А сердце ее ныло от страха и жалости к братьям, и на королевский шелк и бархат катились горькие слезы, блестевшие, как алмазы, а люди при виде богатых уборов своей королевы завидовали ей.

Тем временем работа приближались к концу, недоставало лишь одной кольчуги, но тут у Элизы опять не хватило волокна, нужно было в последний раз сходить на кладбище, чтобы добыть еще несколько пучков крапивы. Она с ужасом думала о пустынном кладбище и страшных ведьмах, но решимость ее спасти братьев была непоколебима.

И вот Элиза отправилась к путь. Король с архиепископом пошли за ней и заметили, что она скрылась за кладбищенской оградой. Подойдя к ограде, они увидели ведьм, сидевших на могильных плитах, как видела их и Элиза, и король в ужасе отвернулся: ведь среди этих ведьм находилась и та женщина, чья голова только что покоилась на его груди!