Билл продолжал баловать Сару вниманием, переходящим рамки профессионального интереса. Уже несколько раз Генри, возвращаясь к своему месту, чтобы разрыть какую-нибудь запись или просто отдохнуть, с улыбкой прогонял его, и Билл, скромно и грациозно освободив место режиссера, опускался на стул Стивена, подтянув его ближе к Саре. Без сомнения, она ему нравилась. Может быть, даже немного больше? Он смотрел на нее и тогда, когда она не замечала его взглядов. Характерных взглядов. Таких, какие она давно забыла. Билл то и дело старался к ней прикоснуться. Саре это льстило, ее это забавляло, возбуждало ее любопытство. Если заподозрить в его игре циничный расчет, то… что она могла дать ему с профессиональной точки зрения? «Зеленая птица» — не бог весть что для актера, пользующегося спросом — а он пользовался спросом, хотя Билла отнюдь не всегда приглашали на роли, которые ему нравились.

Это случилось к концу первой недели. Билл сидел рядом с Сарой, они болтали о какой-то ерунде, когда Генри вызвал его на площадку. Сара наблюдала за сценой, в которой молодые люди решились на бегство. Конечно же, им следует обняться. Билл приблизился к Молли. Сначала долгий взгляд, глаза в глаза. Затем Поль пробегает рукой по спине Жюли, от плеч к ягодицам. Поль? Нет, это Билл основательно проутюжил ладонью спину Молли от плеч до бедер и по заднице. Движение его не было игрой, оно возбуждало, было требовательным и жестким, даже жестоким. И рассчитанным. Рассчитанным на нее, на Сару. Она зарегистрировала его быстрый диагностический взгляд: ага, увидела, оценила; ага, на нее подействовало, ага, зацепило за живое. Да, на нее подействовало. Подействовало и на Молли, которая сначала оцепенела от такой бурной ласки, затем непроизвольно отпрянула, но сразу же, вспомнив о роли Жюли, ринулась к Биллу в объятия, ставшие уже профессиональными, вернувшимися в сценические рамки. Но взгляд Молли не вернулся в сценические рамки. Ею мгновенно овладела любовь, то есть, разумеется, похоть, желание; тело ее пылало, требовало, и когда они расцепились, лицо ее, повернутое к торжествующему нахалу, красноречиво в этом признавалось и отдавалось на милость победителя.

Саре очень не понравилась собственная реакция на этот эпизод. Чтобы усвоить, что это абсурд, не надо и времени тратить. Сразу ясно, что абсурд. Но, так или иначе, в выходные она этот абсурд усвоила: она все же влюбилась, самую малость, в данного молодого человека. Чтобы в этом убедиться, она времени не пожалела. Что ж, таков уж Билл Коллинз, ничего удивительного. Кое-что Сара о нем уже знала. Центром его вселенной служила мать. Отец…

— Ну… Отец… Барыга мой отец, пролаза и мудрец, — пропел Билл на мотив «Люблю мечтать», входя в амплуа кокни, в которое он впадал всякий раз, когда ему чудилась опасность.

Затем, видя, что Сара поняла больше, чем бы ему хотелось, продолжил придуриваться:

— Ну, мэм… Да, мэм… Где уж нам до вас, мэм… — Дернул длинной ногой в выцветшей джинсовой штанине, притопнул, все тело превратилось в продолжение кривляющейся физиономии.

Но на какой-то миг с Биллом что-то произошло, и в этот переходный момент Сара увидела его лет через тридцать или сорок (а может, и раньше, раз уж это будущее уже сверкнуло), изжеванного, скомканного, исчерченного морщинами.

Американка Молли, американец Генри заинтересовались типажом кокни, захлопали в ладоши, вызвали на бис. Билл не стал выламываться и исполнил сакраментальную «Она была бедна…», заставив Молли присоединяться в припеве. Парная клоунада.

Саре казалось, что молодому человеку туго пришлось в детстве — если бы ему одному! Но очень рано он обнаружил преимущества, дарованные ему внешностью и даром возбуждать симпатию. Эти дары природы помогали замаскировать, а то и устранить всякие сопливые сомнения, колебания, слабости. Пусть они все его любят!

Возможно, новая компания — скажем, в театре — приносит радость потому, что семьи, матери и отцы, жены и мужья, братья и сестры, дети и друзья с подругами остаются вне круга общения, как бы в иной жизни. Каждый представляет собой лишь резко очерченное «я». Иллюзия исчезновения пьявок, ловчих сетей, комнат кривых зеркал. Нитки, которыми нас — и их, других окружающих нас марионеток — приводят в движение, становятся невидимыми. Но вот уже какое-то время Сара видит нитки, за которые дергают двух мужчин, а ведь еще недавно они казались этакими великолепными са- мостями. И не хотелось бы эти нитки замечать, да куда же денешься! А каков Стивен! Ведь она знала его уже несколько недель, имела право назвать его другом, обменивалась с ним тайными мыслями и даже замечала, как его что-то дергает, но ниток не видела.

Джойс появилась вечером в субботу. Сара обрадовалась ей, потому что отошли на второй план беспокойные мысли о любви и влюбленности и вызванный ими дискомфорт. Джойс осияла Сару сирою улыбочкой, ничего не просила. Сказала, что была у Бетти.

— Что за Бетти?

— Да, так, одна…

Конечно же, Джойс нуждалась в пище, сне, лечении. Предложенной пищей она, однако, пренебрегла, но с удовольствием залезла в ванну, бросив грязные шмотки в стиральную машину. Сара обрадовалась хотя бы этой сохранившейся потребности в чистоте. Хоть какая-то связь с нормальным образом жизни… Сара улеглась, а Джойс сжалась в комочек перед телевизором, возможно, вообще не собираясь в постель. Сара размышляла о нитках этой куклы. Отец Джойс не идеал, конечно, но сколько есть отцов намного худших! Пристойное жилище, семья — доказательством тому «нормальная» жизнь двух ее сестер. Может, однажды эти(на этот раз ученые) выскочат с очередным объяснением — наконец, удовлетворительным. Отсутствует ли у Джойс какой-то ген «я сумею», влез ли откуда-то уродский ген «не осилю», попала ли она не на свое место. Управляющие нами нити не обязательно привязаны к психике, хотя мы склонны именно к этому варианту объяснения.

Затем мысли Сары вернулись к Стивену. Зародилось в ней к нему какое-то совершенно нежеланное приятельское чувство. Она попыталась подойти к этому с юмором: «По крайней мере, не в покойника втрескалась». Примерила утешение: «Да ладно, ерунда, все равно это несерьезно, пустяки». Со стыдом уличила себя в некотором самоснисхождении, ранее неощутимом, ею самой незамеченном.

Джойс осталась у тетки до воскресного вечера. Что-то приняла, скорее всего, укололась. Долго сидела в ванной, в которой после нее пахло какой-то химией. Скорбные глаза поплыли, зрачки расширились, Джойс судорожно похихикала, потом прослезилась, всхлипнула… Когда Сара вышла из ванной, племянницы и след простыл.

Если сердце сжимается, причина для этого редко одна. Особенно если уже на свете пожил. Каждая печаль растет из прошлого. Снова Сара решила не ломать себе голову, не заботиться, не переживать — вообще о Джойс не думать. Попробуй не думать! Снова и снова когтистая лапа переживаний сжимала ее сердце…

Вторая неделя репетиций. Второе действие, Билл Коллинз уступил место Эндрю Стеду (Реми). Сложно для Билла оставаться на втором плане, хотя он добросовестно прилагал к этому усилия, скромно сидел где-нибудь в углу или, по возможности, рядом с Сарой. Поначалу казалось, что сексапильность и ловкость Билла сделают вторую большую любовь просто- таки невозможной. Но мало-помалу выяснилось, что Эндрю знал свое дело.

Сара позвонила Стивену:

— Приезжайте, гляньте на гаучо, он творит чудеса. — Она слышала в трубке дыхание, его знакомое дыхание вплотную, как будто находилась в его объятиях. — Отлично работает. Эти прошлые ковбойские замашки — актерство, Эндрю сбросил их, как шелуху. Не забывает о том, что он младший сын, никакой наглой пистолетной рожи, прошу прощения. — Стивен хмыкнул. — Поль бил на сексуальность, на напор молодости. Реми гораздо глубже. Любовь к Жюли доказывает ему и его семье, что он вырос и возмужал. Причем не сразу. Юноша видит Жюли, идущую по парку в имении Ростанов, и взрослеет с каждым ее шагом. Стивен, вы до сих пор слова не вымолвили. С вами все в порядке?

— Все в порядке, Сара, не беспокойтесь. Јсли отвлечься от того, что я не в своем уме. Но мы все так или иначе не в своем уме.