— Правда, что намечается игра в Англии?
— Две недели.
— И без меня. Если б я только знал!
— Что поделаешь, никто не знал.
— Но мы с вами не теряем контакт. Здесь еще две недели, — снисходительно-повелительно промурлыкал Билл тоном избалованного любовника.
В самом деле, они могли провести эту ночь вместе. Молли озадаченно переводила взгляд с Билла на Сару и обратно. «И она так же точно могла бы, — подумала Сара. — Или со Стивеном». Видение Билли искажала его привязанность к матери, но Сара чувствовала пропасть, разделявшую ее и Молли, пропасть, помочь преодолеть которую могла лишь опытность. Молли еще не ощущала пепла времени, медленно опускающегося на всех живущих, заметного на стареющих: на ней, на Стивене. Сара видела, как она тускнеет рядом с юной самкой, как будто высасывающей из нее яркость и силу. Она проследила за открытым, любопытным, честным взглядом Молли, которым она оценила Стивена, сравнила его с молодыми. Да, что и говорить…
— Мне домой пора, — услышала она свой сварливый голос, обращенный к Биллу.
— Ой, ну как же! — искренне всполошился Билл. — Не можете же вы нас бросить!
— Все уезжают, — подхватила Молли. — Генри, Сара… — Она снова глянула на Стивена. Тот все еще любовался небом.
— Я остаюсь, Рой остается, — успокоила Мэри.
— У меня ведь еще месяц отпуска, имейте в виду, — напомнила Сара.
Мэри удивленно подняла брови. Она не могла вспомнить, чтобы Сара когда-либо раньше вспоминала о неиспользованном отпуске.
— Нет-нет, Сара, — вскинулся Генри, — не забудьте, я вернусь во второй неделе июля. Вы должны быть на месте.
— Значит, в июле не исчезнем?
Генри улыбнулся ей, и сердце ее споткнулось.
— Успех действует развращающе, — лениво заметила Мэри.
Тон ее противоречил строгости подтянутого полотняного костюма. Столь же тягучим жестом она подняла руки и, откинувшись на спинку стула, соединила пальцы на затылке, обнаружив на ткани пятна свежей влаги. Она вела себя как животное, подставляющее наиболее уязвимые места превосходящему по силе противнику. Жан-Пьер вздохнул, покраснел и вслед за Стивеном возвел взор к небесам. Остальные последовали их примеру. Невысоко над ними кружил одинокий ястреб, снижаясь с каждым кругом. Порыв ветра рванул его, свалил на крыло. Ястреб затрепыхался, выровнялся, взмыл на восходящем потоке и спланировал на верхушку платана. С обиженным видом он принялся рыться в перьях. Все дружно рассмеялись.
Кафе между тем заполонили люди, так или иначе связанные с «Жюли Вэрон».
— Мы полностью оккупировали заведение бедного мсье Денивра, — сказала Молли.
— II est d6sol6. Guillaume! — позвал Жан-Пьер хозяина, склонившегося над столиком, за которым сидели Эндрю, Салли, Ричард и Джордж Уайт. — Les Anglais ont peur que vous les trouviez trop encombrants [16].
Гильом улыбнулся и небрежно повел рукой с оттенком уместного мирского скептицизма.
— Ca y est! [17]
— Почему Anglais? — взыграл американский патриотизм Молли. — Кто тут Anglais?.. Кроме, конечно, Anglais…
— Я Anglais до последней кровинки, — пророкотал Билл с махровым теннессийским акцентом. — Каждой молекулой Anglais.
Общий смех не смог скрыть крупицы сомнения относительно путаницы в истории и на глобусе, разделявшей и соединявшей Англию и Америку.
Американцы: Молли — Бостон (по крайней мере, сейчас); Бенджамин — Западное побережье (но с гарвардским акцентом); Генри — Нью-Йорк по рождению и детству, хотя сейчас его дом (где он реже всего бывает) в Лос-Анджелесе; Эндрю родился, вырос и жил в Техасе.
Европейцы: Молли — Ирландия, никуда не денешься; Бенджамин — Россия, Польша, штетль; Генри — Меццоджорно. Эндрю? Конечно же, Шотландия.
— Наши заокеанские кузены и кузины, — сказала Мэри, обращаясь к Саре.
— Наши кузены и кузины, — сказала Сара, обращаясь к Мэри.
Смеялись «les Anglais», смеялись американцы, смеялись французы. Смех порхал между столиками, орошал присутствующих, как брызги прибоя, предвестника предстоящей премьеры. Они сидели за столиками, орошаемые этими брызгами оживления; заказали еще кофе. Площадь заполнялась автомобилями. Из соседних поселений подкатывали автобусы. Бель-Ривьер подвергся нашествию желающих подышать одним воздухом с Жюли.
Генри вскоре отправился решать технические вопросы со звуковиками, а Сара, Стивен, Бенджамин, Рой и Мэри вместе с Жаном-Пьером прошли в мэрию, в его кабинет, обсуждать финансовые вопросы, в особенности участие Бенджамина, точнее — представляемого им банковского объединения Северной Калифорнии и Южного Орегона. Затронули также интересы Стивена, но, как он выразился, поскольку он представлял лишь самого себя, то его участь — покорно кивать головой. Как и повсюду в жизни, деньги играли в спектакле более важную роль, чем персонажи и исполнители.
Бенджамин отбыл утрясать роль денег в Эдинбургском фестивале. Жан-Пьер поднял вопрос расширения комитета и активизации его работы с целью подготовки праздника Жюли Вэрон в следующем году. Он настаивал на участии Сары, а также мистера Эллингтон-Смита на проведении регулярных встреч в течение года. Словопрения затянулись, окончившись лишь в третьем часу пополудни. Они вернулись в кафе перекусить и увидели, что актеры и музыканты кучкуются, жужжат, живут и дышат наступающим вечером. Генри подсел к Саре. Она вдруг подумала, что это, возможно, их последняя встреча в Бель-Ривьере, и ее охватило такое чувство потери, что, не будь она влюблена в Билла, можно было бы истолковать это чувство как влюбленность в Генри. Ведь обществом Генри она наслаждалась, тогда как Билл вызывал лишь раздражение, злость, стыд. Что за напасть, влюбляться не по правилам!
Ближе к вечеру Генри вернулся из разведки, сообщил, что к дому Жюли уже движутся толпы интересующихся, что сидячие места распроданы, разошлись почти сразу после открытия кассы, что к деревьям прикреплены таблички на английском и французском: «Здесь можно стоять», «Уважайте природу», «Берегите лес Жюли Вэрон».
К семи лес вокруг хижины Жюли принял не одну тысячу человек, большинство из которых могли надеяться разве что услышать музыку. За отсутствием кулис актеры жались за деревьями, куда и направились авторы — Сара и Стивен — и режиссер Генри, чтобы благословить исполнителей, пожелать им успеха.
Втроем они уселись вплотную к сценической площадке, позади нее, и на этот раз Генри просидел, не вскакивая, все представление, Реакция публики превзошла все ожидания. Чудесно! Потрясающе! Блестяще! — подобные возгласы то и дело доносились из толпы в антрактах. Овациям, казалось, не будет конца. Затем, когда все закончилось, труппа вернулась к столикам кафе. Все возбужденные, восторженные, вместе с тем ощущающие облегчение. Тьму небесную смягчила одинокая латунная стружка, оставшаяся от луны. Хозяин «Колин Руж» объявил, что кафе открыто до последнего посетителя. Улицы городка то и дело сотрясал рев автомобильных двигателей. С лица Жана-Пьера не сходила улыбка. Он то и дело принимал поздравления от разных маститых земляков, для которых представлял воплощение успеха. Наступила полночь. Жан-Пьер сказал, что пора ему домой, к жене и детям. Генри отправился звонить жене, прошептав Саре напоследок, что в Лондоне они непременно увидятся. Взгляд, которым он сопроводил свои слова, вызвал у Сары слезы. Ричард сослался на усталость, удалился, глядя на Салли, но не прощаясь с нею. Салли почти сразу сообщила, что старушке пора на бочок, и тоже ушла. Сара услышала смех Эндрю, почувствовала на себе его взгляд. Она встала, и Эндрю, улыбаясь, спросил:
— Ну, так как, Сара?
Ей показалось; что она ослышалась. Она почти слово в слово повторила реплику Салли насчет старушки и ночного отдыха. Присутствующие застонали. Застолье разваливалось. Билл вскочил, проводил ее до двери, где обнял и прошептал на ухо, что она для него все равно, что вторая мать. Она затопала по лестнице, чуть не лопаясь от любви и злости.