Ложь, ложь и еще раз ложь.

И мы все живем во лжи. Мы верим в то, что нам говорят с экранов телевизоров. А что там слышно? О международном терроризме, об отряде «черных вдов» Шамиля Басаева, о новых готовящихся терактах в России; о том, что противостоять «живой бомбе» невозможно. Один журнал даже предложил ввести в школах предмет «Выживание в большом городе»: о том, как следует вести себя при катастрофах и терактах.

Москва — Палестина, женщины — шахидки. И все верят. Все ждут и боятся.

Никто не задумался над тем, что за всю историю Кавказских войн, которые Россия вела сотни лет, не было ни одного случая, чтобы чеченец, а уж тем более чеченка — обвязывались порохом и взрывали себя. Лермонтов: «Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал». Чеченцы нападали — из-за спины ли, лицом ли к лицу, — но всегда с кинжалом. Убить себя — позор. Воин должен сражаться до последней капли крови.

А женщины вообще никогда не участвовали в войнах. Они рожали детей, дожидались мужей дома и охраняли свой очаг. Горянка — она всегда за мужской спиной. Всегда на втором плане, скромная и молчаливая.

Чтобы женщина взяла в руки оружие или вышла на первый план — неслыханное, невозможное.

Великий князь Михаил Романов докладывал, потрясенный, военному министру Милютину о событиях на Кавказе в 1864 году: «Произошло дело, едва ли виданное в Чечне! Три тысячи фанатиков (в том числе даже несколько женщин!) без выстрела, с кинжалами и шашками, шли, как исступленные, на наш отряд из шести батальонов, который ожидал их неподвижно, держа ружья на руку. Они подошли к войскам на расстояние более 30 сажень. Партия их, шедшая на наш левый фас, дала залп, и все они бросились в шашки. Тогда князь Туманов приказал стрелять: отряд открыл батальный огонь, и через несколько минут атакующие… бросились бежать в совершенном расстройстве. Общая потеря мятежников еще не приведена в известность, однако в числе заколотых штыками осталось 5 женских трупов!».

Великий князь был потрясен не столько безумием «живого щита», бросившегося навстречу царской армии, сколько тем, что чеченки не просто оказались среди мужчин, но и бросались на штыки!

В новейшей истории Чечни, разбитой войной и сожженной горем, максимум, на что были способны женщины, — это выйти на митинг с портретом убитого мужа или лечь под колеса автобуса с иностранной делегацией. Так они выражали свое отчаяние и протест против бесследных исчезновений сыновей.

Так почему никто не задумался над тем, как же тогда Россия смогла обогнать весь мир по количеству женских «живых бомб»?

Около тридцати смертниц с «поясами» шахидов за три года — это слишком даже для Палестины!

Так что же произошло в 2000 году, когда хрупкая девочка Хава Бараева повела грузовик, начиненный взрывчаткой, на блокпост российских войск в Чечне, став первой шахидкой?

Что произошло с чеченскими женщинами?

Что произошло со всеми нами?

И почему мы молчим?

Я пишу о женщинах… камикадзе, взрывающих мою страну. Я хочу рассказать вам, кто они такие. Я хочу, чтобы вы знали каждую из них в лицо. Чтобы знали, как и ПОЧЕМУ она взрывается.

«Что ты хочешь написать о них? Оправдать? Ненавижу я их, проклинаю… Они убили моего сына. Разве они — женщины?!»

Женщины. Такие же, как мы. И наши слезы соленые одинаково.

…Вот об этом я и написала эту книгу.

Это юное создание со дня своей смерти превратилось в легенду.

Июнь 2000 года. Село Алхан-Кала.

17-летнюю Хаву ставят перед объективом камеры. Маленькая, не очень красивая девочка с покрытой головой бойко говорит.

— Сестры, пришел наш час! Когда враги убили почти всех мужчин, наших братьев и мужей, только нам остается отомстить за них. Пришел час, когда нам придется взять оружие и идти защищать свой дом, свою землю от тех, кто принес в наши дома смерть. И если ради этого нам придется стать шахидом на пути Аллаха, мы не остановимся. Аллаху Акбар!

Крохотная, словно птичка, прокричавшая свою последнюю песнь, Хава поднимается по ступеньке в кабину КамАЗа. Садится за руль. Бесстрашное лицо. Если вглядеться повнимательнее, кажется, что ее глаза какие-то стеклянные. Мертвые глаза, которым неведомы страх и сомнение.

Вот она за рулем. Кто-то, сидящий рядом, неукоснительно снимает все — до последней секунды. Грузовик мчится. Впереди — блокпост. Завидев несущуюся машину, на посту начинается паника и крики. Выстрелы. Изображение вздрагивает и гаснет. Взрыв.

И вдруг; просматривая кассету, я вижу продолжение, словно не было паузы перед монтажом.

Съемка ведется в какой-нибудь сотне метров. Последние секунды грузовика. Страшный грохот. Куски железа взлетают на воздух. А вместе с ними — человеческие тела. Падая на землю через сотую долю секунды, они превращаются уже в оторванные руки, ноги и головы.

Когда отчаянная Хава разрывалась на куски, мужчины подло стояли в кустах и снимали происходящее видеокамерой. А потом видеозапись со страшной гибелью омских омоновцев и двух несовершеннолетних девочек непонятным образом была передана в ФСБ.

Но самое страшное не в том, что все это снимали видеокамерой, а потом кассету передали российским спецслужбам.

В другом: исполнитель этого чудовищного преступления, первого в истории Чечни случая женского шахидства, — Арби Бараев — не пожалел ради отработки заказа своей двоюродной сестры.

И обставил ее смерть по всем законам жанра. До гибели Хаву снимали в доме, где, покорно сидя на краешке дивана, она читала вслух Коран, потом — отвечающей на вопросы о смысле жизни и смерти. Хаву снимали и за рулем грузовика — репетировали. Потом снимали то самое, финальное — заученные слова о смерти, рае и священной борьбе мусульман.

Брат, мужчина — он сжег эту девочку-пичужку в огне взрывчатки. Не пожалел. Не дрогнул. Как мог? Как добровольно согласилась на смерть юная Хава?

Эту историю мне поведала моя чеченская подруга Фатима, жившая с Арби на одной улице в Алхан-Кале.

— Настоящая фамилия Хавы не Бараева, а Жансуркаева. Она жила в Алхан-Кале, также, как и Арби. Была сиротой: мать у нее умерла много лет назад, так что воспитывал ее отец. Он работал инженером по технике безопасности на деревообрабатывающем комбинате. Очень хороший, добрый человек.

До 1998 года она носила нормальную одежду, выглядела как современная девушка. А потом ее забрал к себе Арби. Ну, вроде как на воспитание да на поруки.

Позже я увидела ее уже в 1999 году на автобусной остановке в Грозном. Она была в длинном темном платье и брюках, с покрытой головой. Типичное одеяние ваххабиток. Я тогда еще подумала: ну все, Арби взялся за дело.

О ней я много слышала в селе, хорошо знала ее отца.

После того как Арби забрал ее к себе, она и жить стала у него в доме. Эта девочка была очень одинокой: матери нет, сестра замужем и живет в другом селе, с отцом, по нашим традициям, девочка не может выстроить очень близких и доверительных отношений.

Она влюбилась в Арби. Он же был красив как дьявол: в него влюблялись все женщины, только увидевшие его. Ты знаешь, в нем было что-то необъяснимо-магнетическое. Он смотрел тебе прямо в глаза, брал за руку и что-то тихо говорил, — и все. Ты уже ничего не слышала и не видела — кроме его рук, тихих слов и черных глаз.

Его кровавая слава только добавляла ему загадочности и необъяснимой власти над людьми. С тех пор как Зелимхан Яндарбиев объявил его своим «наследником» и оставил его в Чечне на хозяйстве вместо себя, все чеченцы о нем только и говорили. И Арби — он всегда был окружен женщинами. Они все были рады ему служить. Когда он уже скрывался — не от ваших (русских. — Авт.), от наших, объявивших на него охоту, — ему помогали подруги, сестры.