Вскоре снова появились танки, на этот раз их было гораздо больше; они шли не только в лоб, но и охватывали наши фланги. Следом двигалась пехота.

Принять бой — значит полечь здесь всем, и тогда к концу дня противник будет в Ильинском. Все понимали, что допустить фашистов туда, к еще не созданным оборонительным позициям, нельзя. Надо задержать их здесь как можно дольше. Сейчас, чтобы сохранить силы, был один выход — отступить.

Суходолов поддержал решение Старчака. Но как сообщить об этом ребятам? Всего час назад они обратили фашистов в бегство. А теперь отходить назад, когда каждый из них все время помнил: позади — Москва.

— Даже опытному воину тяжело отступать, — проговорил Россиков, — а им, только вступившим в бой, тем более.

Опять налетели «юнкерсы». По своей излюбленной манере встали в круг и сорок минут один за другим бросали бомбы. Казалось, ничего живого не осталось на этом куске земли. Но вот заговорили наши пехотинцы: открыли огонь пулеметы, свои и трофейные. Артиллеристы с удовлетворением вслушивались в пулеметные очереди:

— Молодцы ребята, бьют фашистов — не унывают!

Заговорили минометы, тоже захваченные утром у противника. Именно минометы особенно его испугали, заставили притихнуть.

Кто-то из курсантов метким выстрелом из винтовки, а может, очередью из ручного пулемета, сумел поразить самолет, пролетавший над позициями. Бомбардировщик загорелся и рухнул вниз. То-то радости было у курсантов, кричали «Ура!», обнимались!

— И все же надо отходить, — произнес Старчак, опустив бинокль.

— Конечно, можно дать приказ об отходе — приказ есть приказ. На то и армия… Но тут случай особый, — размышлял вслух Россиков.

— Ну вот что, — предложил Суходолов. — Соберем- ка на пять минут политработников. Надо объяснить ребятам: не велика честь полечь всем в бою. Важнее задержать фашистов еще на несколько суток, а это могут сделать только живые. А как отходить будем?

Ответил Россиков.

— Планируем так: артиллерия движется перекатами, поорудийно, сдерживая фашистов огнем. Пехота тем временем подразделениями отойдет к реке Изверь — для обороны лучшего рубежа не найти, там и окопаемся.

— Это верно, — одобрил план Суходолов.

На том и порешили. Первой отходила пехота. Сорокапятки прикрывали ее. Орудия устанавливали слева от шоссе. Пока одна пушка вела огонь по противнику, другая занимала позицию. Во время одного переката наткнулись на немцев, вышедших к шоссе. Сосредоточенным огнем заставили фашистов отступить. Разрывом вражеской гранаты контузило Россикова и его связного курсанта Батурлова. Не слыша собственного голоса, Россиков так громко подавал команды, что даже разрывы не могли заглушить их. И под минометным и артиллерийским огнем ребятам не изменило чувство юмора: они отвечали звонкими голосами. Немцы стреляют, а ребята кричат — может, от мальчишеской удали, а может, это помогало им преодолевать страх.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Слушая сообщение Суходолова о действиях передового отряда, командиры задумывались: не появятся ли к утру на рубеже, не подготовленном еще к обороне, фашистские танки?

При свете фонаря полковник Костин внимательно вглядывался в свою рабочую карту. Выходит, на километр фронта всего два орудия. До чего же жидка у нас противотанковая оборона! На десятикилометровом рубеже лишь двадцать орудий. Пехоты тоже слишком мало. Батальоны пехотного училища не прибыли к месту назначения, следуют они из лагерей железнодорожными эшелонами и походным порядком. Командующий войсками Московского военного округа генерал-лейтенант Артемьев не забыл о помощи курсантам.

На шоссе послышался шум автомобильных моторов. Прибыл батальон 108-го запасного полка. Пусть он не был еще экипирован полностью, но представлял ощутимую силу. По распоряжению штаба округа батальон направлялся на усиление передового отряда.

— Может быть, с его помощью на сутки — двое сумеем задержать продвижение вражеских колонн, — сказал генерал Смирнов.

— А как у вас с противотанковыми гранатами? — спросил Костин командира батальона.

— Всего лишь по одной гранате на стрелка.

Вспомнив жестокие бои под Минском, полковник посоветовал комбату создать в каждом взводе группу истребителей танков, вооружить их двумя-тремя гранатами.

Рассвет Костин встретил на ногах. На КП, склонив голову, сидя дремал майор Копелев. Из-под его плаща виднелась карта, испещренная красным и черным карандашами. Костин невольно улыбнулся: до чего же привычка довлеет над человеком. Он отработал карту как преподаватель. Не забыл изобразить стрелы возможных танковых ударов противника, заштриховать их разными оттенками, а самого главного — расположения своей артиллерии — на карте нет. Да и откуда появиться? Правда, сегодня должны подойти с десяток старых пушек. Вот и все — меньше трех орудий на километр фронта.

В памяти невольно возникли первые дни войны, плотное построение танковых войск противника, которые словно тараном пробивали нашу жиденькую оборону. Но первые бои кое-чему научили. Чтобы сдержать натиск фашистов, мы начали создавать очаговую круговую оборону с системой опорных пунктов, от сосредоточенного огня которых немцы несли большие потери. Поэтому-то и здесь, на ильинском рубеже, артиллеристы строили оборону в виде опорных пунктов. Те два десятка орудий, продуманно расположенные в опорных пунктах вдоль Варшавского шоссе, должны были сделать свое делю.

— Товарищ полковник! — послышался радостный возглас начальника артиллерийского снабжения училища военного инженера 2 ранга Демидова, — Подходит автоколонна из Москвы с боеприпасами.

— Немедленно расчлените колонну и замаскируйте каждую машину, а то можем остаться без снарядов!

И как бы в подтверждение важности такого распоряжения с запада донеслось завывание бомбардировщиков. Учащенная стрельба пулеметов по самолетам возвестила начало нового боевого дня.

Он был по-летнему теплый и солнечный. Вражеские бомбардировщики непрерывно бомбили наши боевые порядки. Никаких зенитных средств там не было, если не считать нескольких станковых пулеметов. Больно было смотреть на людей, работающих на сооружении противотанковых рвов. Много сделали женщины, подростки, но дальше подвергать их опасности было нельзя.

В полдень прибыл представитель начальника артиллерии Московской зоны обороны. Он сообщил, что в штабе округа очень беспокоятся, удастся ли задержать противника перед Малоярославцем.

— Вы лучше скажите, — обратился к нему Костин, — какие средства усиления намереваются нам выделить и когда?

— Мне известно, — ответил подполковник, — что в запасном полку комплектуется для вас один дивизион старых, но вполне годных трехдюймовых орудий. Сегодня он выйдет к вам. Кроме того, решается вопрос о выделении вам двухдивизионного зенитного артиллерийского полка…

Он не сообщил, что генерал-майор М. М. Новиков, боевой друг Костина по гражданской войне, взял шефство над Ильинским участком обороны. Распрощавшись с подполковником, Костин вместе с Копелевым и своим адъютантом направился на передний край обороны.

Костина особенно тревожило состояние маскировки. Когда подошли к доту, возвышающемуся возле моста, и увидели пожухлые, с опавшими листьями ветки, полковник возмутился. Несмотря на предупреждение, которое он сделал еще накануне, что ольха не годится для маскировки, все же ряд дотов был накрыт уже увядшими ветками ольхи. А вблизи дота росли ели и сосны.

В тот день авиация противника усилила бомбардировки Ильинского сектора обороны, видимо, имея целью оказать поддержку своим войскам в наступлении.

Однако вражеские бомбардировщики действовали по шаблону, бомбили только места скопления людей: обрушивали удары на колонны войск и автомашины, следующие по дорогам. А разведчики-«костыли» не появлялись над нашим расположением. Это было нам на руку, они смогли бы обнаружить плохо замаскированные железобетонные доты. Кроме того, «костыли» обычно появлялись накануне или в день наступления, использовались противником в качестве корректировщиков огня артиллерии.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: