У многих командиров появилась уверенность, что фашисты, понеся большие потери от нашего огня, и особенно от залпа реактивных минометов, не смогут наступать. Однако вечером немецкие батареи с закрытых позиций открыли огонь по боевому охранению.

Определить огневые позиции вражеской артиллерии было трудно. Да и орудий у нас было мало. Поэтому приходилось надеяться только на глубокие траншеи и окопы, отрытые курсантами.

Минут через двадцать обстрел прекратился, на опушке дальнего леса показались цепи вражеской пехоты, до десяти танков. Один из гаубичных дивизионов накрыл противника своими снарядами на рубеже огневого заграждения. Огонь других батарей пришелся по выходящим из леса новым цепям фашистов. Атакующего противника косили пулеметным огнем и курсанты боевого охранения.

Фашисты залегли перед позициями боевого охранения, затем попятились назад, отошли и танки. Три машины горели на опушке леса. Их поразили из своих сорокапяток курсанты артиллерийского училища.

— Товарищ полковник, взгляните на опушку дальнего леса. Там сосредоточиваются крупные силы противника, — сообщил Костину командир дивизиона.

— Вы хотите дать залп?

— Так точно, — ответил майор и помчался к себе в дивизион.

Минут через десять на шоссе вышли боевые машины с минами на направляющих. Они так же быстро, как и первый раз, развернулись в поле, дали залп и немедленно снялись с позиций.

Когда машины на большой скорости миновали КП, направляясь в тыл, кто-то крикнул: «Самолеты!» С запада вдоль шоссе на высоте не более километра шли пикирующие бомбардировщики. Гул авиационных моторов нарастал. Сердце у полковника сжалось. Забросают фашисты бомбами. Вскоре на КП донесся грохот разрывов. Пропали ракетчики…

Но не прошло и часа, как на КП прибыл командир дивизиона.

— С трудом выскочили, — докладывал он полковнику Костину. — Только установили машины на позиции, как наблюдатели подали сигнал «Самолеты с фронта!». Что делать? Дали залп и рванулись по шоссе к лесу. Поняв, что до своего поворота доехать не успеем, водитель головной машины свернул к большой воронке у самого кювета. Машина едва не перевернулась. Следом за первой машиной направились и остальные. Самолеты, идущие в сомкнутом строю, не смогли сманеврировать и отбомбились по пустому месту.

И все находившиеся в штабе командиры отметили смелые и решительные действия майора Дементьева и его бойцов.

— Не меня надо благодарить, — ответил он полковнику Костину, вынесшему ему благодарность за самообладание, — а в первую очередь наших водителей. Особой благодарности заслуживает шофер головной машины Ротобельский…

В это время в блиндаже появился комиссар батареи политрук Иванов. Он сбивчиво доложил:

— У нас несчастье. Батарея по приказу командира стрелкового полка направлялась в третий батальон. Возле деревни Зеленино напоролись на засаду фашистов. Нашей пехоты там уже не оказалось. В перестрелке погибли капитан Россиков, старший лейтенант Костогрыз и шесть курсантов. Но прорвались через вражеский заслон, вышли к своим и заняли позицию…

Всего неделю воевал Россиков, один из лучших командиров батарей училища, любимец курсантов. Его артиллеристы семь суток не выходили из боя, истребили несколько сот фашистов, уничтожили более сорока танков и бронетранспортеров. И вот сейчас батарея потеряла своего командира. Но не растерялись, не пали духом артиллеристы. Действуя под командованием комиссара Н. М. Иванова и командира взвода П. А. Карасева, они разгромили вражескую засаду.

Просматривая много лет спустя свои фронтовые записи, документы, И. С. Костин найдет среди них короткое донесение о бое артиллеристов батареи Россикова против фашистской засады.

Противник устроил засаду при въезде в деревню Зеленино. Фашисты пропустили вперед бойцов охранения, а когда подошли автомашины с орудиями на прицепе, открыли по ним огонь из автоматов. Сразу же были убиты командир батареи и его помощник. Курсанты били фашистов в упор. Михаил Зернов уничтожил до десяти вражеских автоматчиков. Курсант Портной, будучи раненным, быстро снял орудие с передка и открыл огонь. Курсант Ермолов первым же выстрелом разнес вражескую пушку. Фашисты не выдержали натиска наших воинов, начали разбегаться. Батарея пробилась в расположение своих сил, взяв при этом двух пленных.

— Наша девятнадцатая танковая дивизия успешно воевала во Франции. А сегодня получилось совсем плохо. Русские солдаты не хотят сдаваться в плен. Они нас подвели. Мы могли всех вас перестрелять, поступили по-благородному, предложив вам жизнь и почетный плен, а что наделали ваши юнкера? Просто разгромили нашу роту и взвод орудий. Разве так можно воевать? — возмущался гитлеровец.

Передовой отряд, самоотверженно сражаясь с наседавшим противником, позволил укрепить оборонительные позиции на ильинском рубеже, сосредоточить, насколько позволяла обстановка, силы.

На западе полыхали пожарища.

Длинная октябрьская ночь дала возможность эвакуировать в тыл раненых. Сегодня их было значительно больше, чем вчера.

В части подвезли боеприпасы, продовольствие.

Оставив за себя на КП майора Копелева, полковник Костин вместе с начальником политотдела Суходоловым в сопровождении курсанта Михаила Гиммельфарба направился на позиции.

Разговаривали с молодыми бойцами и не услышали никаких жалоб на трудности, а их было немало. Ночи холодные, а костры разводить запрещено. В гарнизонах дотов обнаружили раненых курсантов. Оказывается, многие из них раньше срока покинули медицинский пункт. Пришлось возвращать раненых в тыл.

Близился рассвет. Уходящая ночь была похожа на предыдущие. Всюду висели гирлянды осветительных ракет: вражеские самолеты бомбили дороги. За бугром, где шоссе поворачивало на Медынь, — зарево огней: сплошным потоком движутся немецкие машины с войсками.

Светало. Послышались выстрелы вражеской артиллерии. Вслед за ними гремели разрывы снарядов в районах наших дотов и полукапониров. По-видимому, вчерашний урок не пошел фашистам впрок: большие потери в живой силе и технике их не беспокоили. Они форсировали подготовку штурма укрепленного района.

Подошел начальник политотдела пехотного училища батальонный комиссар М. И. Томилин.

— По всему видно, — проговорил он, — что фашистская артиллерия получила задание «раздеть» наши доты. Вчера снарядами разбросало маскировку с двух дотов, обнажились их бетонные стены.

— Надо маскировку немедленно восстанавливать, в этом наша устойчивость, — заметил Костин.

По темпу артиллерийского и минометного огня чувствовалось, что противник вот-вот начнет атаку. Все чаще санитары выносили с передовой раненых. К Костину приблизился курсант Сергей Забаркин. Он нес на спине товарища, раненного в ногу, который был почти вдвое больше его.

— На обратном пути подойдите ко мне, — сказал ему Костин.

Забаркин возвращался назад с двумя ящиками патронов, переброшенных на ремне через плечо.

— В вашей роте много потерь? — спросил полковник.

— О роте не знаю, товарищ полковник, а в нашем взводе из сорока двух курсантов осталось восемнадцать. Но и фашистам тоже досталось!

— Вы сегодня опять по своей инициативе в атаку ходили?.. Я же запретил.

— Товарищ полковник, разве можно удержаться…

— Бить фашистов надо так, чтобы их положить побольше, а себя сохранить. Разъясните это своим товарищам.

Над головами на небольшой высоте пролетели «юнкерсы», и невдалеке послышались разрывы бомб.

— Товарищ полковник, разрешите вопрос задать? — спросил Забаркин. — Сегодня вражеские самолеты бомбят ближние тылы, лес, дороги. Курсанты беспокоятся, как бы они не накрыли наши реактивные установки. И тогда те не смогут выйти на позиции.

— Как это не смогут? — произнес появившийся здесь командир дивизиона майор Дементьев. — Передайте курсантам, как только будет найдена подходящая цель, мы немедленно выедем из леса и «сыграем»…

Забаркин направился в свою роту, бегом преодолел поле, обстреливаемое редким артиллерийским огнем, и скрылся из виду.