В письме он просил меня о двух вещах. Во-первых, как я уже сказал, он просил меня шесть лет заниматься ненавистной мне работой. И не просто заниматься, а выкладываться так, как это делал он. Ему казалось, что с течением времени мой молодой задор сменится зрелой рассудительностью и я уже не оставлю директорского поста. Во-вторых, он просил ничего не менять в своем кабинете, который после его смерти должен был стать моим прибежищем. А стал моей каторгой, моей тюрьмой…

Отец был настоящим фанатиком своего дела и надеялся на то, что я тоже им стану. В этом нет его вины – династия предпринимателей началась с моего деда, который был таким же, как отец… Только я почему-то выбился из этой стройной логической цепочки. Наверное, пошел в мать, которой совершенно не помню, потому что она умерла, когда мне было два года. Кстати, отец так и не женился вторично, и я до сих пор признателен ему за то, что у меня не было мачехи…

Через пару дней я возьму отпуск и назначу заместителем своего будущего преемника. Посмотрю, как он справится с делами. Если все пройдет гладко и я с чистой совестью смогу передать бразды правления компанией в его руки, – то здравствуй, свобода…

Он замолчал. Сильный, грустный и такой одинокий… Совсем недавно мне казалось, что я и он бесконечно далеки друг от друга, что между нами огромная пропасть… Его рассказ перекинул над этой пропастью мостик, по которому я, если бы захотела, смогла бы пройти. Держась за тонкие поручни, глядя под ноги и боясь оступиться, но все же могла бы… И вдруг я поняла, что готова сделать шаг навстречу неизвестности, которую этот человек, сидящий так близко, воплощал для меня. Один маленький шажок… Если станет страшно, я ведь смогу повернуть назад?

– И когда истекает срок, оговоренный вашим отцом? – тихо спросила я, боясь разрушить хрупкую тишину, повисшую между нами.

– В этом году. Я выполнил все, что хотел отец, и теперь свободен. Только куда девать эту свободу? Да, как и предполагал мой мудрый родитель, юношеский запал исчез. Одна беда – рассудительность так и не пришла. Конечно же, я не останусь в компании. Мне нужно выбраться из этой клетки, но мир вокруг нее мне не известен. Придется открывать его заново. Год назад я познакомился с Джекки и решил, что она поможет мне узнать этот мир. Но у Джекки, как выяснилось, своя клетка. Правда, в отличие от меня, она заперлась в ней добровольно и открывает дверь лишь в случае крайней надобности. Но я намерен с этим бороться. Знаете, – улыбнулся он, – как сказочный принц спасает свою заколдованную принцессу…

Вернись на землю, Ванда! – мысленно приказала я себе. Он выговорился тебе, но это совсем не означает, что нужно забыть все условности и сломя голову бросаться ему на выручку. В жилетку плачутся таким, как ты, а любят таких, как Джекки. Такова банальная правда жизни. Розовые фантазии, розовые очки, розовое вино – все это не для тебя. Она – сказочная принцесса, а ты – даже не Золушка. В лучшем случае – Красная Шапочка, которой стоит держаться подальше от Серого Волка своих фантастических желаний.

Меня так и подмывало спросить его, где же сейчас та сказочная принцесса, о которой он так мечтательно рассуждает. И почему он выговаривается мне, а не ей? И какого черта он вообще притащил меня сюда… Неужели ему совсем некому пожаловаться на жизнь? Противно чувствовать себя всего лишь носовым платком, когда знаешь, что можешь быть тонкой шалью.

– Почему-то с вами меня тянет на откровенность, – произнес он, пристально глядя в мои глаза. – В чем причина, как вы думаете?

Мне захотелось залезть под стол, чтобы спрятаться от его взгляда. Вдруг Элмер Айрон действительно телепат и сейчас занимается тем, что читает мои пошлые мысли о нем и его невесте?

Мое воображение не доведет меня до добра. Я сойду с ума и закончу свои дни в лечебнице для душевнобольных. А Элмер с невестой, нет, тогда она уже станет его женой, будут носить мне рыжие апельсины и красные яблоки. Лучше красный виноград…

– Ванда, о чем вы думаете? У вас такой отрешенный вид…

Слава Богу, уши прикрыты волосами и он видит только мои зардевшиеся щеки.

– О рыжих апельсинах и красном винограде! – выпалила я и покраснела еще гуще. – То есть я хотела сказать, что вы откровенны, потому что совсем меня не знаете. И я вас. Проще выговориться незнакомому человеку, чем близкому. Он не разболтает вашей тайны знакомым, и вам все равно, что он о вас думает…

– Мне не все равно, что вы обо мне думаете, – уверенно произнес он. – Я хотел бы произвести на вас хорошее впечатление. Вы добрая, Ванда. В вас есть что-то, что задело меня еще при первом знакомстве. Тогда, у меня в кабинете. Какая-то мягкость, что ли. Рассеянность.

И одновременно сила. А вчера, у вас дома, я подумал, что в нас, есть что-то общее. Не знаю, что именно. – Может, одиночество… Я все жалуюсь на это чертово одиночество, но у меня ведь есть Джекки. – Он поймал мой вопросительно-выразительный взгляд и поспешил ответить на него. – Она сейчас на девичнике у какой-то подруги. Самое смешное, что до ее отъезда осталось совсем немного времени, а мы с ней так толком и не поговорили. Ни о предстоящей свадьбе, на которую она все же согласилась, ни о жизни, которую мы будем вести вместе…

Этого еще не хватало для полного счастья!

Если сейчас он начнет жаловаться на Джекки, я уйду. Ей-богу, уйду. И не посмотрю на то, что это невежливо. Просто встану и уйду, наплевав на приличия и этикет. А ведь сама виновата. Зачем нужно было смотреть на него таким вопрошающим взглядом! Какая тебе разница, где сейчас Джекки? Тебя вообще не должны интересовать его личные дела!

– Вам серьезно досталось тогда, в ресторане? – неожиданно сменил он тему. Словно почувствовал, что мне неприятно слышать о его невесте.

– Не очень, – улыбнулась я, внутренне радуясь тому, что мне все-таки не придется плевать на приличия. – Меня сразу же уволили. Точнее, я сама сообщила администратору о том, что увольняюсь. «Тайные желания» стали мне ненавистны всего за несколько дней работы.

– А чем вы вообще занимаетесь?

Вопрос был задан не из обычной вежливости, не оттого, что по правилам теперь он должен был слушать меня. Я сразу почувствовала это. Душу обволокло приятным теплом – то ли от вина, то ли от сознания того, что я интересна этому человеку. Не зря же он говорил, что между нами есть что-то общее. Может, слишком рано я в страхе попятилась назад? Может, мостик не такой шаткий, каким кажется на первый взгляд?

– Спасаю убежавших из дома бернских зенненхундов, – пошутила я и почувствовала, как радостно забилось сердце оттого, что мягкие губы Элмера растянулись в улыбке. – По логике вещей…, я должна быть учительницей географии.

Но жизнь – ужасно нелогичная штука, так что…

Он проводил меня домой во втором часу ночи.

Конечно, ничего не было – ни романтического прощания, ни поцелуев. Он обжег мои ледяные пальцы своей теплой ладонью, когда помогал мне выйти из машины. И от одного простого, ничего не значащего прикосновения я зажглась, как новогодняя елка. Один вечер, всего один вечер… За один этот вечер я смогла не только узнать, но и влюбиться в человека, который еще вчера был для меня всего лишь бывшим шефом и хозяином найденной мной собаки. Я проклинала себя за глупость, корила за наивность и была уверена в том, что Господь Бог не создавал еще человека нелепее меня.

И когда я пыталась заснуть под толщей одеял, то вдруг поняла, что счастлива. Счастлива оттого, что этот вечер был в моей жизни и воспоминания о нем останутся навсегда.

– Наша Ванда совсем перестала есть, – подтрунивала надо мной Мэй. – А все оттого, что влюбилась в бывшего шефа.

Я метнула на подругу злобный взгляд, но ей и сам черт был не страшен. Все воскресенье у нее и Лекс для обсуждения была одна-единственная тема – мои отношения с Элмером Айроном. Точнее, пародия на отношения. Бешенство, которое я испытывала от затрагивания этой темы, казалось, еще больше подзадоривало Мэй.