Мне любопытно, шутит ли он, или в его словах всего лишь сарказм, но он значительно кивает в мою сторону, подняв высоко свой стакан.

— И за тех детей, кому посчастливилось его знать, — добавляет Джо ЛаФонтеин, подняв свой собственный стакан.

Все поддерживают, и я с удивлением наблюдаю, как Старик Стренглер наливает себе в стакан красного вина. Я никогда прежде не видел, чтобы он пил.

— За Серебряную Звезду и за тех, кто носит ее, — рычит он. — И за Лэрри ЛаСейла, за лучшего из лучших…

— Эй, Стренглер, где твой альбом? — спрашивает Артур.

Стренглер ставит свой стакан, залезает под прилавок и достает оттуда большую книгу в черном кожаном переплете. Он смотрит на меня и говорит:

— Вот они — все здесь, — на обложке печатными буквами оттеснено: «Воины Френчтауна». Он пролистывает страницы, на которые приклеены вырезки из газет и фотографии одетых в униформу мужчин и женщин.

Он раскрывает двойную страницу, на которой много вырезок с заголовками, статьями и снимками Лэрри ЛаСейла. Самый большой заголовок возглавляет эту страницу: «СЕРЕБРЯНАЯ ЗВЕЗДА ВРУЧАЕТСЯ ЛЕЙТЕНАНТУ ЛаСЕЙЛУ».

— У него много медалей, — каркает бармен. — За верную службу, за удачное завершение операции, но Серебряная Звезда — только за героизм, — в его старческом голосе внезапно появляются гордые нотки. — За храбрость и отвагу.

Другой заголовок ниже на полстраницы гласит:

«ЛаСейл берет в плен врага и спасает жизнь своим товарищам, морским пехотинцам».

- Танцор становится героем, — говорит Артур. Он замолкает и поворачивается ко мне. Близко наклонившись, он говорит:

— Этот голос, которым ты спросил о Лэрри ЛаСейле, теперь мне знаком. Ты — Френсис Кассавант. — в его глазах проявляется окончательная уверенность. — Ты участвовал…

— Возвращал мячи во время игр на Картировских полях, — говорю я, понизив голос, боясь того, что дни моей анонимности сочтены.

Его глаза становятся большими, и он декларирует:

— У тебя есть собственная Серебряная Звезда. И ты также занесен в книгу Стренглера.

И когда он поворачивается, чтобы громко назвать мое настоящее имя, я касаюсь его плеча. — Не поднимай шум, Артур. Дай мне остаться тем, кто я есть, — и проверяю на ощупь, на месте ли шарф и бандаж.

— Ты заслуживаешь признания, Френсис, — шепчет он. — Ты — чертов герой, — он недоверчиво качает головой. — Маленький Френсис Кассавант. Упал на гранату и спас… сколько человек ты спас, Френсис? Сколько товарищей могло погибнуть?

Подняв шарф, я делаю маленький глоток пива — хоть что-то, чтобы избежать ответа на его вопрос.

Затянувшаяся тишина завершается.

— Окей, Ты заслуживаешь уважения с моей стороны. Если не хочешь об этом говорить, то я не буду об этом, — он хлопает меня по спине. Я смотрю куда-то вдаль, мимо восторга в его глазах. — И я сохраню твою тайну.

Сренглер возвращает книгу обратно под прилавок, и начинает вытирать его сверху влажной тряпкой.

— Хорошо, что мне больше не нужно ничего добавлять в эту книгу, — говорит он, и, глядя на меня, он дает ответ на мой вопрос: — Никто не знает, когда он вернется. Но рано или поздно они все вернутся во Френчтаун.

Артур подталкивает меня в локоть. И все еще шепотом он спрашивает:

— Врик-Центр. Пинг-Понг! Ты был чемпионом по Пинг-Понгу, правильно?

— По настольному теннису, — поправляю его я, и делаю это мягко, вспомнив Лэрри ЛаСейла и тот короткий момент триумфа, когда я стал чемпионом по настольному теннису во Врик-Центре.

— Что случилось? — спросил Лэрри ЛаСейл.

— Ничего, — ответил я.

Он нашел меня сидящим в одиночестве на ступеньках, ведущих к черному входу во Врик-Центр. Я сидел и смотрел в никуда. В моем мире не было ничего такого, на что бы стоило посмотреть. Внутри помещения хор готовился к представлению «Глупости и забавы» — репетировал песню «Счастливые дни, и мы снова здесь», и в моих ушах эти слова звучали как издевательство. Я приходил сюда, чтобы заниматься чем-нибудь другим, например, резьбой по дереву.

— Что-то все-таки случилось, — сказал Лэрри ЛаСейл, замедлив шаг около меня.

— Я — плох во всем, — признался я. — Не могу петь, не могу танцевать, у меня совсем не идет бейсбол, и даже не могу взять себя в руки, чтобы просто поговорить с Николь Ренард, — тихо добавил я.

Уведя глаза в сторону от него, я внезапно разозлился на жалость к самому себе и на то, как поспешно выдал ему все, что сам о себе думаю.

— Я наблюдаю за тобой, Френсис, на пластической гимнастике. У тебя замечательная реакция и естественная спортивная походка, — он членораздельно проговорил слово. — По-ход-ка. И думаю, что у меня есть для тебя изумительный вид спорта.

Несмотря на все мои сомнения, мой интерес усилился. У меня не могло быть никаких сомнений в правоте Лэрри ЛаСейла.

— Смотри, сегодня — вторник. Пару дней центр будет закрыт на реконструкцию, чтобы установить новое оборудование. Будь здесь в пятницу. Ты станешь чемпионом.

— Обязательно приду, — пообещал я, и куда бы еще я делся?

Когда три дня спустя я пришел в центр, то с удивлением увидел, что все было полностью перестроено. Маленькая сцена была построена в дальнем конце зала, и перед ней красовались два новеньких прожектора. «Для музыкальных представлений», — объяснил он. У входа был установлен торговый автомат. Два стола для игры в пинг-понг заняли места в стороне около окон, из которых был вид на Третью Стрит.

Подведя меня к самому ближнему из столов, он кинул на него белый пластмассовый шарик, и тот несколько раз со звоном подпрыгнул.

— Пинг-понг, — сказал я, надеясь, что мой голос не выдает моего разочарования.

— Настольный теннис, — сказал он. — Пинг-понг — это игра, настольный теннис — это спорт, известный во всем мире — спорт, в котором со своей быстротой и реакцией ты будешь лидером.

Кивнув на две ракетки, лежащие на столе, он сказал:

— Приступим.

Он показал мне, как стоять: собраться, наклониться вперед, слегка согнуть колени, ракетка в правой руке на уровне пояса. Двигаясь по ту сторону стола, он ударил по шарику со смачным шлепком, и наблюдал за тем, как он проплывает над сетью. Шарик вернулся. Я отразил его ракеткой. Сильный удар с его стороны, и шарик снова возвратился ко мне, отскочил от ракетки и снова полетел к Лэрри ЛаСейлу. Внезапно шарик оказался рядом, отскочив от стола справа от меня. И в мгновенном возбуждении я вытянул руку и сумел отразить его ракеткой, а затем увидел, как он полетел наискосок через сетку.

— Здорово, — крикнул Лэрри ЛаСейл. — Ты вернулся в спин.

Мы играли почти час, и дети собрались, чтобы посмотреть на новый вид спорта. Я вспотел, и моя рубашка приклеилась к телу так же, как и ракетка к руке. Я пропустил несколько шаров, особенно те, что прилетали ко мне наискосок, но большинство из них сумел вернуть. Толпа часто аплодировала Лэрри ЛаСейлу, и раз или два разразились аплодисменты, когда я сделал несколько выпадов, чтобы дотянуться до улетающего в сторону шарика.

Никто и никогда прежде так меня еще не приветствовал.

Наконец, он опустил ракетку, объявляя конец, и повел меня к новому торговому автомату, где купил мне бутылку «Колы».

— Поздравляю, Френсис, — сказал он, подняв бутылку, словно произнося тост. — Ты естественен. Помимо реакции, ты обладаешь тем, что я называю дружеской нетерпимостью — то есть выдержкой. Я имею в виду готовность, которой должен обладать спортсмен, чтобы принять мяч везде, куда бы он не прилетел, будь то бейсбол, футбол или настольный теннис.

Я стоял очарованный его словами.

— И у тебя также хороший возврат. Это — ключ, Френсис. Давать двигаться другому игроку, продолжать играть, отбивая шарик. Ты только продолжаешь возвращать его — аккуратно и устойчиво. Твой противник выходит из равновесия, устает, становится небрежным, и начинает делать ошибки, — он сделал большой глоток «Колы». — Завтра научу тебя приемам защиты и некоторым исключениям из правил.