Внезапно, она снова повернулась ко мне. Сощурившись, она смотрела прямо мне в глаза. Мне стало не по себе, и холод исчезновения усилился. Она снова отвернулась и, нахмурившись, посмотрела куда-то в сторону. Ее тонкие пальцы отстегнули лямки бюстгальтера, а затем бросили его на кровать. Потом ее стройные бедра по очереди освободились от трусиков. Мне вдруг захотелось поднять ее шелковые трусики и поднести их к своему лицу. Если я не осмеливался коснуться ее, то уж мог бы вдохнуть ее аромат и потрогать то, что ближе всего было к ее телу.

   - Привет…

 Я услышал легкий и игривый голос Емерсона Винслоу, и в тот же момент открылась дверь.

  Он вошел в комнату, на нем была темно-бордовая одежда. Его ноги были обуты в шлепанцы. Белокурые волосы как обычно были взъерошены. Он мягко за собой закрыл дверь и остановился, глядя на нее.

  Она обернулась, кивком поприветствовав его. Ее руки были на бедрах. Одежды на ней почти не было, и мои глаза прилипли к ее нагим бедрам.

  - О, Эмми, - сказала она. - Я буду по тебе скучать…

  Он подошел к ней ближе и раскинул руки. Она кинулась в его объятия, и ее голова легла на его плечо. Как две одинаковые капли воды сливаются в одну, они смешались в один общий клубок из рук, ног и белоснежных волос.

  - Я тоже буду по тебе скучать, - шептал он в ее волосы.

  Она оторвала голову от его плеча, и они поцеловались. С глубокой жадностью, их рты открывались навстречу друг другу. Мой собственный рот тоже открылся - от удивления, и я сделал шаг назад, упершись спиной в стену позади меня. Я изо всех сил пытался сдержать дыхание.

  Поцелуй сопровождался, короткими стонущими звуками, исходящими от них, и его рука скользила по ее телу. Я закрыл глаза, чтобы этого не видеть. Но, в удивлении, все еще видел, как они прижимаются друг к другу. Я забыл, что мои веки также исчезли, и я продолжал видеть.

  Я отвернулся и опустил глаза вниз, когда мои уши слышали шепот: «О, Эмми, я люблю тебя…»

  Я услышал щелчок выключателя, и комната внезапно погрузилась во мрак, но остался не выключенным звук их любовной сцены в постели. Они задыхались от удовольствия, а кровать томно скрипела всеми своими пружинами.

  Я зажал уши руками, и моя спина съехала по стене на пол. Я все равно продолжал слышать отдаленное эхо рева морского прибоя, но я был не на пляже, а в спальне с Эмерсоном Винслоу и его сестрой Пейдж. Спустя какое-то

время я убрал руки от ушей. В комнате стало тихо. Я обернулся к кровати. Эмерсон и Пейдж образовали под одеялом бесформенный комок.

  Вечность одиночества, казалось, не закончится никогда, обрекая меня сидеть в углу до конца моих дней. Наконец, Эмерсон сполз с кровати и вышел из комнаты, мягко закрыв за собой дверь. Я дождался, пока не услышал, как засопит Пейдж, чтобы выйти из комнаты. Меня не удивили бы видимые слезы на моем невидимом лице.

  Позже, в тени деревьев в конце улицы, когда после паузы и боли я задрожал от внезапного холода ночи, я вспомнил, как когда-то я спросил дядю Аделарда:

  - Если исчезновение – это дар, то, почему все время вам так грустно?

  - Когда-нибудь я сказал, что это - дар? - ответил он вопросом на вопрос.

  На какой-то момент я задумался.

  - Кажется, нет.

  - Как можно назвать антипод дара, Пол?

  - Не знаю.

  Но теперь я это знал. Или просто думал, что знал.

  От усталости я еле стоял на ногах, с трудом переводя дыхание на лужайке чужого дома в северной части города далеко от дома. Но я не смог определить, где на самом деле я исчез. Я вспомнил о прошлом опыте исчезновения, когда я видел то, чего бы не хотел видеть, и никогда не захочу.

  Где-то рядом в кустах зарычала собака. Это было угрожающее рычание, которое я распознавал немедленно. Оно было глубоким и свирепым. Я не раз такое слышал, когда разносил газеты. По-моему за мной тогда успела погнаться сотня собак или даже больше.

  Мне не хотелось слышать это рычание, и я побежал: вслепую, со всех ног, без оглядки, будто меня преследовало нечто худшее, чем собака - на всем моем пути во Френчтаун.

  Омеру ЛаБатту всегда удавалось меня застать врасплох, внезапно появившись из-за угла или высматривая меня в толпе, когда я выходил из «Дондиер-Маркета» или из «Аптеки Лакира». Однажды, под вечер, когда от френчтаунских трехэтажек потянулись длинные тени, то снова я вовсе не ожидал встречи с ним. Направляясь домой, я решил сократить путь через переулок Пи, и наткнулся на Омера ЛаБатта, загнавшего в угол мальчика лет девяти или десяти, которого я узнал. Это был Джой - младший брат Арти ЛеГранда.

  Омер держал его за ворот, пока тот рылся у себя в кармане.

  - Давай, выворачивай карманы, - командовал Омер, не зная, что я за ним наблюдаю.

  Джой ЛеГранд выглядел маленьким растрепанным комочком. Его губы дрожали, рука доставала из кармана монеты - по одной, и аккуратно складывала их в ладонь Омера.

  - Это – заработанные мной деньги на доставке газет, - сказал Джой, его глаза наполнились слезами.

  - Здесь лишь двадцать центов, - с отвращением произнес Омер, подбрасывая монетки в воздух и ловя их. – Покопайся, как следует, парень.

  - Это - не мои деньги, - возразил Джой. – Они принадлежат Рудольфу Туберту. Он меня сотрет в порошок…

  - Это – твоя проблема, гони деньги.

  Джой снова стал рыться в карманах и достал еще несколько монет, отпуская их одну за другой в раскрытую ладонь Омера ЛаБатта.

  Джой рыдал, слезы ручьями текли по его щекам. Волосы были растрепаны. Панталоны на одной из его ног сползли почти на лодыжку, обнажив худощавое колено.

  - Что я скажу Рудольфу Туберту? - кричал он отчаянно.

  - Скажи ему, что ты сделал пожертвование для миссионеров, - с удовлетворением ответил Омер, положив деньги себе в карман. – Стань-ка на колени, парень.

  - Нет, - закричал Джой, и из его носа потекли сопли.

  - Давай…

  Мое дыхание внезапно остановилось, и мне стало ясно, что я начинаю исчезать. Наступила пауза, а затем - вспышка боли, пока маленький Джой становился на колени перед Омером ЛаБаттом, будто раб, преклонившийся перед хозяином. Вспышка боли прошла, и я почти оторвался от земли. Рука Омера ЛаБатта начала расстегивать застежку ремня, а затем и пуговицы на ширинке. Я присел, впитывая холод, исходящий из моего тела. Я глянул на себя, чтобы убедиться в том, что я полностью невидим, и холодный воздух ожил в моих легких.

  Я подскочил к Омеру ЛаБатту. Он озадаченно оглянулся в мою сторону, вслушиваясь в звуки приближения к нему моего тела, но он не был готов отразить мою атаку. Мое плечо уткнулось ему в живот, а голова – в грудь. Я сделал с собой все, чтобы самому не взвыть от боли. Но, когда я увидел, как он, хватаясь за воздух, крутит руками, и его лицо искривляется от боли, то почувствовал прилив радости. Он упал на землю. Не понимая, что с ним происходит, он закачал головой, и начал подниматься, став на одно колено.

  Глаза Джоя ЛеГранда заметно увеличились. Он вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону, удивленно пялясь на Омера ЛаБатта. Я наблюдал за ним, как он пересек переулок, оглядываясь через плечо на то, как опрокидывается его поверженный противник, а затем пытается встать на ноги, а затем Джой поспешил прочь и исчез. Я снова повернулся к Омеру ЛаБатту и остановился, наблюдая, как он задыхаясь все еще пытается встать на ноги. Я изо всех сил пнул его в пах – за все: за каждый раз, когда он преследовал меня по всем улицам и переулкам Френчтауна, за каждое мгновение ужаса, которое от него испытал я и другие дети. Он сложился вдвое, и я пнул его снова - уже в челюсть, и он взвыл от боли. Красная пена медленно полилась у него изо рта прямо на землю.

  Никогда еще я так себя не чувствовал. Сладость победы над врагом пела в моих костях и сухожилиях. Сердце радостно молотило у меня в груди, все мое тело покалывало в агонии. Я просто ожил. Окружающий меня мир наполнился гармонией и равновесием.