Боря хотел продолжить, но передумал, только значительно посмотрел на Ваню и присвистнул.

– Немедленно иди в туалет и смывай тушь! Тоже мне, моду взяли в школу краситься!

Аня не двигал ась с места.

– Я что-то неясно сказала?

Аня достала белоснежный носовой платок, вытерла им глаза и показала его Кошке. Платок был по-прежнему белым. Кошка растерянно хлопала глазами, а девочки в классе стали тихонько хихикать.

Но тут ко всеобщей радости, прозвенел спасительный звонок, урок закончился и спор можно было не продолжать.

– Ну, Малышева, – только и сказала Кошка, – готовься. Я тебя в следующий раз к доске вызову. И мы посмотрим, как то, что на голове, повлияло на то, что в голове.

Никто не засмеялся ее шутке, кроме Бори, но смеялся он за семерых.

9

– Интересно, почему Ваня перешел в нашу школу, – вслух размышляла Аня. – Ему ведь теперь так далеко ездить?

Аня часто думала о нем, старалась представить себе его жизнь, ей казалось, что так он становится ближе. Она изводила Иру бесконечными разговорами о Ване, но Ира была хорошей подругой, поэтому терпеливо слушала эти излияния.

– Да, может, у него там отношения не сложились, – отвечала она. – Или у него там была несчастная любовь. Уверяю тебя – какая-нибудь глупость…

Но Аня не думала, что это глупость, и разные мысли не давали ей покоя.

Таких, как Волков, любят всегда и везде. Любят с самого детства и до глубокой старости. И не потому, что они хотят нравиться, просто им на роду написано вызывать симпатию.

В старой школе все очень хорошо относились к Ване, он был первым в любом деле – будь то учеба, спорт или развлечения. Но больше всех его любила Оля – маленькая, щуплая девочка, которая выглядела младше своих лет. Они очень смешно смотрелись рядом – широкоплечий, могучий Ваня и его хрупкая спутница, которая покупала всю одежду в отделе детских товаров.

Он нес до дома ее сумку, потому что любая сумка была слишком велика и тяжела для нее. Но к ней домой он не заходил никогда. В любой момент могла вернуться с работы Олина мама, а она не любила незваных гостей. Ванины чары действовали на кого угодно, только не на нее, ей была неприятна сама мысль о том, что у ее единственной дочери, у ее маленькой девочки появился ухажер.

У Оли были большие карие глаза и вечно потрескавшиеся губы. Ваня покупал для нее гигиеническую помаду, но губы трескались все равно.

Они могли часами разговаривать по телефону, но Оля бросала трубку всякий раз, когда в комнату заходила мама;

– Почему ты так ее боишься? – спрашивал Ваня. – Она что, тебя съест?

Оля смотрела на него с тоской и вымученно улыбалась.

– Ты не понимаешь, – говорила •она. – У нее ведь, кроме меня, никого нет. Я не хочу ее обижать.

На дальнейшие расспросы Оля не отвечала, а Ваня не хотел лишний раз причинять ей боль и ни о чем больше не спрашивал.

Но однажды она не появилась в школе, а ее телефон не отвечал, и тогда Ваня набрался смелости и пошел к ней домой. Дверь открыла Олина мама. Он никогда не видел ее раньше и был поражен – до чего же они похожи. Маленькая, сухая женщина с огромными карими глазами. Только в этих глазах не было нежности и теплоты, как у Оли. Наоборот, в них светилась ненависть и затаенный страх.

– Добрый день, – начал он, – меня зовут Ваня. Иван Волков. Оли не было на занятиях, я стал беспокоиться… Могу я ее увидеть?

Олина мама не двигалась с места и не сводила с Вани блестящих глаз.

– Нет, – только и сказала она. Ваня испугался не на шутку.

– Что с ней случилось? – с тревогой в голосе спросил он. – Где она?

– Она здесь, дома. Где ей и полагается быть, злобно сказала женщина. – А вот тебе лучше отсюда уйти, потому что никогда – ты слышишь? – никогда моя дочь не будет встречаться с жалким приемышем!

Ваня посмотрел на нее со страхом и жалостью, как обычно смотрят на умалишенных. Но какой-то въедливый, неугомонный червячок уже начал подтачивать его сердце. Ваня внезапно почувствовал, что в словах этой женщины есть доля правды.

– Вы это о чем? – спросил он, хотя больше всего ему хотелось развернуться и убежать от этих горящих глаз, от этих страшных слов.

– Ты действительно не понимаешь или просто прикидываешься? А вот мне люди добрые рассказали, глаза открыли… Родители-то у тебя не родные. Взяли тебя из Дома ребенка еще в младенчестве… Так что лучше иди отсюда. Не могу я позволить тебе встречаться с моей дочерью. Откуда нам знать, какая там у тебя наследственность? Может, твои настоящие родители были наркоманами или психами?

– Мама не надо! – Из дальней комнаты выбежала Оля и кинулась между матерью и Ваней, как будто хотела защитить их друг от друга. У нее были заплаканные глаза, и она все время хлюпала носом. – Ваня, не слушай ее!

– Ага, – с непонятным торжеством прокричала ее мать, – значит, заступаешься за него? Хочешь, чтобы он искалечил тебе жизнь также, как мне твои отец? Да он же подкидыш, жалкий подкидыш.

– Это правда? – спросил Ваня у Оли упавшим голосом. – Правда то, что она говорит?

Оля хотела сказать, что нет, неправда. Она набрала в легкие побольше воздуха, потому что для вранья нужно очень много кислорода, посмотрела ему в глаза, но не выдержала и отвела взгляд. Этого оказалось достаточно, чтобы Ваня понял все.

– Значит, это правда, – сказал он, глядя в пол. – Это правда.

– Но для меня это ничего не значит, – прокричала ему Оля но он ее почти не слышал. – Это все мамины предрассудки, а я тебя не оставлю.

Она хотела его коснуться, но Ваня отдернул руку.

Ему казалось, что у него обожжено все тело и любое прикосновение могло причинить мучительную боль.

– Ой, сердце! – на выдохе произнесла Олина мама и скорчилась, как от приступа. – Оля, дочка, отойди от этого человека!

– Мама, мамочка, что с тобой? – Оля кинул ась к матери, поддерживая ее за плечи.

– Сердце, – хрипела та, – помоги мне лечь… Глядя на эту сцену, Ваня вспомнил, как Оля рассказывала, что с мамой часто случаются такие приступы и что странным образом они совпадают с Олиными попытками проявить самостоятельность. Было очевидно, что все эти приступы не более чем притворство, но так же очевидно было и то, что Оля, скованная страхом и долгом, всегда и во всем будет слушать свою мать.

Он вышел из их квартиры, плотно притворив за собой дверь. Теперь, когда он остался наедине со своими мыслями, ему стало действительно страшно. Он подумал о своих родителях, которые оказались приемными, и чуть не заплакал. Он мысленно листал альбом с семейными фотографиями – вот они на пляже в Сочи, такие счастливые, и он, маленький, загорелый, несет песок в ведерке. Или зимой, во дворе дома, он сидит на качелях и покрикивает: «Выше, еще, еще!» а папа раскачивает его изо всех сил. Как много всего было – хорошего и плохого, но хорошего, конечно, в тысячу раз больше, и вдруг в его уютный, тихий мир врывается какая-то женщина с безумными глазами и говорит: «Это все не принадлежит тебе, потому что ты – приемыш! Это не твои родители, не твои качели и не твое ведерко с песком!» Разве можно с этим смириться и не сойти с ума.

Ваня пришел домой, закрылся в своей комнате и попытался читать. Но строчки плыли перед глазами, он не понимал смысла, а только тупо смотрел на страницу. В комнату зашла мама и позвала его ужинать. Он пристально посмотрел на нее, и ему показалось странным, что чужая женщина о нем заботится, ласково с ним говорит и готовит для него ужин.

– Спасибо, что-то не хочется, – сказал он, отводя глаза.

– Ты не заболел? – Она коснулась его лба, и он почувствовал, какая у нее прохладная, мягкая рука. – Говорят, сейчас эпидемия гриппа…

– Нет, все в порядке. – Ему не хотелось ее расстраивать. Он никогда не покажет, что ему все известно.

– Ты поссорился с Олей?

– Можно сказать и так, – кивнул он и захлопнул книгу. – Мам, а когда я только родился, я был очень противным?

– Нет, – мама улыбнулась и покачала головой. – Ты был не такой, как все дети. Ты сразу был красивым. Я полюбила тебя с первого взгляда.