– Я не выучила, – сказала она, приняв окончательное решение.

Класс приглушенно ахнул. Людмила Сергеевна вышла из дремы.

– Что? – Она с интересом взглянула на Марину.

– Я не готова отвечать, – повторила Марина громко, специально для глухих.

Юля шепнула ей:

– Что ты вытворяешь?

Но Марина только скривилась.

– Что же помешало тебе выучить тему? – спросила Кошка, строгим взглядом призывая класс к порядку.

– Я, видите ли, Людмила Сергеевна, с папой встречалась. Он забирает меня на выходные, как принято за границей в цивилизованных семьях. – Кто-то из парней в этом месте понимающе гоготнул. – Но вряд ли вы сочтете эту причину уважительной.

– Перестань, самоубийца, – отчаянно задергалась Юля, чувствуя, что запахло жареным. Людмила Сергеевна побледнела – удар попал в цель.

– Садись, Марина, – сказала она механическим голосом.

– А двойку и замечание в дневник? – напомнил Шустов, насмешливо прищурив глаза. Он еще не забыл классный час и то, как Марина его отчитывала.

– Шустов, помолчи.

Борька многозначительно хмыкнул.

– Вижу, ты хочешь отвечать вместо Голубевой. – Кошку не так легко было сбить с ног: на то она и кошка, чтобы приземляться на четыре лапы.

– Не. Я не хочу вместо Голубевой. Я даже вместо себя не хочу, Людмила Сергеевна! – Вихрастая голова замоталась во все стороны под дружный смех класса, но было уже поздно. Ему пришлось отвечать. Он вымучивал ответ, и его глаза недобро смотрели на Марину, будто это она виновата во всех его бедах.

На большой перемене, в столовой, к Марине подошла Мария Антоновна, двадцатичетырехлетняя учительница французского.

– Марина, можно мне с тобой поговорить?

– Да, Мария Антоновна.

Марина взглянула на Юлю, недовольно скривила губы и пошла вслед за учительницей. Юля осталась с невыпитым кофе и булочками, а Марина с Марией Антоновной вскоре оказались в пустом классе. «Француженка» выбрала дальнюю парту у окна.

Некоторое время она молчала, разглядывая свои руки, а потом сказала:

– Марина, это очень личный разговор. Я не буду тебя упрекать, если ты откажешься разговаривать на эту тему со мной. – Добрая Маша посмотрела на нее своими кроткими глазами. В общем, речь пойдет о тебе, твоем отце и Людмиле Сергеевне. Она попросила меня…

– А… – понимающе отозвалась Марина.

– Ты не против? – заволновалась француженка;

– Нет, не против.

– Я понимаю, как трудно тебе каждый день видеть Людмилу Сергеевну, но пойми: нельзя ваши запутанные личные отношения делать достоянием всех и каждого. Думаешь, ей легко? Взгляни на это ее глазами. Она больше пятнадцати лет в школе, сколько вышло за это время ребят из ее стен. И все благодарны ей за то, что она дала им знания, и какие! Между прочим, директорский кабинет забит благодарностями в ее адрес. Людмила Сергеевна – заслуженный педагог, ее выдвинули на звание лучшего учителя года. Конечно, у нее сложный, противоречивый характер. Но знаешь, в каждом человеке есть что-то хорошее, нужно просто внимательнее присмотреться, а ты…

– Это она разбила семью! – обиделась Марина совсем по-детски.

Маша успокаивающе похлопала ее по руке.

– Да, твоей вины в этом нет. Но если разобраться, то и ее тоже, потому что разбить можно только то, что хрупко, непрочно. А склеенный горшок уже никогда не будет так хорош, как новый. Вот видишь, ты опускаешь голову, отводишь глаза, значит, и сама понимаешь, что это так. Не нужно ее осуждать так неистово. У нее в жизни не все гладко, как кажется, а твоя мама счастлива с Юлиным папой. Ведь так?

– Так, – тихо сказала Марина, пристыженная мягкой отповедью.

– Ну вот и хорошо, – «француженка» улыбнулась. – Мы с тобой поняли друг друга?

– Да, – еще тише ответила Марина.

– Маша, ой! Извини! – В дверь заглянула Маргарита Николаевна, учительница русского и литературы. – Тебя к телефону в учительской.

Мария Антоновна вскочила и побежала: видно было, что она ждала этого звонка. Марина собрал ась встать, но тут у нее из расстегнувшейся сумки посыпались на пол тетрадки и ручки.

Она только нагнулась, чтобы собрать свои вещи, как дверь снова отворилась и в класс вошли Максим Елкин с Ежовым. Они несли наглядные пособия, – вероятно, биологичка попросила помочь.

Марина хотела встать, чтобы ребята ее заметили: неудобно стоять на коленках, еще смеяться начнут. Но услышанное заставило ее остаться под партой.

– Юлька – отличная девчонка, – сказал Максим, поправляя сбившиеся с носа очки.

– Отличная, – согласился Ежов уныло.

– Так чего тебе еще нужно?

Марина забилась глубже под парту и затаила дыхание. Ей казалось, что она слышит, как ее сердце, словно молот о наковальню, стучит на всю комнату.

– Понимаешь, – Колька присел на край парты спиной к Марине, лицом к Максиму, – она слишком требовательная. И потом, мы с ней уже целый год дружим, видимо, она считает, что я теперь всегда буду при ней, как паж при королеве. А мне хочется общаться и с другими девчонками, ходить в кино, на дискотеки, быть в компании с друзьями. – Колька хмыкнул. – Веришь, ребята смеются надо мной. Говорят, мы уже по нескольку подружек поменяли, опыта набираемся, а ты все при одной. Так и женит на себе, и не узнаешь ты ни радостей жизни, ни ее удовольствий.

– Кто так говорит? Шустов, что ли? Так ты его больше слушай! – сказал Максим.

Марина была готова расцеловать его за это.

– Не знаю. Иногда я думаю, что они правы.

Глупо привязывать себя к одному человеку, когда тебе пятнадцать.

– Мне трудно судить. У меня такой привязанности нет, – отозвался Максим задумчиво. – Ладно, пошли, а то не успеем поесть.

Парни ушли. Марина медленно поднялась на ноги. Предыдущий разговор с преподавателем вылетел у нее из головы, все мысли были посвящены тому, что она невольно подслушала сейчас. Как же теперь рассказать об этом Юле? И нужно ли рассказывать? Ведь это ее огорчит….

Странная все же эта штука: любовь! Сколько ни смотрела Марина на Кольку, всегда видела одно и то же: высокий, худой, лопоухий, в общем, никакой привлекательности. А Юля что-то в нем разглядела. Видно, правду говорят, что у влюбленных глаза как-то иначе устроены – Они видят то, чего нет, и порой не замечают того, что очевидно для всех.

Взвесив все, Марина решила: первое – она не станет ничего говорить Юле. Пока не станет, а там посмотрим. Второе – она больше не будет терроризировать Кошку. И на душе после этого стало легко, как будто она избавилась от дамоклова меча, висевшего над ней.

4

Юля не подозревала, что уже вплотную подошла к той черте, за которой следует полоса невезения. Все было как всегда: школа, дом, родители, Марина, Генриетта Амаровна – заботливая бабушка Марины, теперь и ее бабушка, и еще Коля. После той «случайной» болезни у них вроде бы все наладилось. Правда, иногда Юля замечала его задумчивый взгляд или улавливала в голосе раздраженные интонации, но ведь у каждого человека бывают перепады настроения, она и сама подвержена им. В общем, мир в ее душе был созвучен природе, которая подарила москвичам сказочное бабье лето.

И вдруг совершенно внезапно, в одночасье, погода взяла и испортилась. Спряталось среди низких облаков солнце, подул колючий ветер. Утром на жухлой траве появился иней, предвестник заморозков, а потом немножко потеплело и зарядили дожди. Мелкие капельки сыпались с небес, заставляя людей скрываться под разноцветными зонтиками.

– Улица похожа на большого серого слона, – задумчиво произнесла Юля, глядя на перемене в окно, усеянное прозрачными бисеринками дождя.,

– Почему серого? – заволновалась Марина. В последние дни она была особенно внимательна к Юле. Это немного удивляло ее. Вроде они не ссорились, Марина ни в чем не провинилась перед ней, а ведет себя так, словно грехи замаливает, или так, будто Юля тяжело больна, но не знает об этом, а Марина знает. Вчера даже предложила помыть посуду после ужина, хотя была не ее очередь. Может, это чувство вины из-за Коли? Неприязнь Марины к ее другу стала еще более очевидной. Но тут уж ничего не поделаешь – сердцу ведь не прикажешь: этого не люби, он плохой, а этого люби – он хороший. Юля видела в Коле много хороших черт: он был фантазером и выдумщиком, он был заботливым сыном, каких поискать, но этого, кроме Юли, никто не хотел замечать.