— Ну как? — Королев подошел к одному из них. — Вы готовы выполнить ответственное задание Родины?

— Да, готов, товарищ Главный! — шатаясь из стороны в сторону, ответил тот.

— А вы? — обратился Королев ко второму.

Второй повторил ответ первого.

— Ну, а вы что скажете? — обратился Королев к третьему.

— Наверное, нет, товарищ Главный, голова очень болит…

Королев отошел в сторону, как бы прицениваясь к будущему космонавту, усмехнулся:

— Молодец! Вот вы-то и готовы лететь… Сегодняшнее испытание было испытанием на искренность.

Этот третий был Юрий Гагарин».

Слов нет, эпизод получился драматический, но… послушаем отзыв о нем одного из тех троих, кого имел в виду писатель: «Я и мои товарищи, — сказал, ознакомившись с рассказом Ю. Нагибина, Герман Степанович Титов, — не знаем таких космонавтов, которые были бы неискренни при подготовке к столь ответственному делу, как полет в космос. И Сергей Павлович никогда таких слов не говорил ни Юрию, ни его друзьям. Такого эксперимента „на искренность“ попросту не могло быть».

Не могло быть такого испытания, говорит Герман Титов, потому что отношения будущих космонавтов с Главным конструктором были по-настоящему товарищескими и доверительными. Атмосферу взаимного уважения и искренности воспроизводит в своих воспоминаниях заслуженный тренер СССР Н. Кузин, описывая посещение С. П: Королевым физических тренировок космонавтов. Ребята работали на спортивных снарядах: кто на качелях, кто на батуте, кто на гимнастическом колесе. И вдруг все застыли на месте. В зале появился неожиданный гость.

— Что остановились? Нет уж, показывайте свое мастерство, — говорит, улыбаясь, Сергей Павлович после взаимных приветствий.

Какое там показывать! Разве сейчас до этого! Главный зря не приезжает. Видно, скоро, очень скоро он скажет: «Итак, летим! Маршрут утвержден. До встречи у корабля!»

Космонавты тесным кольцом окружили создателя чудесных машин. Завязалась беседа. Разговор был простым, откровенным.

Что касается выбора Юрия Гагарина на роль первого командира «Востока», то он был сделан незадолго до старта. В то же время можно сказать, что со времени появления в отряде Юрий Алексеевич словно самой судьбой предназначался для первого космического полета — настолько он всем своим существом и обликом соответствовал представлению о том, каким должен быть советский космонавт. Это подтверждал и анализ его объективных данных и результатов тренировок, Да и сами товарищи по космическому отряду отдавали ему пальму первенства. Хотя несомненно, что и Герман Титов, и другие будущие космонавты были готовы столь же успешно совершить этот исторический прорыв в космос.

Даже на космодроме, куда прибыли космонавты накануне старта, у их наставника Н. П. Каманина не прекращалась внутренняя борьба: кого предпочесть — Гагарина или Титова? И тот и другой — отличные кандидаты, оба прекрасно подготовлены. И тренеры, и инструкторы, и врачи высказываются так, словно посылать в полет надо не одного, а двух космонавтов. Оба достойны. Но из двух надо выбирать одного. И если чаша весов склонилась в пользу Юрия Гагарина, то при этом имелось в виду и то, что вслед за первым, одновитковым полетом предстоит совершить более сложный и трудный космический рейс. Многим специалистам, в том числе Н. П. Каманину, казалось, что для второго полета больше подходит Герман Титов.

Окончательное решение о том, что первым полетит именно Ю. Гагарин, было принято за четыре дня до старта на заседании Государственной комиссии по пуску космического корабля «Восток» с человеком на борту. Герман Титов был назначен дублером. Им обоим это решение объявил Н. П. Каманин 9 апреля. Гагарин, по словам Каманина, сразу расцвел улыбкой, не в силах сдержать радость. По лицу Титова пробежала тень сожаления, что не он первый, но это только на какое-то мгновение. Герман с улыбкой крепко пожал руку Юрию, а тот не преминул подбодрить товарища:

— Скоро, Герман, и твой старт.

— Рад за тебя, Юра. Поздравляю, — ответил Титов.

Итак, на космодроме накануне полета шли окончательные приготовления. Юрий Гагарин вспоминал, как в предполетный день в комнату, где он находился со своим дублером Германом Титовым, заглянул Сергей Павлович, как всегда, внимательный, добрый. Ничего не спрашивая, сказал:

— Через пять лет можно будет по профсоюзной путевке летать в космос.

Космонавты расхохотались. Их настроение понравилось Сергею Павловичу, и он, мельком взглянув на ручные часы, быстро ушел. «В нем, — говорил Ю. Гагарин, — не было и тени тревоги. Он был уверен во мне так же, как был уверен в себе».

Сергей Павлович торопился на стартовую площадку. Как вспоминают участники исторического старта, в ночь на 12 апреля никто из специалистов не спал. В три часа ночи начались заключительные проверки. В пять должны проснуться Юрий и Герман.

Перед тем как Юрию Гагарину надеть скафандр и на автобусе отправиться к месту старта, Сергей Павлович зашел к нему снова. «Впервые, — вспоминал Юрий Гагарин, — я видел его озабоченным и усталым, видимо, сказалась бессонная ночь. И все же мягкая улыбка витала вокруг его твердых, крепко сжатых губ. Мне хотелось обнять его, словно отца. Он дал мне несколько рекомендаций и советов, которых я еще никогда не слышал и которые могли пригодиться в полете. Мне показалось, что, увидев космонавтов и поговорив с ними, он стал бодрее».

Верно подметил Юрий — Сергей Павлович действительно волновался за космонавтов. Попросил даже Каманина почаще информировать его о их самочувствии, настроении. С сердечной откровенностью пояснил:

— Ведь в космос летит человек. Наш, советский. Юрий. — И, помолчав, добавил: — Я его давно знаю. Привык. Полюбил, как сына. Сроднился, прирос душой.

Автобус с космонавтами — на старте. Юрий подносит руку к гермошлему, докладывает:

— Товарищ председатель Государственной комиссии, летчик-космонавт старший лейтенант Гагарин к полету на первом в мире космическом корабле-спутнике «Восток» готов!

О чем думал в это время Сергей Павлович? Может быть, посетовал про себя на свой возраст? Как бы он хотел сам надеть такой скафандр и так вот бодро, молодецки докладывать о готовности к первому полету на орбиту! Наверняка он завидовал в эту минуту Юрию доброй завистью старого летуна. А когда тот подошел к нему прощаться, крепко обнял, как бы вкладывая в эту последнюю ласку всю теплоту своего сердца.

Минута прощания, как вспоминают очевидцы, грозила затянуться. Первым ее прервал Сергей Павлович:

— Пора, Юра, пора!

Сказал он эти слова просто, спокойно. «Каждый специалист, — вспоминал потом Юрий Гагарин, — участвовавший в снаряжении корабля, знал, что все могло случиться на таком длинном и еще плохо изученном пути, и только один Сергей Павлович, пожалуй, на все сто процентов был уверен, что все окончится триумфом советской науки. Находясь на старте, он смог своей несокрушимой уверенностью зарядить всех, в том числе и меня».

И еще раз вспомнил Юрий свой старт в письме в музей С. П. Королева в Житомире: «Я не раз просил у Сергея Павловича совета, обменивался мыслями по той или иной проблеме. Никогда не забуду, как он напутствовал меня в первый космический полет».

И вот близится первый старт. Сергей Павлович запомнился всем стоящим у пульта как человек, умеющий держать себя, не дающий шалить своим нервам, В его руках микрофон. Навсегда вошел в историю его разговор с находящимся на борту ракеты Юрием Гагариным.

Королев. Как чувствуете себя, Юрий Алексеевич?

Гагарин. Чувствую себя превосходно. Проверка телефонов и динамиков — нормально, перехожу на телефон.

Королев. Понял вас. Дела у нас идут нормально, машина готовится нормально, все хорошо.

Гагарин. Понял. Я так и знал.

Королев. Понял вас хорошо, все нормально.

Гагарин. Проверку связи закончил. Как поняли? Исходное положение тумблеров на пульте управления заданное.

Королев. Понял вас отлично. Данные ваши все принял, подтверждаю. Готовность к старту принял. У нас все идет нормально…