— Бабушке хорошо за восемьдесят. Больное сердце. Она из дома-то не выходит. Оставьте ее в покое, ясно?

— А как насчет Тиффани Бернштейн?

Вопрос прозвучал чересчур неожиданно. Перкинсу показалось, что его крепко лягнули в живот. Он почувствовал, как резко побелело его лицо. Волосок,он слишком хорошо помнил серебряный волосок на постели.

— Что вам известно о Тиффани? — негромко уточнил он.

— Она — подружка вашего брата.

— Откуда вы знаете? Что происходит, наконец?

— Когда вы в последний раз видели Тиффани, мистер Перкинс?

Перкинс сглотнул. Вновь взбунтовалась кислота в желудке.

— В пятницу. Да, в пятницу. А что?

— Ваш брат был вместе с ней.

— Да, да, конечно. Но…

— Ваш брат работает фотографом в журнале.

— Да, — кивнул Перкинс. — Минуточку. Погодите. Какого черта, что здесь происходит? Почему вы копаете всю подноготную Заха?

Детектив укрылся в молчании, и Перкинс с силой ударил кулаком по столу.

— Ну же, Муллиген! Отвечайте!

Молчание длилось еще с минуту. Потом Муллиген глубоко вздохнул, Перкинс видел, как приподнимается и опускается воротник защитной куртки. Медленно, не сводя глаз с допрашиваемого, детектив сунул руку в карман куртки и извлек оттуда небольшой конверт. Пошарив в конверте, он достал фотографию и осторожно выложил ее поверх книги.

Поэт поглядел на фото: зернистое, нечеткое. Какие-то два лица сблизились в темноте.

— Узнаете? — потребовал ответа Муллиген.

Не поднимая глаз на детектива, Перкинс пожал плечами. Присмотрелся к женскому лицу. Крепкая ковбойская челюсть. Честные, внимательные, чересчур цепкие глаза. Он лениво махнул рукой, заметив при этом:

— Эта похожа на полисмена.

Муллиген негромко фыркнул. Подняв глаза, Перкинс убедился, что в застывшем взгляде сыщика мелькнуло нечто, похожее на издевку.

— Агент Гас Сталлоне, — пояснил Муллиген. — Федеральное бюро расследований. По всей видимости, большой мастер камуфляжа.

Перкинс постарался улыбнуться в ответ. Он уже знал, что его ждет.

Муллиген чуть шевельнулся, склонил голову набок, изучая картинку.

— Тот человек в машине, — сказал он, — присмотритесь к человеку в машине, мистер Перкинс.

Перкинс вновь пожал плечами.

— Ведь это ваш брат? — настаивал детектив. — Это Захари. Будьте добры, посмотрите как можно внимательней.

Перкинс вздохнул и вновь склонился над столом. Всмотрелся в лицо на фотографии. Он и не заметил сперва, что мужчина сидит в машине, снимок был чересчур мутным. Теперь он угадывал очертания бокового стекла. Человек в машине высунул голову, чтобы поговорить с агентом Сталлоне. Круглое лицо, как у Заха, короткая стрижка, тоже как у Заха. Этого хватило, чтобы Перкинс занервничал. Однако остальные черты…

— Слишком темно. Не в фокусе, — промямлил он. — И потом… с какой стати Заху говорить с кем-то из Федерального бюро… — Перкинс вовремя остановился. Выждал минутку, откашлялся. — Я не могу точно сказать, — ответил он, — зернистый, мутный снимок. Не могу определить.

Муллиген сердито заморгал, но Перкинс стоял на своем. «Ведь это чистая правда, — соображал он, — он и в самом деле не сумеет определить». Муллиген выдержал очередную паузу, но в конце концов снова полез в конверт и достал следующий снимок. Выложил его поверх первого.

— Иисусе! — сквозь стиснутые губы процедил Перкинс. На миг у него даже в паху защипало.

На этой фотографии женщину насиловали через задний проход. Совершенно голая, нагнулась, упираясь обеими руками в стол. Лицо ее было полностью закрыто черной кожаной маской, сзади маску удерживала длинная молния. На шее — кожаный поводок, конец которого придерживал голый мужчина. Мужчина тянул поводок на себя и женщина сильно прогнулась в тот самый момент, когда он вошел в нее сзади.

Кончиком языка Перкинс облизал пересохшие губы. Иисусе! Тонкая, смуглая женщина. Цепочка родимых пятнышек вдоль позвоночника. Из-под маски выбилась прядь волос. Черные с проседью. «Но ведь та серебряная ниточка на постели могла и померещиться, — утешал себя Перкинс, — я сам выдумываю неприятности».

— Это Тиффани Бернштейн? — поинтересовался Муллиген. — Подружка вашего брата, верно, мистер Перкинс?

— Боже, не знаю, — резко возразил Перкинс. — Господи, она же в маске, вы что, не видите? Как, по-вашему, я должен…

Хлоп! Муллиген наклонился вперед так стремительно, что Перкинс едва успел уловить его движение. С силой шлепнул третьей фотографией по столу. Оставил ее лежать поверх двух других.

— Ну а эта девушка, мистер Перкинс? — произнес он все тем же зловеще-спокойным голосом. — Ее вы можете узнать.

Перкинс наклонился, взглянул.

— Ох, черт, — прошептал он.

На фотографии смеется девушка в академической шапочке. Застенчивая и горделивая улыбка, высокие, скругленные скулы. Каштановые волосы густой волной упали на плечи. На миг Перкинс прикрыл глаза. О да, он узнал ее. Он поднял взгляд, фарфоровые голубые глазки преследовали его повсюду. Такие нежные, полные надежд, полные печали.

— Я уже говорил вам, — хрипло пробормотал Оливер и снова откашлялся. — Я говорил вам. Я не знаком с ней, Муллиген.

— Очень жаль, — откликнулся детектив.

Перкинс поднял взгляд на его лицо и вновь ощутил тяжесть пристального, неподвижного взгляда.

— Она бы вам понравилась, — добавил полицейский.

Поэт устало кивнул.

— Такая милая девочка, — не унимался детектив, — из тех, что поздно раскрываются. Знаете таких? Они остаются девочками, хотя с виду уже взрослые. Это трогательно. Они очень доверчивы. По-детски доверчивы. Смотрят на тебя снизу вверх и… — Голос его оборвался.

Перкинс вновь поглядел на детектива. Глаза Муллигена так и не приобрели никакого выражения, но он крепко сжимал губы. Пришлось подождать, прежде чем он смог продолжить.

— Я только пару раз встречался с ней, — сказал он наконец. — Веселая, болтливая, дружелюбная. Шутила и улыбалась только краешком рта, осторожно, а потом закатывала глаза и хохотала, неудержимо, как школьница. Сказала, что хочет стать балериной. Хочет познакомиться с мальчиком. Завести семью. Совсем ребенок, она так многого хотела от жизни.

Муллиген вновь глянул на фотографию, и Перкинс тоже медленно повернулся к столу. «Все так, — думал он. — Она была живая. Болтала нежным голоском, хихикала и смеялась, шутила и улыбалась осторожно, краешком рта. Была живой, пока они не набросились на нее с ножом. Была живой, что-то думала, чувствовала в тот самый момент…»

— Как… — Перкинс сухо откашлялся, попытался сглотнуть. — Как ее звали?

Детектив Муллиген ответил ему почти что шепотом:

— Нэнси Кинсед.

— Нэнси, — ворковал врач, записывая имя на очередном бланке. — Нэн-си Кин-сед. Отлично. — Он поощрительно улыбнулся ей. — Адрес?

— Грэмерси-парк, — тихо ответила она. — Я живу вместе с родителями в Грэмерси-парк.

— Грэмерси-парк! А какая у вас в данный момент… черт!

Телефон на рабочем столе вновь зазвонил, замигал лампочкой.

— Извините, — буркнул доктор и, тяжело вздохнув, снял трубку.

Нэнси съежилась на синем пластмассовом сиденье напротив стола. Зажата в этой крошечной комнате между краем стола слева и отрытой дверью с другой стороны. По коридору пробегали вечно озабоченные нянечки, порой мимо шаркали пациенты. Нэнси кожей ощущала, как они смотрят та нее, как прислушиваются к каждому слову. Руки чинно сложены на коленях. Подбородок смотрит вниз. Взгляд замер на черном пятне, прожженном сигаретой в линолеумном полу. Нэнси изо всех притворялась послушной, безобидной.

Сидела и таращилась на черное пятно ожога, пока доктор говорил по телефону. Не отводила глаз от этого пятна с тех самых пор, как доктор вошел в кабинет, лишь на мгновение кротко и почтительно взглядывала на него, отвечая на вопросы, потом снова опускала глаза. «Не слишком ли долго она глядит на след ожога?» — забеспокоилась вдруг Нэнси. Сейчас доктор отметит в блокноте: «Подолгу разглядывает пятно от ожога». Странно. Очень странно. Нэнси осмелилась поднять взгляд на врача. Тот наклонился вперед, опираясь локтем на стол, свободной рукой потер лоб.