Так, в ночь на воскресенье, я позорно спаслась бегством в город. Там я провела тягучий, бессмысленный день, с тяжелым сердцем шатаясь по улицам и магазинам, не смогла досидеть до конца сеанса в кинотеатре, потому что фильм оказался любовной мелодрамой, и вернулась домой в понедельник.

Мама, увидев меня, сказала:

— Милая, я знаю всего один вид отдыха, после которого темные круги под глазами становятся еще больше, чем были, но, учитывая, что выходные ты провела без Ника… Тебе уже тридцать два, Салли. Не тот возраст, когда можно разбрасываться подходящим парнем.

Всю неделю я пыталась встать на четыре лапы, как побитая собака. Утешением мне служила мысль, что потом было бы больнее, что я проявила силу воли, и даже, в кои-то веки, здравомыслие. Но все мои усилия чуть не пошли прахом в пятницу вечером, когда, разбирая завтрашние заказы, я увидела среди них виллу № 6. Это нечестно! Это удар ниже пояса.

Я выловила Гедеона и спросила, не хочет ли он отвезти завтра заказы на виллы. Нет, не хочет, они с Энн собираются в город за покупками. Может, Джонатан или Билл съездят? Оба насупились и заявили, что у них другие планы. Френни предложила поехать, если нужно, и я поблагодарила ее от всей души, пообещав вместо нее поработать на ферме.

Я сдержала свое обещание. Рано встала, с утра занялась счетами, а чуть позже вышла во двор, проверить, не забыл ли Джонатан поставить трактор под навес. Я увидела, как подъехал фургон Френни, и помахала ей рукой, но когда из фургона вылезла высокая мужская фигура, не поверила своим глазам.

Он был зол, я видела это по походке и глазам, превратившимся в щелочки. И когда Питер Бролин подошел ко мне, то сказал, отрывисто и хлестко роняя слова:

— Я не знал, Пипс, что ты такая трусиха.

— Теперь знаешь, — я пожала плечами, стараясь выглядеть равнодушной.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему ты набрасываешься на меня со щеткой? Почему сбегаешь среди ночи? Тебе не кажется, что я заслуживаю хоть какого-то объяснения? Что твои поступки оставляют впечатление, мягко говоря, неадекватности?

— Вот видишь, у тебя уже есть объяснение. Все потому, что я чокнутая трусиха.

— Пипс, не выводи меня.

— Мистер Бролин, возвращайтесь домой, к жене. Так будет лучше для всех.

— Фу, как вульгарно, — он смеется. — Значит, все это для того, чтобы построить из себя маленькую ханжу.

— Я не ханжа. И плевать хотела на ваше с женой семейное благополучие. Я — трусиха, и боюсь той боли, которую вы с ней можете мне причинить. Понятно?! Удовлетворен объяснением? А теперь убирайся отсюда, Питер Бролин, я не могу и не хочу с тобой больше встречаться!

— О-ля-ля! Ясно. А теперь ты послушай меня, Пипс, — он хватает меня за плечи и сильно встряхивает, заставляя посмотреть ему в глаза. — Я не знаю, кто тебя так покалечил, что ты скукожилась как улитка, но сейчас у тебя есть ровно пять минут до того, как я уеду, чтобы решить, что ты будешь делать. Можешь продолжать бояться и дальше, а можешь рискнуть и на какое-то время получить то, что хочешь.

Он отходит на несколько шагов и на полном серьезе засекает время на роллексе.

Я стою, широко раскрыв глаза, и пытаюсь взглянуть на происходящее с другой стороны. Я люблю его, ему хорошо со мной — когда еще выпадет такое совпадение? Мне уже тридцать два. И даже если он рано или поздно бросит меня, я буду счастлива эти несколько недель, месяцев, может быть лет.

Я подхожу к нему.

— Решила?

— Да.

— И что?

— Я хочу рискнуть.

Улыбка трогает его губы.

— Умница. А теперь поехали в кровать, наверстывать упущенное время.

Год и два месяца спустя…

— Боже, Пипс, это что — последний писк моды? — говорит он, целуя меня сзади в шею, там, где начинают расти волосы и замечая в моей шевелюре карандаш.

— Ну да, что-то вроде этого, — я смеюсь, глядя на отражение в зеркале его большого сильного тела, обернутого вокруг бедер полотенцем. Еще одним полотенцем он вытирает голову.

— Киска, тогда придется подарить тебе новый карандаш. Этот ты уже весь обгрызла.

Я замираю.

— Как ты меня назвал?

— Киска, — повторяет он, натягивая футболку.

— Еще раз назовешь меня киской — убью, — я произношу это спокойно, разделяя слова, чтобы он понял.

— А что? Тебе не нравится? — он небрежно пожимает плечами, оправляя футболку.

— Запомните, мистер Бролин, все ваши киски, мышки, зайчики остались в городе. Не нужно привозить их с собой.

Я откидываю с его лба влажные пряди, приподнявшись на цыпочки, целую в кончик носа.

— Ну все. Я поехала.

Дома, за ужином, мама швыряет мне тарелку так, словно это самый настоящий летающий объект. Она не выносит Питера, совершенно справедливо полагая, что это из-за него у меня ничего не вышло с Ником. Поэтому, уже год как уик-энды превратились в семейную проблему. Я успеваю поймать тарелку, когда она балансирует на самом краю стола.

Рабочая неделя летит быстро. В четверг раздается звонок.

— Бролин, только не говори, что ты соскучился.

— Нет, … то есть да.

— Оговорка по Фрейду, — смеюсь я.

— Глупости, Пипс, я звоню сказать, что в эти выходные буду занят. Может, сходишь куда-нибудь со Сьюзан?

— Не бойся, я найду, чем себя занять.

— Эй, смотри не переусердствуй.

— Ладно, пока.

В субботу я приглашаю Сьюзан выпить пива и сыграть в боулинг.

— Как у тебя дела с твоим законником?

— В прошлое воскресенье он назвал меня киской.

— И? Что это значит?

— Это означает начало конца.

Сьюзан сочувственно кивает.

— Я тебя предупреждала.

Я смеюсь.

— Спасибо, только я все сделала с точностью наоборот.

В следующую субботу я по обыкновению заканчиваю апельсиновый завоз на вилле № 6. Билл, помогавший мне, возвращается на фургоне на ферму, а я остаюсь ждать Питера. Первые уик-энды он появлялся рано, но теперь все чаще опаздывает. Чтобы чем-нибудь занять себя, я выжимаю фреш.

Когда он появляется на пороге, то по привычке застывает на несколько мгновений, прислонившись к дверному косяку.

— Как дела у заводного апельсина?

— Хорошо, как видишь, — отвечаю я.

Питер подходит и, приподняв меня, сажает на кухонный стол.

— Привет, — говорит он, целуя ямочку между ключицами.

— Привет, — выдыхаю я где-то у его виска.

Языком он игриво принимается рисовать узоры у меня за ухом.

— Щекотно, — шепчу я, крепко обнимая его.

Он здесь, рядом. Я зарываюсь носом в его шею. Как бы мне хотелось, чтобы это продлилось чуть дольше — его тепло, его запах, его объятия.

— Бролин, как ты отнесешься к тому, что мне придется уехать на несколько месяцев? — спрашиваю я, когда на закате мы лежим на диком океанском пляже.

— Куда? — спрашивает он, не открывая глаз. — И надолго?

— Я еще точно не знаю. Около восьми месяцев, может быть, дольше.

— Тебе обязательно нужно ехать?

— Ну, в общем, да, эта поездка очень важна для меня.

— С чего вдруг?

— Это что-то вроде стажировки. Я тебе потом расскажу подробней.

— Стажировка по апельсинам, — он открывает глаза и театрально закатывает их вверх.

Я толкаю его локтем под ребра.

— Не смейся, апельсины не менее важны, чем твои юридические бумажонки.

В одно мгновение он оказывается сверху, прижимая меня к песку своим телом.

— Так, мисс Пипс, я не ошибаюсь, кажется, вы только что неуважительно отозвались о моей работе?

— Значит, это я неуважительно отозвалась о твоей работе?!

— Да, вы, я всего лишь сказал «стажировка по апельсинам».

— Ты сказал это неуважительным тоном.

— Это лишь ваша субъективная оценка. Суд не примет подобный аргумент во внимание.