— Ой, — завопила Люба. — Что ты делаешь!

Девочки из младших классов врассыпную бросились из туалета.

— А ты что делаешь? — Рита шипела, как разъяренная рысь. — Пошли со мной. — Она схватила Любу за руку и потащила.

— Куда! Куда!

— Нечего кудахтать, молчи, или хуже будет.

— У меня химия! Химичка меня убьет! — отбивалась Люба. Но Рита тащила ее за собой, пальцы клещами впились в тонкое запястье.

В раздевалке Рита заставила ее надеть пуховую куртку и поволокла дальше. Она не отпускала ее ни на миг. Любу она должна держать как можно дальше от зала.

Торная тропа на снегу вела в сарай, в котором хранились ведра, лопаты, веники. Это холодный сарай, но Люба тепло одета. Рита знала по себе, что в куртке на гагачьем пуху не страшен ни ветер, ни мороз.

— Ну вот, теперь если станешь вопить, никто не услышит. Будешь сидеть, пока Иван не закончит выступление.

— Иван не может… — шипела Люба. — Ты врешь…

— Не твое дело! — оборвала ее Рита.

Рита удивилась, с какой легкостью она справилась с Любой. Она гордилась бы собой меньше, если бы знала, что у нее есть незримый помощник. Любин отец. Он давно предупредил дочь и мать: «Никаких скандалов. Тогда вы получите все, что хотите».

Могла ли Люба рисковать, поднимать шум сейчас, когда они с матерью хотели получить еще больше? Поэтому она смирилась, уселась на опрокинутое ведро и затихла.

Рита закрыла сарай на задвижку. Теперь Любе не выбраться, пока она не выпустит ее сама.

Глава 18. Победа духа

Рита вышла на сцену. Оленья малица, унты, шаманская маска — от запахов кружилась голова. Все вокруг казалось иным сквозь прорези для глаз. На самом деле в маске мир совершенно не похож на привычный, все люди — такие далекие и непонятно-чужие. Оказывается, маска отделяет от всех того, кто ее надел. В ней ты один, сам с собой…

Рита поклонилась, подняла руку, как это делал Иван Гришкин. Потом ее пальцы юркнули под малицу, нашли кнопку и… Рита удивила себя — под аккомпанемент голоса Ивана она открывала рот под маской. Оказывается, она впитала в себя каждый звук, слушая ночью запись. И сейчас снова услышала то, что Иван уже спел, но пока еще не понял сам…

Она точно знала, второй голос, которым он пел, ее голос. Значит, он пел о любви?…

Аплодисменты заставили вздрогнуть. Их не должно быть на прослушивании. А потом Рита услышала голоса:

— Ах, какой мальчик…

— Звенящий мальчик…

— Прелестно… Я хочу поговорить с ним…

Рита юркнула за сцену. Поговорить? Нет, нет, никто не должен увидеть ее.

— Он очень, очень скромный, — слышала она голос Галины Даниловны. — Боюсь, вы не найдете его сейчас. Завтра, когда станете вручать ему грант… Вы ведь решили, что Иван Гришкин должен учиться в Новосибирске, правда?

Голос директрисы звучал настойчиво, уверенно. Через секунду Рита услышала желанный ответ:

— Да, да, да! Вы еще спрашиваете! Он, если говорить правду, достоин Москвы. Но его очень ждут в Новосибирске. Ему уже приготовлено место…

Рита побежала к Ивану. Она постучала условным сигналом в дверь. Он открыл ее. Он стоял одетый, но слегка качался.

— Нет, тебе не нужно появляться там до завтра. Все здорово. Тебе дадут грант. Ура!

Рита шлепнулась на стул. Иван смотрел на ее стриженую и крашеную голову.

— Ну как? Я похожа на манси? — спросила Рита, перехватив его взгляд.

— Все равно ты не похожа на манси, Рита. Даже с черными волосами.

— Не похо-ажа! — протянула она. — Это ты так говоришь, а они подумали, что я — это ты.

Иван подошел к ней еще на шаг, положил руки на плечи.

— Ты обманула их, но меня не обманешь. Ты — не я. Ты — это ты…

Рита почувствовала, как забилось сердце. Ей почему-то стало неловко и… страшновато. Она вывернулась из-под его рук и вскочила.

— Ой. Мне надо ее выпустить!

Иван не спрашивал кого. Он встал у нее на пути, пристально посмотрел в лицо и сказал:

— Я понял, почему мой дух ослабел. Он обиделся, потому что я его не понял, — голос Ивана стал едва слышным. Но Рита поняла не только произнесенные слова, а даже их особенный смысл.

— Значит, ты его не понял? — переспросила она так же тихо. Она чувствовала сейчас, как ее собственный дух слабеет, только по другой причине. Она слишком хорошо поняла его… И она сопротивлялась…

— Я сам не знал, о чем пел в этой маске. Теперь знаю. — Иван поднял руку и провел пальцами по Ритиной щеке. — В мою песню вошла ты, Рита. Девушка с волосами цвета оленьего молока. Помнишь, говорила мама, я должен что-то узнать, кого-то узнать?

— Ты узнал, да? — пробормотала Рита, чувствуя, как загорелась щека под его пальцами.

— «Это», говорила мама. Теперь я знаю, что такое это.

Рита вырвалась из его рук, она боялась того слова, которое он сейчас произнесет. Она это чувствовала, его пальцы уже сказали ей, его голос, его взгляд…

— Я должна ее выпустить… — бормотала она.

— Любовь, Рита, — тихо сказал он. — Вот что такое это.

Рита выскочила из комнаты без шапки, она оставила ее у Ивана, почти безволосую голову стиснул мороз, но она не чувствовала.

Как хорошо, что рукавицы пришиты к малице, они болтаются на кожаных ремешках.

Рита отодвинула металлический засов, он такой холодный, что без рукавиц к нему прилипли бы руки.

Рита открыла сарай, приготовилась сказать Любе что-то примирительное. Но слова застряли в горле от изумления. На нее смотрело совершенно счастливое лицо.

— Мне только что позвонила мать, — она покрутила перед собой мобильник. — Мы улетаем. Отец купил нам дом в Венгрии. Ха-ха! Я знала, мы с матерью его дожмем. — Она стиснула кулаки и показала как. Так выкручивают белье, когда нет стиральной машины. — А ты можешь забирать своего Ивана… Он мне не нужен. Катись вместе с ним куда хочешь!

Рита вернулась в комнату и упала в кресло. Ну вот, все закончилось. Но странное дело, она испытывала не только облегчение, напряжение не отпускало ее.

Она посмотрела на тумбочку, увидела свой мобильник. Позвонить родителям? Отвлечься от непростых мыслей, которые засели в голове?

Родители звонили Рите часто, присылали посылки. Мама то и дело говорила с Галиной Даниловной. Казалось, им неловко, что они отправили ее сюда. Глупые, они же понимают, что она не Петруша? Когда он родился, ей было девять. Рита обрадовалась его появлению — теперь родители отвлекутся от нее, а это означает большую свободу. Но чтобы обладать такой свободой, как сейчас, ей присниться не могло.

Она на самом деле хочет в Новосибирск? А не домой? Впрочем, пока еще не ясно, где у них будет дом. Не в Тюмени, это точно. Конечно, было бы здорово, если бы отца перевели в Новосибирск. Тогда она жила бы дома, а Иван приходил бы к ним хоть каждый день.

Телефон зазвонил, запрыгал на тумбочке.

Рита схватила его. «Мама» высветилось на дисплее.

— Алло! Привет, мама! — крикнула она так громко, словно хотела докричаться до нее без телефона.

— Привет, дорогая дочь. — Когда мама называла ее так, это означало наивысшую степень волнения. — Вот, все закончилось, не могу сказать, как я рада. Папа получил приглашение. Куда ты думаешь?

Рита почувствовала, как сердце катится вниз.

— К-куда? В Новосибирск? — вырвалось у Риты.

— Нет, бери выше. — Она засмеялась. — В Москву. Мы все переезжаем в Москву.

— Но мама! Как же я поеду в Москву? Учебный год не закончился! — Рита чувствовала себя так, будто из нее уходит сама жизнь. Ее жизнь, в которой интернат, Иван…

— Ты на самом деле готова доучиться там? — Голос мамы звучал удивленно. — Я думала, ты ждешь не дождешься, когда мы тебя вызволим из ссылки.

— Мама, — с облегчением засмеялась Рита. — Я уже говорила, что это эмиграция.

— Ты на самом деле готова доучиться там? — Мама хотела получить твердый ответ.

— Ну конечно! — Рита снова кричала. Она так надеялась, что останется здесь до конца года.