Рита смутилась. Значит, все, что происходит в спальнях, известно Галине Даниловне?

Конечно, и не только в спальнях. Галина Даниловна понимает, что творится в душе ее воспитанников. Кто знает, как сложится судьба каждого, кто покинет эти стены с сугробами по самые окна? Ей хотелось, чтобы удачно. Но знала она и другое: по каждому — удача. Значит, надо помочь каждому не пропустить свою.

Разве Рите не удобно прямо на крыльце встать на лыжи и «глотать» километр за километром? Довести до совершенства то, что она уже умеет? Любое умение — еще один шанс в твою пользу за пределами школьных стен.

И потом, почему не прислать брату перспективную ученицу да еще с солидным грантом на год? Его сумма покроет все расходы на Риту — на снаряжение, на учебу, на содержание и еще останется на развитие спортивной школы.

Вот почему Галина Даниловна, соединив все составляющие в одно целое, решила: Рита Маслова должна проявить себя перед комиссией Фонда, а не только Иван Гришкин.

Если эти двое получат грант от Фонда, такая новость прозвучит особенно сильно на осенней учительской конференции в Тюмени. Для школы-интерната, которой она руководит, это будет здорово.

Глава 11. А что ты умеешь?

— Если бы ты умела стрелять из винтовки, — сказал Иван, — ты стала бы чемпионкой по биатлону.

Рита повернулась к нему.

— Почему ты так решил? — Она удивилась, снова это слово — «биатлон».

— Потому что они, — он указал на экран телевизора, — бегают на лыжах точно, как ты.

— Это я стараюсь бегать, как они, — смутилась Рита.

— Если хочешь, пускай так.

Картинка с биатлонистами убежала с экрана, вместо нее появилась другая — с концерта в Германии. Темноволосый мужчина пел очень похоже на то, как поет Иван.

— Бурятский певец, — заметил Иван. А Рита вернула ему его слова.

— Вот если бы ты учился пению, ты пел бы там, а не он.

— Я могу попросить отца, он даст денег. Иван сможет учиться хоть в Москве. А не в каком-то Новосибирске. — Это Люба. Она снова слушала, о чем они говорят.

— Да брось, — Иван поморщился. — Я получу грант от Фонда.

— Будто Фонд не мой отец, — хихикнула Люба.

— Не только твой, — заметил Иван.

— Ну, может, и нет, — согласилась она, но подозрительно быстро, отметила Рита. И тут же вышла за дверь.

— Отец пришлет вездеход за нами послезавтра, — сказал Иван. — Собирайся.

Рита кивнула.

— Мы едем вдвоем?

— Да. Мой друг Вадик не может, его забирает мать в стойбище на все каникулы.

Рита собралась быстро. Ей повезло, Люба уехала раньше на день, иначе она следила бы за каждым движением.

На вездеходе ехать так странно. В больших оленьих малицах они сидели на металлических лавках, подпрыгивая на снежных холмах. Говорить невозможно, поэтому все молчали. Кроме Риты и Ивана ехало еще пятеро — трое мужчин и две женщины. Тоже в гости. Вездеход высадил их по дороге.

Дом Гришкиных оказался не таким, как ожидала Рита, — он обычный, большой, а не чум, покрытый шкурами. Женщины в селении одеты тоже не так. Она читала перед отъездом из Тюмени, что женщины манси носят суконный халат, оленью шубу, а на голове платок, что они увешаны ожерельями из разноцветного бисера, а пальцы их унизаны кольцами из него же.

Мама Ивана вышла их встречать к шубе из мутона, на голове у нее шапочка из белого песца. Это они с Иваном походили на настоящих манси в малицах и больших рукавицах, которые свисали на кожаных ремешках из рукавов. Как у детей. Галина Даниловна настояла, чтобы они оделись в малицы — она дала их из реквизита школьного театра.

В этом мансийском поселении семь домов профессиональных охотников, таких как отец Ивана.

В доме оказалось полно детей — Иван рассказывал Рите, что у его родителей что-то вроде детского сада. Его мама присматривает за соседскими детьми. Просто так, потому что ей нравится.

Хотя по дороге было трудно говорить, вездеход рычал оглушающе, но Иван рассказал, что к ним летом приезжали гости из Венгрии. Когда-то, давным-давно, те, кто потом стали называть себя венгры, финны, ханты и манси, жили вместе. У них даже язык одной группы — финно-угорской, говорил он. Теперь ученые пытаются восстановить связи между этими народами.

В семье Ивана еще три брата и две сестры, гораздо моложе его, они живут дома. Но когда придет время учиться, они тоже поедут в школу-интернат. Для детей охотников и оленеводов в этом нет ничего особенного. Отец Ивана тоже учился в интернате.

Рита заметила, как заалело лицо матери, когда она увидела Ивана. Он старший и, видимо, любимый сын. Она улыбалась Рите. Иван объяснил, что нет ничего странного — привезти домой друга. Друг — это то, без чего не выживешь в снегах.

Едва поздоровавшись с матерью и отцом, потом с ребятишками, Иван сказал:

— Папа, Рита должна стать чемпионкой. Ее надо научить стрелять из винтовки лучше всех. Она бегает на лыжах так, как никто.

— Хорошо, — просто сказал отец. — Научим. Скоро.

Рита засмеялась.

— Скоро? У меня быстро не получится.

— У меня получится, — рассмеялся он. — Если ты бегаешь на лыжах лучше манси, значит, ты необыкновенная девочка. Неважно, что у тебя волосы цвета молока оленухи. Венгерский друг подарил мне немецкую винтовку, она называется «Аншутц». С такой винтовкой бегает олимпийская чемпионка, я сам видел по телевизору. Завтра начнем. А сегодня — отдыхать.

Но не тут-то было. Отдыхать Рите не пришлось.

Когда Иван с отцом отправились смотреть ездовых лаек, а мама накрывала стол в столовой, Риту окружили дети. У нее глаза разбегались — так много, все широколицые, черноволосые.

— Меня зовут Аля, — бойко представилась девочка лет шести. — А что ты умеешь делать? — спросила она.

Рита захлопала ресницами. Вот это вопрос. На самом деле, что она умеет делать?

— Я? Умею бегать на лыжах.

— Мы тоже, — ее оглушил хор голосов.

— Я умею… Ну да, я умею складывать мозаику, — нашлась Рита.

— Мы тоже, — услышала она снова.

— А что умеешь делать как девочка? — не отступала Аля. — Ты умеешь вышивать? Делать кукол? Шить им платья?

— Нет.

— Тогда что ты умеешь? — Алю поддержал басовитый малыш.

Да что, на самом деле, им сказать? Рита обвела глазами широкие лица в черном обрамлении. Глаза, кажется, пузырились от азарта. Они похожи… Белое на черном… и пузырьки… Ну да! Черная сковорода и белое тонкое тесто…

— Я умею печь блины!

— Научи нас, — потребовала Аля.

— Это просто, — начала Рита. — Нужна мука, потом… — Она вспоминала, что делали ее чердачные поселенцы. Перед глазами возник тазик с мукой, девушка Мила, которая вливала в него… молоко. — Молоко.

— А можно молоко оленухи? — спросила Аля.

Ну почему она не сказала, что нужно коровье молоко? Все само бы собой разрешилось. Откуда ему здесь взяться?

— Или обязательно коровье? — донимала ее Аля.

Рита уже хотела сказать, что коровье и больше никакое. Но Аля опередила ее:

— У нас есть всякое: и коровье, и козье.

— Козье? Откуда у вас козье? — Рита не удержалась от удивления.

— От козы, конечно, — фыркнул басовитый малыш.

Рита поняла — ей придется учить их тому, чего она не умеет сама.

Открылась дверь, морозный воздух внес в дом Ивана с отцом. Лицо Ивана сияло. Никогда еще Рита не видела такой улыбки.

— Папа сказал, что он вырастит мне из самых лучших щенков ездовых собачек. Вот уж покатаемся по тундре!

Он сел на диван, дети навалились на него, как котята. Они устроились на коленях, один малыш пытался залезть ему на спину. Но в дверях столовой появилась мать.

— Все за стол!

Стол занял почти всю комнату, такой длинный, всем хватило места.

— Рита, Иван расскажет тебе, что ты ешь, — предупредила мама.

Иван положил Рите на тарелку тонкую полоску чего-то розового.

— Это строганина. Сырая рыба. Очень вкусно.

Рита попробовала. На самом деле, рыба нежная, жирная.