Голос у нее был низкий, грудной, по-немецки она говорила с заметным акцентом, поэтому Грегори сказал вполне открыто:

— Что для меня было полной неожиданностью — так это ваша внешность. Я… я не предполагал, что вы иностранка.

— Странно, очень странно, — заметила она, опускаясь на стул, который он вежливо предложил. — Странно, что наши общие знакомые не сказали вам, что я турчанка и вышла замуж за Ульриха фон Альтерна тогда, когда он служил при посольстве в Анкаре. Должно быть, вам также неизвестно, что мой горячо любимый супруг пал смертью храбрых на Восточном фронте полгода назад.

То, что сам фон Альтерн уже не может служить препятствием на его пути к разрешению загадок Пенемюнде, было для Грегори приятной новостью. Да и то, что германский офицер во время службы в Турции женился на турчанке, тоже не было чем-то из ряда вон выходящим. Кстати, объяснялась и ее восточная внешность, хотя в Западной Европе ее легко можно было принять за представительницу семитского племени. А раз она турчанка, то можно было определенно рассчитывать на то, что ее не подослало гестапо — уф-ф, сразу от сердца отлегло, обрадовался Грегори и подозвал пожилого хромого официанта, осведомившись у дамы, что бы она предпочла выпить перед ленчем.

Она быстрым и каким-то нервным движением извлекла из сумочки пачку сигарет, закурила и произнесла:

— Водка и бренди.

Грегори ничем не выдал своего удивления от ее странного выбора и только еще внимательнее стал приглядываться к ней. При ближайшем, рассмотрении она оказалась помоложе, чем издали, — лет тридцать пять — тридцать шесть. На лице никакой, косметики, цвет кожи нездоровый — изжелта-бледный, а под светлыми, лучистыми глазами так и вовсе черные круги. Выбившаяся из-под косынки неопрятная прядь волос говорила о том, что женщина от природы рыжая. Должно быть, молоденькой девушкой она выглядела очень миловидной.

«Теперь самое важное, — подумал Грегори, — убедиться в том, что именно она послала то донесение об испытаниях нового секретного оружия в Пенемюнде». Поэтому, выразив сочувствие по поводу постигшей ее тяжелой утраты, он продолжал, осторожно прощупывая ее:

— Мы не можем сомневаться в мудрости решений нашего фюрера, но нельзя не признать и того, что жертвы, приносить которые он нас призывает, становятся все тяжелее и непереносимее для простых смертных.

— Да-да, вы абсолютно правы, господин майор, — с горечью согласилась она. — Погибни мой муж во время триумфального шествия германского вермахта по развеселой Франции — это одно дело, а замерзнуть в необъятных просторах России — совсем другое. Фюрер клялся и божился, что Германии никогда больше не придется воевать на два фронта одновременно, но и здесь он обманул немцев, нарушив клятву.

Заявлять о том, что фюрер предал свой народ, и к тому же в присутствии совершенно незнакомого человека, было неслыханным безрассудством и дерзостью, из чего Грегори сделал вывод, что она идет ему навстречу и первый шаг решилась сделать сама — если, конечно, это не провокация чистейшей воды. Поэтому он сказал:

— То, что Гитлер начал войну с Россией, не покончив предварительно с англичанами, — это грубый просчет с его стороны, который может закончиться нашим поражением в войне. Я лично придерживаюсь мнения, что чем скорее мы освободимся от нацистской чумы, тем меньше придется претерпеть народу Германии, пока она не покрылась руинами и могилами честных немцев.

Это был уже открытый вызов к государственной измене, адресованный человеку, которого он совсем, можно сказать, не знал. Окажись она не тем самым отправителем письма с секретным донесением и ее слова — лишь эмоциональным всплеском, вызванным потерей супруга, она запросто могла выдать его гестаповцам.

Его фальшивые документы хорошо служили при обычной рутинной проверке, но никогда бы не выдержали настоящего расследования. Немцы, известные своей аккуратностью и скрупулезной точностью, в два счета разоблачили бы его, выяснив, что никакого майора Гельмута Боденштайна никогда и в природе не было. Сдай она его в полицию, его миссия была бы закончена, так по-настоящему и не начавшись. Но ему не оставалось ничего другого, как рисковать.

Какое-то мгновение глаза ее оставались непроницаемыми, затем она тихо произнесла:

— Значит, я не ошиблась, когда предположила, что вы желаете встречи со мной не только для того, чтобы проконсультироваться насчет рыбалки, не правда ли?

Он кивнул.

— Да, здесь, в Померании, есть и другие вещи, которые меня интересуют. И вы, возможно, в состоянии просветить меня.

В этот момент к их столику подошел официант и поставил заказ. Она одним глотком осушила наполовину свою рюмку и спросила:

— И это?..

— И это, к примеру, то, что вы послали несколько недель назад с польским офицером в Швецию.

Женщина аж задохнулась от неожиданности и нервно оглянулась вокруг — не прислушивается ли кто-нибудь к их разговору.

— Откуда… откуда вам это известно?

— Через каналы одного небезызвестного посольства.

— В своем письме, господин майор, вы упоминаете о своих знакомых в Турецком посольстве в Стокгольме, но ведь не через них же к вам поступила эта информация, не так ли?

— Нет, конечно, этих знакомых я выдумал на тот случай, если письмо попадет не в те руки, чтобы обеспечить и вам, и себе какое-то прикрытие.

Вытащив из пачки другую сигарету и прикурив ее от первой, она глубоко затянулась, потом произнесла почти шепотом:

— Так, значит, вы английский агент?

Грегори подтвердил ее догадку, утвердительно кивнув.

— Да. Я послан сюда специально для того, чтобы наладить с вами контакт и раздобыть с вашей помощью более точные и достоверные данные об этих… гм-м… длинных сигарах.

Женщина быстро опрокинула остаток бренди и промолвила:

— Закажите мне еще одну порцию. Мне надо хорошенько все обдумать.

Встретившись взглядом с официантом, Грегори указал на пустые рюмки. Затем повернулся к ней и негромко заговорил:

— Здесь наши с вами интересы полностью совпадают. Вы не можете не желать скорейшего окончания войны, пока миллионы немцев не погибнут на полях сражений или под обломками разбомбленных домов, а я, естественно, не могу допустить, чтобы миллионы англичан, безвинных женщин и детей были стерты с лица Земли с помощью этого дьявольского секретного оружия. Если обе стороны будут вести войну до победного конца и последнего солдата, то скоро ни там, ни здесь уже никого и ничего не останется.

— Да, я знаю, — тихо сказала она, — но как раздобыть нужные вам сведения, ведь это сопряжено со смертельным риском?

— Разумеется. Но я, к счастью, обладаю определенным опытом в такого рода вещах, а что касается риска, то я основную его часть приму на себя. Все, что я бы желал получить от вас, — так это чтобы вы дали мне какую-то наводку, путеводную нить.

Подошел официант и поставил на стол две рюмки. Женщина жадно схватила одну из них и проглотила половину ее содержимого. Выдохнув, она наконец сказала:

— Мне бы хотелось вам помочь, но сейчас не могу ответить положительно — мне надо посоветоваться с отцом.

Он наградил ее самой обаятельной из своих улыбок.

— Благодарю вас. И когда же я могу рассчитывать на ваш окончательный ответ?

— Бензин у нас теперь стоит дорого. Приехав сюда, я не могу упустить возможность пройтись по магазинам и закупить сигарет. Однако если мой отец ответит согласием на вашу просьбу, то чем раньше вы покинете Гриммен, тем будет лучше для всех нас. Поэтому я как можно скорее вернусь в Сассен, переговорю с отцом и позвоню вам, сообщив его решение.

Она допила вторую рюмку, и они вошли внутрь кафе, чтобы перекусить. За ленчем он узнал, что поместье фон Альтернов занимает несколько тысяч акров. До войны им управлял кузен ее мужа. Но когда его призвали в армию, ей пришлось взять на себя обязанности главного управителя, в чем ей помогает один из фермеров-арендаторов.

Грегори несколько раз пытался перевести разговор на подробности ее семейной жизни, но она не слишком распространялась о себе. Все, что ему удалось вытянуть из нее, — это что она вышла замуж за фон Альтерна в первый же год его службы в Турции, что, к великому ее огорчению, детей у них так и не было, что ее отец — доктор и приехал жить к ним вскоре после начала войны. Но разговор их большей частью не выходил из русла обсуждения ситуации на фронтах.